Д.Б. Богоявленская

Д.Б. Богоявленская (Москва, ПИ РАО) 

ПРИНЦИП ДЕТЕРМИНИЗМА В ПСИХОЛОГИИ

Свою книгу «О мышлении и путях его исследования» С.Л Ру­бинштейн начинает словами о том, что теория любых яв­лений, психических в том числе, ставит себе задачу вскрыть законы, управляющие этими явлениями. В основе каждой теории поэтому лежит то или иное понимание детерми­нации соответствующих явлений. Выступая против механи­стического понимания детерминизма просто как внешнего толчка, он полагает, что формула закона должна определен­ным образом соотнести внешние причины и внутренние условия. Только посредством такой формулы можно опре­делить закономерность любых явлений.

Поэтому феномену инсайта («догадки», внезапного озарения, мгновение которого в принципе невозможно про­гнозировать) С Л. Рубинштейн придавал особое, принципи­альное значение, справедливо рассматривая его как излюб­ленное пристанище индетерминизма. Это объясняется тем, что инсайт традиционно рассматривался как явление, не обусловленное предшествующим ему ходом мысли.

Исследование «догадки», проводимое нами еще в 1958 г под руководством С .Л. Рубинштейна в рамках дипломной работы, позволило рассматривать ее как стремительно кри­сталлизующийся закономерный результат проведенного ана­лиза и закрывало эту лазейку. При этом, главное, выяв­ленная ранее детерминация мышления в ходе решения проблемных задач была распространена на творческий про­цесс в целом .

С.Л. Рубинштейн характеризует ее емко и исчерпываю­ще: «Исходным в мышлении является синтетический акт — соотнесение условий и требований задачи Анализ соверша­ется в рамках этого соотнесения и посредством него... Переход от одного акта анализа к следующему определяется в каждом случае соотношением результата, полученного анализом на данном этапе, и оставшимися невыполненными требованиями задачи. Исходная детерминация процесса со­отнесением условий и требований задачи, выступая по ходу процесса каждый раз в новых формах, сохраняется (выде­лено нами — Д. Б ) на протяжении всего процесса».

Вместе с тем, как только требование выполнено, исход­ная детерминация и стимуляция процесса исчерпана. Таким образом, процесс мышления как бы заперт в жесткое и ограниченное русло условий и требований данной задачи, данной проблемной ситуации. Выход за ее пределы в рамках данного типа детерминации невозможен. Говоря, что «мыш­ление исходит из проблемной ситуации», С.Л Рубинштейн подчеркивал, что «имея такое начало, оно имеет и конец» Однако процесс мышления на этом может не обрываться. Вследствие этого выявленный механизм носит лишь част­ный характер, поскольку не объясняет всей феноменологии творчества, в частности, явлений «спонтанных открытий», которые так и остались за пределами экспериментального исследования.

В данном случае можно говорить о том, что выявленная детерминация процесса мышления носила относительно ли­нейный характер При этом естественно, что С Л. Рубин­штейн понимал всю сложность проблемы детерминации мышления и включения личности как целостной совокуп­ности внутренних условий его протекания: «Исходная тео­ретическая посылка о действии внешних воздействий через внутренние условия переводит изучение психического про­цесса в личностный план».

В теоретическом плане это была последовательно прово­димая позиция: «На самом деле нельзя построить ни учения о психических свойствах человека в отрыве от изучения его психической деятельности, ни учения о психической деятельности, о закономерностях протекания психических процессов, не учитывая их зависимости от психических свойств личности. Всякое противопоставление общей пси­хологии и какой-то от нее обособленной психологии лич­ности, которое иногда у нас встречается, в корне ошибочно».

Однако эта позиция в период 50—60-х гг. не была реализована операционально. Это нашло отражение в чле­нении Рубинштейном единого процесса мышления и воз­можности его анализа в разных плоскостях: «Мышление выступает как процесс, когда на переднем плане стоит вопрос о закономерностях его протекания. Этот процесс членится на отдельные звенья или акты (мыслительные действия).

Мышление выступает по преимуществу как деятельность, когда оно рассматривается в своем отношении к субъекту и задачам, которые он разрешает. В мышлении как деятель­ности выступает не только закономерность его процессуаль­ного течения как мышления, но и личностно-мотивационный план, общий у мышления со всякой человеческой де­ятельностью».

Итак, при всем понимании сложности, многогранности факторов детерминации мышления они оставались не вклю­ченными в процесс его детерминации — рассмотрение мыш­ления как деятельности не определяло динамику мышления как процесса.

Естественно, что переоценка открытых ранее закономер­ностей возможна лишь при движении к раскрытию следу­ющего слоя сущности. Чтобы осуществить целостную детерминацию мышления, необходимо перейти к системной детерминации. Методологическое развитие ее мы находим у Б.Ф. Ломова. Им сформулирован путь реализации систем­ной детерминации через выделение системообразующего фак­тора. Более того, им поставлены проблемы того, как фор­мируется, чем детерминируется системообразующий фактор. По мнению Б Ф Ломова, системообразующий фактор фор­мируется и развивается в процессе жизни индивида в об­ществе.

В качестве такого системообразующего фактора в наших последующих работах, проводимых в процессуально-дея-тельностной традиции школы С.Л Рубинштейна, выступает способность к ситуативно нестимулированной продуктив­ной деятельности (ее синонимы: познавательная самодея­тельность, интеллектуальная активность, духовная актив­ность).

Выделение такого фактора и создание метода его иссле­дования («Креативное поле», 1969 г.) позволило развить, конкретизировать представление о характере детерминации процесса мышления. Было установлено, что процесс позна­ния детерминирован принятой задачей (этот тип детерми­нации, как указывалось выше, получил полнокровную экс­периментальную реализацию в работах Рубинштейна) толь­ко на первой его стадии Затем, в зависимости от того, какую деятельность осуществляет человек, рассматривает ли решение задачи как средство для осуществления внешних по отношению к познанию целей или оно само есть его цель, определяется и судьба процесса.

В первом случае он обрывается, как только решена задача. Во втором, напротив, он развивается. Здесь мы наблюдаем феномен самодвижения деятельности, то, что Рубинштейн называл «героизмом и мужеством познания», который при­водит к «взрыванию слоев сущего», выходу за пределы за­данного и позволяет увидеть «непредвиденное». В этом выходе за пределы заданного, в способности к продолже­нию познания за рамками требований заданной (исходной) ситуации, т. е. в ситуативно нестимулированнои продуктив­ной деятельности, и кроется тайна высших форм творчества, способность видеть в предмете нечто новое, такое, чего не видят другие.

Еще раз подчеркнем, что выявление феномена «ситуа­тивно нестимулированнои деятельности* стало возможным благодаря построению новой модели эксперимента, вызван­ной к жизни методологическими принципами, в их един­стве образующими искомый метод «Креативное поле».

В отличие от модели проблемной ситуации, в которой мысль движется как бы в одной плоскости (решение задан­ной задачи), модель должна быть объемной, чтобы прояви­лась другая плоскость (пространство) для прослеживания хода мысли за пределами решения исходной задачи. В этом качестве может выступать система однотипных задач, содер­жащая ряд общих закономерностей. Такая система задач обеспечивает построение двухслойной модели деятельности. Первый, поверхностный слой, — заданная деятельность по решению конкретных задач, и-второй, глубинный слой, за­маскированный «внешним» слоем и неочевидный для испы­туемого, — это деятельность по выявлению скрытых зако­номерностей, которые содержит вся система задач, но открытие которых не требуется для их решения. Требование решить задачу выступает в качестве стимула мыслительной деятельности до тех пор, пока испытуемый не находит и не отрабатывает надежный и оптимальный алгоритм решения. Дальнейший анализ материала, который не диктуется «ути­литарной» потребностью выполнить требование (решить задачу), мы и называем образно вторым слоем. Поскольку переход в этот слой осуществляется после требуемого реше­ния задачи по инициативе самого субъекта, то в этом и только в этом смысле можно говорить об отсутствии внеш­него стимула этой деятельности. Такая «бесстимульностъ» ни в коей мере не противоречит фундаментальному положению об объективной детерминированности психики: имеется в виду лишь отсутствие внешних требований и побуждений в конкретной ситуации на определенном этапе развития познавательной деятельности.

Экспериментальное доказательство потенциального при­сутствия второго слоя в любой деятельности еще раз под­тверждает представление С.Л. Рубинштейна о мышлении как познании, а не просто решении задач.

Однако познавательный поиск может стимулироваться не только внешними требованиями, но и чувством неудов­летворенности результатами собственной работы. Оно проявляется в ситуации, когда испытуемый не владеет до­статочно надежным алгоритмом выполнения заданной де­ятельности.

Мы хотим особенно обратить внимание на то, что наш подход требует создания условий для изучения деятельно­сти, осуществляемой не как ответ на стимул. Реализация требования (принципа отсутствия внешнего и внутреннего оценочного стимула) возможна именно в силу того, что второй слой не задан эксплицитно (явно) в экспериментальной ситуации, а содержится в ней имплицитно. Он вызывается к жизни и реально обнаруживает себя лишь как результат проявленной активности человека, истинного механизма подлинно оригинального результата, снимающего мисти­ческий ореол с явлений, которые ранее представлялись как спонтанные, ничем не детерминируемые.

Чем богаче второй слой деятельности, чем шире система закономерностей, чем четче их иерархия, тем большей диаг­ностической и прогностической силой обладает конкретная экспериментальная методика. Поскольку возможности ис­пытуемого могут быть обнаружены лишь в ситуации выхода за пределы требований исходной ситуации, то «потолок» (ограничение) может и должен быть, т.к. метод направлен на выявление способности к преодолению, снятию его. Струк­тура экспериментального материала должна предусматривать систему таких ложных, видимых «потолков» и быть более широкой, неограниченной. -«Отсутствие потолка» в экспери­ментальном материале (второй принцип метода) относится, конечно, не к отдельно взятому заданию, а к системе в целом, которая заключает в себе возможность неограниченного дви­жения в ней. При этом такое движение по преодолению «ложных» ограничении, движение как бы по ступенькам, может быть шкалировано, что позволяет сопоставить резуль­таты работы и обрабатывать их не на основе среднестатис­тических или экспертных субъективных оценок.

Самостоятельно найденная эмпирическая закономерность может не использоваться только как новый, свой прием решения, а выступает в качестве новой проблемы. При этом найденные закономерности подвергаются доказательству пу­тем анализа их исходного генетического основания. Здесь мы впервые сталкиваемся с феноменом подлинного целеполагания. При этом действие индивида приобретает порож­дающий характер и все более теряет форму ответа: его результат шире, чем исходная цель. Таким образом, твор­чество в узком смысле слова начинается там, где перестает быть только ответом, только решением заранее поставленной задачи. При этом оно остается и решением, и ответом, но вместе с тем в нем есть нечто «сверх того», что и определяет его творческий статус.

При рассмотрении постановки новой проблемы как пре­одоления целесообразной и проявления целеполагающей деятельности, мы не противопоставляем деятельность, пре­следующую результат, конкретную цель, деятельности не­результативной. Это противопоставление «отчужденного» (по Марксу) труда, где труд лишь средство удовлетворения дру­гих потребностей, труду творческому, где сам труд — выс­шая потребность. Действительно, само получение требуемо­го результата еще не обеспечивает творческого характера деятельности. При ориентации на сам процесс установка на получение позитивного результата «снимается» в поступа­тельном развитии деятельности, т.е. отношение целесооб­разности включается в более широкий контекст.

Выход в новое пространство, на новую проблему через принятие и решение исходной задачи дает нам представле­ние о подлинном развитии деятельности. Но это «самодвижение» деятельности не объяснимо только свойствами ин­теллекта. Исходной гипотезой, получившей свое подтверж­дение в тридцатилетнем опыте экспериментальных исследо­ваний, было предположение, что это свойство целостной личности, отражающее взаимодействие когнитивной и аф­фективной сфер в их единстве, где абстракция одной из сторон невозможна. Это и есть искомый «сплав» способно­стей и личности, который далее неразложим и обладает свойством «всеобщности». Это дает нам основание рассматривать его в качестве единицы анализа творчества.

Таким образом, в изучении феномена продолжения мыш­ления за пределами исходной ситуации удалось, как нам кажется, осуществить переход от функционального плана изу­чения мышления к личностному плану в его целостности.

Подчеркивая внешнюю нестимулированность подлинно творческого процесса, мы не выводим его из-под действия детерминации вообще. Просто он необъясним из последней, не порождается только ею. Естественно, внешняя детерми­нация всегда имеет место и стимулирует деятельность, но этим нельзя исчерпывающе объяснить описанный выше феномен. Он рождается не вопреки внешней детерминации и не из нее, а как раскрытие глубинных потенций личности, как внутренне детерминированное и в этом смысле свобод­ное действие. Подчеркнем, эта свобода не исключает внеш­ней детерминации, напротив, предполагает ее, так как всякая осмысленная деятельность развертывается как целесообраз­ная. Следовательно, продолжение мышления за пределами требований заданной ситуации не есть полный произвол, а только то, что отношение человека к Миру опосредуется богатством его внутреннего мира.

Лишь реализация в деятельности отношения человека к миру (о чем говорил и С.Л. Рубинштейн) позволяет понять логику самого процесса. Включив «отношение человека к миру» в логику процесса, мы тем самым осуществили пе­реход к экспериментальному исследованию мышления как деятельности.

Выделение системообразующего фактора, структура ко­торого позволяет рассматривать его как единицу анализа творчества, открывает новый уровень рассмотрения проблем мы детерминации творческого процесса.

Напомним, что к рубежу 19-20 вв. в историко-философ­ском анализе проблемы четко оформились две тенденции. Одну из них представляют такие направления, как философия жизни, экзистенциализм, а другую — инструментализм, опе-рационализм, прагматизм и близкие к ним варианты неопо­зитивизма. В определенной степени они послужили основой того разрыва в когнитивной и аффективной линиях психоло­гического анализа (закрепленного функциональным подходом), который постоянно отмечался исследователями творчества.

Суть этого противостояния кратко и четко выражена М.М. Бахтиным, представителем гуманитарного подхода: «творчество не сводится к технике делания, а является ду­ховно-нравственным зарядом к действию».

Поскольку «техника делания» выступала в качестве объекта исследования творчества естественнонаучного (сайентист-ского) направления, то постановка вопроса о выявлении детерминант процесса творчества в его рамках была законо­мерна. Иной удел имел «духовно-нравственный заряд к дей­ствию»-. Невозможность экспериментального анализа этого феномена в рамках гуманитарного, культурно-историческо­го направления препятствовала постановке самой проблемы выявления его детерминант.

Представляется, что наше понимание творчества созвуч­но позиции М.М. Бахтина. Способность личности к ситу­ативно нестимулированной продуктивной деятельности — не просто проявление абстрактного познавательного интереса, но нравственная интенция. Действительно, «самочинное» раз­витие деятельности, совершаемое вне утилитарной потреб­ности, по своей воле, свободному выбору — это и есть про­явление подлинного субъекта деятельности.

Однако нам представляется, что, несмотря на, казалось бы, гуманитарный аспект анализа проблемы, он позволяет рассматривать описанный нами процесс в качестве непосредственного операционального «психологического напол-1 ц, нения* понятий творчества и одаренности.).

Метод «Креативное поле», кроме того, что он выявляет) способность субъекта к развитию деятельности за пределами исходных требований, позволяет тщательно отслеживать «технику делания», т.е. процессуальную составляющую творчества».

Это находит выражение в фиксации момента и характера проявления познавательной самодеятельности, в детальном шкалировании и иерархии всех способов действий в ходе овладения экспериментальной деятельностью и дальнейше­го ее развития.

Методики «Креативного поля позволяют на этапе овладения деятельностью оценивать умсгвенные способности испытуемого как по параметрам обучаемости: обобщенности способа действия, его характера, переноса, экономичности и самостоятельности, так и по степени сформированно опе­рационального и регуляторного аппарата: полноте анализа условий задачи, частичному анализу условий задачи, пла­нированию (стратегии поиска), хаотичному, направленному, оптимальному.

Если испытуемый работает в эксперименте в рамках тре­бований предъявляемых задач (первый слой), то, невзирая на разную, даже высшую степень успешности, мы относим его к стимульно-продуктивному уровню интеллектуальной активности (ИА). Вместе с тем, высота интеллекта и его культура, проявляемые в скорости и приемах овладения де­ятельностью в сопоставлении с отсутствием способности к развитию деятельности по своей инициативе, не только ха­рактеризуют операциональный состав процесса мышления, но выявляют также те мотивационные барьеры, которые тормозят его выход во второй слой.

Если же испытуемый в развитии исходной деятельности выходит за рамки ее требований, то мы относим его к эвристическому уровню ИА и констатируем наличие у него творческих способностей. Стиль и способ овладения новой деятельностью в эксперименте, время и динамика выхода во второй слой — слой закономерностей, не требуемых для ре­шения предъявляемых задач, позволяют дать детальный анализ всего процесса, его операциональный и мотивационный состав.

Чем большее число параметров фиксируется экспери­ментатором, тем более детальный анализ предшествует выводам, тем он объективнее

Вместе с тем структура методик, обеспечивающая высо­кую валидность и прогностичность метода, имеет свою обо­ротную сторону в сложности и трудоемкости самой процедуры (полная процедура принципиально индивидуально­го эксперимента представляет собой минимум 5 серий, за­нимающих в среднем от 20 до 40 минут) В частности, это отвечает одному из принципов метода¹ длительности и мно­гократности эксперимента, так как только многократность тестирования может контаминировать влияние привходя­щих факторов и, главное, обеспечивает возможность овла­дения предлагаемой в эксперименте деятельностью Этот момент имеет принципиальное значение, так как лишь при условии максимальной отработки испытуемым надежного алгоритма можно судить о наличии или отсутствии способ­ности к нестимулированному извне развитию деятельности, что отражает наше концептуальное раскрытие понятия «твор­ческие способности»

Все сказанное позволяет понять, что проблема сохране­ния полной информации о работе испытуемого в экспери­менте актуальна, но связана с определенными трудностями. Решение этой, а заодно и ряда других проблем мы видим на пути формализации, а затем компьютеризации методик «Креативного поля».

Опыт работы в данном направлении показал, что специ-фика экспериментального материала, связанного с работой испытуемого на характерном для ряда методик графическом поле, привела к необходимости отказа от традиционного для экспертных систем подхода и создания алгоритмического аппарата анализа нарисованных испытуемым геометричес­ких объектов.

На первом этапе компьютер вычисляет «идеальные «объек­ты, то, что испытуемый проводит (чертит) на бумаге. Это позволяет избежать ошибок, связанных с работой «мышью». Затем однозначно определяются математические образы пос­ледующей стадии эксперимента. Действия испытуемого клас­сифицируются по выявленному ранее набору типичных оши­бок.

Первая версия программного обеспечения методики показала, что методика плохо поддается необходимой фор­мализации в рамках традиционных языков программирова­ния. Поэтому для программирования методики на макро­уровне в настоящее время разрабатывается специальный язык. Апробация компьютерного варианта указывает на его валидность.

Одновременно это направление работы позволяет дове­сти изучение и измерение «техники делания» до ее техни­ческой реализации в прямом смысле слова.

Таким образом, мы можем констатировать реальность совмещения двух планов исследование «техники делания» и духовно-нравственного аспекта творчества, исследование мышления как процесса и как деятельности.

Факт преодоления стойкой традиции раскола в иссле­довании творчества мы в первую очередь связываем с вы­делением системообразующего фактора, что отвечает мето­дологическим требованиям выявления системной, целост­ной детерминации и валидного метода его исследования. Думается, что соответствие системообразующего фактора детерминации творчества единице его анализа, закономер­но в тех случаях, когда мы исследуем целостный объект-Выделение «единицы анализа» творчества мы связываем с переходом от анализа, низших форм творчества — про­дуктивного мышления как решения задач, которое возмож­но в рамках поэлементного анализа, но которое не позво­ляет перейти к анализу высших форм Анализ же высших, развитых форм творчества не только требует, но и позво­ляет выделить искомую единицу. Это становится возмож­ным потому, что анализ именно развитых форм творчества осуществим лишь при целостном, а не частичном описании процесса.

 

ЛИТЕРАТУРА

1    Бахтин ММ Эстетика художественного творчества   М_т 1997

2    Богоявленская Д Б Интеллектуальная активность как проблема творчества   РГУ, 1983

3    Богоявленская ДБ (Ред ) Основные современные концепции творчества и одаренности   М , 1997

4   Выготский Л С   Мышление и речь   Т2   М, 1982

5   Ломов Б Ф Методологические и теоретические проблемы психологии   М ,  1984

6    Рубинштейн С Л Принципы и пути развития психологии   М , 1959

7    Рубинштейн  С Л О мышлении и путях его исследования   М , 1958