Стратегия жизни

К.А. Абульханова-Славская 

Издательство «Мысль», 1991

Смотреть видео К.А. Абульханова. Стратегия жизни

Скачать в формате pdf (930 Кб)

ОГЛАВЛЕНИЕ

 

ВВЕДЕНИЕ...........................	2
Глава I. ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ........................	6
1.  Личная жизнь как проблема...................	-
2.  Жизненный путь в понимании психолога..................	12
3.  Особенности жизненного пути......................	20
Глава  II.   АКТИВНОСТЬ   И  ЖИЗНЕННАЯ  СТРАТЕГИЯ  ЛИЧНОСТИ...........	40
1.  Особенности активности личности....................	-
2.  Самовыражение и  самолюбие  как  проявления индивидуальности..................	50
3.  Инициатива  и  ответственность  как формы  ак­тивности  и  стратегии личности.......................................	57
Глава III. ЧЕЛОВЕК — ОРГАНИЗАТОР СВОЕГО ВРЕМЕ­НИ	66
1.  Время в жизни человека................	-
2.  Организация людьми времени своей жизни ...............	71
3.  Жизненные перспективы личности и организация времени................	75
Глава IV. ЛИЧНОСТЬ  В  ПРОЦЕССЕ  ДЕЯТЕЛЬНОСТИ  И  ОБЩЕНИЯ.....................	79
1.  Личность как субъект деятельности..........................	-
2.  Совместная деятельность и ее субъект...............	85
3.  Личность в процессе общения..............	87
Глава V. СОЦИАЛЬНОЕ  МЫШЛЕНИЕ — ОСНОВА  ЖИ­ЗНЕННЫХ  СТРАТЕГИЙ....	96
1.  Общественное сознание и социальное мышление....................	-
2.  Основные  процедуры  и  типы социального мыш­ления..............	105
Глава VI. ЖИЗНЕННАЯ  СТРАТЕГИЯ:  КАК  ЕЕ  СТРОИТЬ?......................	118
1.  Притязание,  саморегуляция   и  удовлетворенность личности..........	-
2.  Жизненные стратегии......................	127
3.  Типология личности и стратегия жизни.............	138
ВМЕСТО  ЗАКЛЮЧЕНИЯ...................	151
СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ.................	155

ВВЕДЕНИЕ

 

Человеческая жизнь, особенно жизнь личная, индивидуальная, является чрезвычайно сложной. Воспринимая свою жизнь как нечто глубоко личное, каждый человек меньше всего хочет, чтобы его «учили жить». Поступая и действуя во всем осталь­ном «как надо», он хочет сохранить за собой право в личной жизни быть самим собой. С этих позиций и написана данная книга, в которой отстаивается и обосновывается это право.

Интенсивность жизни современного человека та­кова, что часто ему даже некогда задуматься, чего он хочет от жизни, так ли он живет. Власть над жизнью приобретают дела, а сам человек незаметно оказывается только ответчиком за то, сколько он успел сделать. Его жизнь как бы начинает распа­даться на две неравные части: большая часть — служба, общественные дела, труд, за вычетом кото­рых остается скромный отрезок времени, именуемый нами личной жизнью (когда мы действительно принадлежим себе, своим близким, своему дому, своим мыслям и мечтам). Конечно, служба, работа — это наша служба, наша работа, даже наше любимое дело. Но как сильно изменили нас «годы застоя», как сильно взяли над нами власть звонки и бумаги, как превратили нас в безмолвных «присутствую­щих» бесконечные заседания, и мы незаметно стали лишь исполнителями этой жизни. Именно поэтому право на личную жизнь нуждается в защите.

От кого же мы защищаем это право? Прежде всего, от общественного сознания, которое склады­валось и владело умами не один год. Оно деклари­ровало тезис о человеке — строителе общества, поко­рителе природы. Отдельный человек рассматривался как безликая единица общества, его безымянный, слившийся с массой и растворившийся в ней инди­вид. Особенности развития нашего общества привели к анонимности отдельной личности. Бюрократиче­ские отношения уравняли всех как «сотрудников», «работников», «участников» и т.д. Долгие годы ценность каждой личности, ее неповторимой личной жизни не только не была осознана, но и активно нивелировалась.

Среди фундаментальных знаний, даваемых сов­ременному человеку в школе и вузе, не было, и нет знаний психологии человека. Люди со школьной скамьи детально изучают пестики и тычинки, кости скелета и расположение мускулатуры, но не полу­чают знаний о роли и значении для жизни чело­века воли и разума, не знают законов формирова­ния группы, общности и тем более жизни человека. Молодежь вступает во взрослую жизнь, умея поста­вить физический опыт, но не подозревают, что и психология людей имеет свои закономерности, что поступки и характер другого человека можно и понять, и объяснить. Между тем знание психологии может помочь каждому человеку понять себя, уви­деть свою индивидуальность, изучить свой характер, прояснить свои проблемы, помочь разобраться в трудностях. Психология может помочь человеку осознать его личную жизнь как индивидуальную, неповторимую.

В недавние годы в общественном сознании гос­подствовала установка, в соответствии с которой личная жизнь каждого была под контролем: пред­писывалось, кого ненавидеть, кого любить, с кем дружить. Общество узурпировало право суда над личной, семейной жизнью человека. Наличие двух «ответственных» (человека и общества) за личную жизнь, т.е. внешний контроль, не усиливало, а подтачивало внутренний самоконтроль личности, ее чувство ответственности за свою и своих близких жизнь, за свои поступки и поведение. При этом личная жизнь не становилась более «правильной» с позиций требований социальных норм, а ее «хозя­ин» переставал распоряжаться собственной жизнью, подчиняясь внешним требованиям, текущим делам, текущем событиям и т.д., оказывался во власти времени или бессмысленных бюрократических форм.

Наивно думать, что, например, бессмысленное отсиживание часами на работе без дела, которое воспринималось как социально осмысленное явле­ние, не разрушало структуры сознания людей. Люди либо привыкали лгать сами себе, либо защищали свой внутренний мир цинизмом, равнодушием. Мы не «замечали», что, присутствуя «физически» на своем рабочем месте или на заседании, люди «вну­тренне» отсутствовали. Одни стали вести антиоб­щественную, противоправную жизнь, другие, укло­нившись от внешнего контроля, потеряли и контроль внутренний (алкоголизм, вещизм), третьи «укры­лись» в своих житейских радостях и проблемах.

Сложность описания проблем личной жизни, пре­жде всего, в том, что нужно писать не о том, что от нее осталось, а о том, какой она должна бы быть, чтобы человек имел чувство собственного достоинст­ва и был уверенным в себе, принципиальным, ак­тивным. Только сегодня мы начали осознавать, как много мы потеряли именно в личностном плане. Самым трудным для каждого человека является признаться в этом самому себе. Однако невозмож­ность довести самокритику до принципиальных внутренних рубежей является и сильной стороной человека, потому что перестает быть личностью тот, кто отказывается от себя. Но побеждает тот, кто верит в свои лучшие, сильные стороны, кто всегда убежден, что они у него есть.

Важно осознавать, что кроме превращенных форм жизни существуют превращенные формы пси­хики, сознания, определенные психологические по­тери, восполнить которые бывает очень трудно, а порой просто невозможно. Например, существует особый личностный механизм «возложения ответст­венности», когда человек, снимая ее с себя, в своих неудачах, просчетах, ошибках стремится обвинить других: родителей, окружающих, обстоятельства, общество («не дали», «не создали», «не обеспечи­ли»). Другой механизм: человек во всем подражает окружающим (в одежде, в образе жизни, в привыч­ках и т.д.), и при этом он глубоко убежден в своей индивидуальности, неповторимости, самостоятельно­сти, даже оригинальности. Это механизмы самооб­мана, помогающие человеку вести активную жизнь, достигать внешних успехов и удовлетворенности, но постепенно ведущие к утрате своего истинного «я».

Психологи выявили ряд механизмов так называ­емой защиты, когда, не желая обострять отноше­ния, подросток старается казаться хуже, чем он есть, чтобы защитить свой внутренний, еще не­устойчивый, не окрепший для критики, для компро­миссов, для разочарований мир от грубости окру­жающих. Однако такие поначалу нарочитые про­явления психологической защиты незаметно могут перейти в грубость, стать чертой характера, линией поведения, позицией в жизни, и избавиться от этого уже бывает очень трудно. Цинизм, скептицизм могут быть, как доказывают психологи, «страуси­ной» политикой, с помощью которой человек, не определивший смысла своей жизни, внутренне сла­бый, незрелый уходит от столкновения с действи­тельностью, от противоречий жизни.

Особенность психологии людей и суть их личной жизни состоят в преодолении противоречий внеш­него и внутреннего мира, в поисках разнообраз­ных подходов и способов их разрешения. Одни люди, уклоняясь от разрешения внешних противо­речий, оказываются во власти противоречий внут­ренних, противоречий своей совести, своего созна­ния. Другие, напротив, легко покончив с противоре­чиями своего внутреннего мира, активно берутся за разрешение внешних трудностей. Иными словами, в жизни людей оказываются преобладающими раз­ного рода противоречия, которые достигают разной степени остроты, способствуют развитию или регрес­су личности, открывают или закрывают путь для ее нормального психического развития и далее функ­ционирования. О личной жизни сложно писать, поскольку она строится людьми разного типа, пред­ставляет собой индивидуальное решение каждой жизненной судьбы, индивидуальное определение своего места в обществе, особое отношение к его цен­ностям, особый способ их реализации или отрица­ния.

Можно ли говорить об общих для всех людей за­кономерностях их жизненного пути, если каждый путь индивидуален, представляет собой индивиду­альную «историю» личности?

Психолог ищет личную жизнь не в сфере убыва­ющего (по мере возрастания трудностей быта) сво­бодного времени, не в сфере семьи и ее проблем и не в сфере досуга. Психолог не может исследовать внутренний мир человека по тому числу книг, которые он успевает читать, по количеству посещении театров, в которые ему удается попасть, по той информации, которую он осваивает, и т.д. Для пси­холога личная жизнь начинается с постановки таких вопросов, как: живет ли человек в соответ­ствии со своими потребностями, мирится ли со своей неудовлетворенностью жизнью, имеет ли жизненные перспективы, как он соединяет в своей жизни то, что он хочет, что он может и что он должен? Ины­ми словами, жизненный путь личности, который интересует психолога, имеет единые для всех людей «измерения», аспекты, проблемы, но способ их ре­шения глубоко индивидуален, а потому индиви­дуален и жизненный путь каждого человека.

Поэтому проблема жизненного пути может сто­ять только так: каждый, кто хочет сознательно строить свой жизненный путь, должен познакомить­ся с психологическими механизмами, присущими личности, чтобы лучше узнать себя, свои особен­ности. От стихийного способа жизни человек может перейти к такому, который он будет определять сам. Но суть этого определения в выборе условий, на­правления жизни, в выборе того образования, той профессии, которые максимально отвечали бы осо­бенностям его личности, его желаниям, его способ­ностям, в построении соответствующей стратегии жизни.

В книге предлагаются некоторые сведения о ти­пах активности личности, о характере ее притяза­ний, о тех способах, которыми люди выражают себя в жизни, об организации времени разными людьми, об особенных типах мышления, о неко­торых если не типах, то стратегиях построения общения, наконец, о некоторых типичных структурах сознания людей. Типология дает возможность пока­зать, насколько люди по ряду оснований отличают­ся друг от друга, почему нельзя подходить ко всем с единой меркой, судить о другом по себе, а нужно стремиться понять другого человека, увидеть его особенности, постараться разобраться в его позиции. Между тем именно эти простейшие, элементарные правила до сих пор не были объектом пристального внимания.

По нашему  мнению, стратегия жизни человека имеет три основных признака. Первый — выбор основного для человека направления, способа жиз­ни, определение ее главных целей, этапов их дости­жения и соподчинение этих этапов. Стратегия, воз­никая сначала как замысел жизни, как ее смысл, идеальный план, затем требует реализации на прак­тике. А на практике люди сталкиваются и с тем, что открывает дорогу для реализации их замысла, и с тем, что ему противоречит, что может увести в сторону.

Намерения человека и встречные требования жизни часто образуют противоречия между тем, чего хочет человек, и тем, что предлагает ему жизнь. Поэтому второй признак стратегии жизни — это ре­шение противоречий жизни, достижение своих жиз­ненных целей и планов. Способы решения противо­речий, желание их решать (или уход от них) есть особые жизненные качества личности, которые вы­рабатываются в процессе жизни и отличаются, ска­жем, от ее способностей и даже характера. Жизнен­ная задача человека не только в том, чтобы вы­брать, где применить свои силы, как проявить себя. Он должен решать возникающие противоречия, оп­ределять пути самореализации, создавая для этого условия, которых нет в наличии.

В основном люди живут жизнью, как будто не имеющей никаких примечательных черт, но, тем не менее, она интересна и увлекательна, поскольку люди ведут свой жизненный поиск, открывают для себя постоянно нечто новое. Каждая находка на этом пути добывается с трудом, но приносит неска­занную радость, наводит на новые мысли, предпо­ложения, догадки. Это третий признак стратегии жизни, который состоит в творчестве, в созидании ценности своей жизни, в соединении своих потребно­стей со своей жизнью в виде ее особых ценностей. Ценность жизни, состоящая в интересе, увлеченности, удовлетворенности и новом поиске, и есть продукт определенного способа жизни, индивидуальной стра­тегии жизни, когда они определяются самим чело­веком.

Между психологами несколько лет назад возник­ла дискуссия на тему: все ли люди являются лич­ностями? В ходе дискуссии один из авторитетных советских психологов высказал точку зрения, сог­ласно которой далеко не всякого человека можно назвать личностью, поскольку личностью является только творческий человек. Другие психологи без особых аргументов пытались доказать, что только в некоторых людях проявляется ярко выраженная личность. Однако мы не разделяем эти точки зрения по целому ряду причин. Не раскрывая эти причины детально, отметим, что в первую очередь психологу нельзя ставить на человеке точку, отрицая в нем личность, даже если это не развитый, ограниченный или запутавшийся в жизненных противоречиях человек. У человека всегда должна быть возмож­ность осознавать себя личностью, перспектива стать лучше, разрешить свои противоречия, найти в себе силы, чтобы изменить свою жизнь, сделать ее дру­гой.

В данной книге изложены некоторые психологи­ческие проблемы, которые являются предметом изу­чения психологической науки и связаны со страте­гией жизни. Выделив тем самым особый аспект этих проблем, мы хотели привлечь внимание чита­телей именно к этому набору проблем, поскольку с их помощью осуществляется жизненная прак­тика, вырабатывается самостоятельная жизненная стратегия. Это круг проблем активности личности, средств и способов ее самовыражения, саморегуля­ции, организации ею времени жизни. Стратегия является некоторым универсальным законом, спо­собом самоосуществления человека в различных сферах его жизни. Поскольку каждый строит свою жизнь сам, стратегия жизни является индивидуаль­ным достоянием, индивидуальным открытием каж­дого. В итоге каждый человек имеет такую жизнь, которую он построил сам. Принципиальное разли­чие состоит в том, что один действительно строит свою жизнь, и даже достаточно сознательно, другой только использует то, что есть в наличии (и в жизни, и в нем самом). Поэтому, признавая каждого лич­ностью, мы предполагаем, что далеко не каждый способен стать субъектом, строителем, творцом своей жизни. И книгу эту посвящаем анализу тех особых качеств, которые формируются у личности как субъ­екта жизни.

Глава I

 

ЖИЗНЕННЫЙ ПУТЬ

 

1. Личная жизнь как проблема

 

Может ли человек построить собственную жизнь изначально по плану, замыслу; может ли он на каком-то этапе действительно круто ее изменить, как часто он обещает себе начать «жить заново»? Нужно ли специально вырабатывать идеи, принци­пы, в которых воплотился бы смысл того самого главного и сокровенного, к чему стремится, чего желает достигнуть человек? Или эти принципы возникают только в результате жизни как ее обоб­щенный и осмысленный опыт? Как руководство­ваться ими в повседневных обыденных заботах, делах? Нужно ли вырабатывать отношение к соб­ственной жизни — к своему прошлому и будуще­му — или нужно жить, как живется, учиться, лишь использовать каждый ее момент, случай? Эти и мно­гие другие вопросы встают перед людьми, перед каж­дым в разной мере и в разные периоды жизни — или когда жизнь только начинается и обещает так много, или когда, разочаровавшись, человек спрашивает себя, могло ли быть иначе, так ли я жил.

В отличие от жизни социальной в личной жизни человека нет тех критериев, норм и стандартов, как нет и инстанций, которые могли бы судить и оцени­вать, хорошо ли сложилась его жизнь, благополуч­на ли, правильна ли она. Жизненные достижения, успехи, как правило, оцениваются лишь по социаль­ным меркам и критериям — стал хорошим специ­алистом, добился славы, успехов, постов, матери­альных благ. Однако трудно себе представить, что именно эти достижения при всей их социальной зна­чимости могут быть критериями для тех, кто их не достиг, не получил, не заработал. Простой человек не просыпается с горькой мыслью, что он не ми­нистр, а мать троих детей не начинает день с сожаления, что она не доктор наук, не академик. И как ни свойственна людям подражательность, все же каждый может легко утешить себя, сказав, что у него есть свое, а другого ему и не нужно.

В таком случае возникают вопросы: возможна ли постановка проблемы личной жизни; можно ли в ее осмыслении пойти по пути сравнения судеб людей, если эти судьбы так различны? Одна мать расска­жет другой, что ее сын до сих пор не определился профессионально, меняет один институт на другой, раздумывает, имеет ли смысл получать высшее образование. Но другая мать вряд ли ее поймет, по­тому что ее сын увлекся физикой еще в школе, она вообще не заметила, как он поступил в институт: все шло легко и как бы само собой. Сейчас сын уже с увлечением разрабатывает сложную научную проблему. И т. д. Она вряд ли сумеет дать своей подруге полезный совет, потому что в свое время не обсуждала с сыном проблем выбора профессии, не прилагала каких-то специальных усилий для его благополучного профессионального становления.

Подобных личных проблем можно привести мно­жество, причем в жизни одних людей их оказы­вается больше и они сложнее, запутаннее, в жизни других они разрешаются как бы сами собой. Личные проблемы включают множество конкретных про­блем: воспитание детей, взаимоотношения с мужем (женой), с родителями, выбор профессии. Слож­ность их в том, что никто не имеет универсального правила, как разрешать тот или иной конфликт, как поправить семейную ситуацию, как изменить свою профессионально неудавшуюся судьбу. Тем более сложно разрешить такие внутренние пробле­мы, которые проявляются в ощущении пустоты и скуки жизни, в недовольстве собой и людьми.

И, тем не менее, говоря об отсутствии каких-то критериев и норм, по которым можно было бы оце­нивать жизнь человека извне, он сам имеет глав­ный и безошибочный критерий, который, хотя и не поддается логическому объяснению, но вряд ли мо­жет быть истолкован произвольно. Этот крите­рий — удовлетворенность или неудовлетворенность жизнью. Он имеет множество оттенков в зависи­мости от типов людей. Один человек недоволен жизнью, но винит в этом окружающих. Он говорит, что ему не дали, не создали условий, не открыли дорогу. Его нельзя переубедить тем, что рядом с ним такой же человек в тех же условиях живет полной, увлекательной, интересной жизнью. Другой человек несет в себе глубокое недовольство собой, он полон сожалений, что многое в свое время упу­стил, но не замечает, что продолжает жить по раз и навсегда выбранному стандарту, не пытается что-то изменить в своей жизни, хотя его жизнь еще далеко не окончена.

Удовлетворенность или неудовлетворенность жизнью — сложное, но всегда обобщенное чувство состоявшейся или несостоявшейся, удачной или не­удачной жизни. Не в последнюю очередь оно слож­но и потому, что мы сами иногда ведем с ним двой­ную игру. Испытывая разочарование в одном, мы утешаем себя победой в другом, подводим все к какому-то балансу. Но при этом не замечаем, что лишь успокаиваем себя, загоняя вглубь чувство недовольства, вместо того чтобы раскрыть его при­чины и реально изменить жизнь. Удовлетворен­ность — чувство верности, подлинности своей жиз­ни — это порой едва ли не единственный источник наших жизненных сил, жизненной стойкости, жиз­ненной инициативы, нашей способности идти вперед. В свою очередь неудовлетворенность, доходящая порой до полного отчаяния, также способна толк­нуть нас на решительный и единственно правиль­ный шаг — попытаться изменить свою жизнь.

Так можно ли и нужно ли обсуждать проблему личной жизни, можно ли делать это в каких-то об­щих терминах, понятиях, аспектах? Чтобы ответить на этот сложный вопрос, нужно сначала обрисовать тот социальный контекст, в котором, как нам, ка­жется, сегодня возникла проблема личной жизни.

Мы являемся участниками в известном смысле уникального этапа общественной жизни. В послед­ние десятилетия в сознании каждого утвердился приоритет общественных ценностей, общественных дел, общественных идеалов, своеобразная модель коллективной, массовой, безличной жизни. Каждый в своей жизни был готов терпеть любые лишения, невзгоды. Перспективы личной жизни человека ото­ждествились с радужными перспективами жизни общества, что привело к представлению о второсте­пенном характере собственной жизни. Наверное, трудно найти другой такой народ, в котором вера в общественный идеал настолько заслонила бы ре­альные жизненные проблемы, трудности и недостат­ки жизни. Когда в стране началась перестройка, от каждого потребовалось его собственное мнение, которое до сих пор однозначно должно было совпа­дать с общим, исходить из него и приводить к нему. Откуда же мог возникнуть особый, индивидуальный, тем более новый взгляд на вещи, события, ситуации, социальные процессы, если многие годы даже по поводу собственной жизни люди размышлять не умели и по-своему не жили?

Не только страх, но и вера в общее дело, осо­бенно присущая нашему народу, способствовали формированию общества, в котором была сведена к минимуму индивидуальность, в котором личность отрицалась как реальная общественная единица, в котором действовали лишь центробежные силы. По­нятие «личность» наполнялось только социально типичными характеристиками советского человека, определялось по отношению к благу общества, об­щественным целям, ценностям, критериям. Если личность как-то выделялась, то только по этим кри­териям (как герой труда и т. д.).

Достаточно обратиться к истории, чтобы увидеть в ней принципиально разные модели структуриро­вания обществ: в одних общество складывалось из почти тождественных индивидов, в других — из раз­личных, а потому взаимодополняющих друг друга. Можно привести в пример исторически ранние типы обществ, где индивидуальная жизнь не выде­лялась ни в социальном, ни в правовом, ни в эко­номическом, ни тем более в психологическом отно­шении: община существовала лишь на основе иден­тичности всех людей, а не как общность различных индивидов. По работам К. Маркса можно просле­дить, на каких этапах с разделением труда появ­ляются другие способы общественной жизни, пред­полагающие различия индивидов.

Общество, складывающееся из индивидуально­стей, не обязательно должно быть обществом только индивидуалистов, которые используют обществен­ные интересы в личных целях и тем самым разру­шают целое. Модель общества, складывающегося из взаимодополняющего многообразия индивидуальностей, а не унифицированных индивидов, является по сравнению с безличным, отрицающим индиви­дуальность обществом прогрессивной и продуктив­ной. Принцип демократизации предполагает такую модель, а она в свою очередь предполагает личную жизнь.

Такое уточнение необходимо, прежде всего, для ответа на поставленные выше вопросы. В течение многих лет общественной жизнью и сознанием стандартизировалась, нивелировалась не только ин­дивидуальность, но даже личность, а декларируе­мый индивидуальный подход на практике рассмат­ривался, чуть ли не как потакание личным причу­дам, поскольку не существовало никаких социаль­ных критериев индивидуальности, квалификации высшего уровня развития и индивидуальности профессионала, не говоря уже о личности.

Сегодня, когда представилась возможность со­поставлять идеал и реальное развитие (в экономи­ческой, идеологической и других сферах), принцип идентичности личности и общества, стандартизации всех людей обнаружил свою несостоятельность. Означает ли это, что в качестве новой ценности на первый план выдвигаются ценности данной, реаль­ной личной жизни, что общественные перспективы уходят на задний план? Наблюдая сегодняшнюю действительность, можно сказать, что некоторые люди использовали возможности перестройки, ее экономические реформы, открывшие путь индивиду­альной деятельности, а с ней и частным инициати­вам. Их жизнь действительно стала особенной... но только по своей материальной обеспеченности. Но означает ли это, что стала более индивидуальной, интересной их личная жизнь, что они стали как личности представлять для общества большую цен­ность? Сегодня сплошь и рядом представление о личной жизни связывается с инициативой, ведущей к материальному обогащению. И хотя это продуктив­но в социально-экономическом смысле, но нельзя и преувеличивать этот аспект.

Конечно, в обсуждение начинают вовлекаться очень сложные вопросы о соотношении личной и общественной жизни (в плане экономическом и цен­ностном). К сожалению, критика мещанства, соответствующих потребительских тенденций часто велась с альтернативных позиций «честной бед­ности», а не с позиций, отстаивавших ценность личной жизни как индивидуального способа жизни человека, как творчества жизни.

Эти планы нельзя противопоставлять, но одним из проявлений зрелости личности является спо­собность установить тот свой «порог», при котором она считает удовлетворенными свои материальные потребности и начинает рассматривать их лишь как одно из условий жизни, направляя свои жизненные силы на другие цели. Эта способность личности «переключить» свои жизненные стремления с мате­риальных на другие ценности и является, собствен­но, показателем того, что она начала жить личной жизнью.

К сожалению, в силу тенденций стандартизации реальность личной жизни была сведена к минимуму и неодобрительно оценивалась общественным созна­нием как стремление уйти от общественной жизни, как противопоставление личных интересов общест­венным и т.д.

Демократия предполагает активное участие масс в общественных процессах, что подразумевает плюрализм, разнообразие, множество точек зрения. Но если иметь в виду не только различие мнений, но и индивидуальность личности, т. е. разнообразие ее жизненных качеств, то на какой почве оно может возникнуть? Мы предполагаем, что особенность взглядов, разнообразие убеждений связаны с осо­бенностью жизненной позиции, с индивидуально­стью способа жизни.

Первый подход к проблеме личной жизни пред­полагает освобождение от тех бесчисленных стерео­типов, в которых мы привыкли ее осмыслять. Либо личная жизнь — это быт, домашнее хозяйство, семья, те крохи свободного времени, которые оста­ются на чтение, хобби, здоровье, либо личная жизнь — это альтернатива общественной жизни, т.е. эгоизм, предпочтение личных интересов об­щественным, и т.д. Для восстановления полноты реалий и понятия личной жизни необходимо, по-видимому, освободиться и от тех стандартов понима­ния общественной жизни и тех безличных форм, к которым свелась общественная жизнь личности. Последняя стала формальным присутствием в об­щественном месте в течение общественно необхо­димого времени: чем больше времени сидеть на собрании, присутствовать в стенах учреждения, не производя ни мысли, ни продукта, тем больше зна­чило быть человеком общественным, жить общест­венной жизнью.

Создание, осмысление, наконец, построение лич­ной жизни отнюдь не являются альтернативой общественной жизни, а, прежде всего, есть условие полноценного включения в последнюю. Однако такое включение может произойти только на основе собственного индивидуального отношения к общест­венной жизни и ее формам. Таким образом, личная жизнь это не частная жизнь, которая противопостав­лена общественной. Она предполагает и обществен­ное, и познавательное, и эстетическое, и этическое отношения к миру и людям ¹.

Один из европейских психологов начала века провел следующий эксперимент. Он попросил двух молодых женщин описать свою работу. Одна из них начала с описания того, что она непосредствен­но делает, описала те бумаги, которые заполняет, затем куда их относит, ход их движения к началь­ству и таким образом, отправляясь от себя как цент­ра, дала некоторое описание учреждения, где ра­ботает. Другая начала со структуры учреждения и, обрисовав всю иерархию, нашла в ней свое место и функции.

Отсюда видно, что в сознании разных людей строится собственное представление о той или иной структуре общественных учреждений и этот образ всегда структурирован по-своему. Но если обратить­ся к студентам-старшекурсникам, смогут ли они дать описание если не структур профессиональных учреждений (которые им могут быть неизвестны), то хотя бы своих представлений о структурах их будущей профессии, о ее разных функциях и вари­антах и т.д.? На что же опирается их професси­ональный выбор, если такие представления отсут­ствуют? О каком отношении к социальным пробле­мам может идти речь, если нет этих представлений?

Речь идет не только о конкретных знаниях социальных институтов, но и о том, что на их ос­нове человек должен формировать свое отношение к тому, во что на каждом этапе своей жизни он вклю­чается, входит, к чему приобщается. При этом он должен решать, насколько он адекватен в данном, а не в другом месте, насколько его способности, знания, наконец, личность соответствуют тем соци­альным требованиям, условиям, структурам, в кото­рые он попадает. Исходным для этого является наличие у него представления и мнения о них. Ины­ми словами, человек соотносит себя с множеством социальных условий, форм и структур жизни (пре­жде всего, конечно, профессиональных), ее явных и скрытых принципов и механизмов, определяя свою траекторию движения в них. В этом и состоит первая и основная проблема его личной жизни.

Соотнести себя с формами социальной жизни, в которых предстоит жить и действовать, выявив свои возможности, особенности, и на этом основании оп­ределить свое место в этих формах, структурах — такова одна из главных задач индивидуальной жизни. Но эта задача может быть и поставлена и ре­шаться по-разному. В течение многих лет она реша­лась в нашей стране путем социализации, т.е. адаптации человека ко всем социальным условиям, путем его полного приспособления к универсаль­ным требованиям, а потому путем нивелирования его индивидуальности.

Авторитетный французский социальный психо­лог С. Московичи считает, что решение этой задачи возможно путем индивидуализации, который обес­печивается обществом. Сравнивая традиции семей­ного воспитания и способа образования во Франции и США, он отмечает, что американцы стремятся как можно раньше снять опеку над ребенком в семье, тогда как французская семья продолжает опеку и в студенческом возрасте. Формирование индиви­дуальности, самостоятельности является достиже­нием личности, но его поддерживают и образова­тельные институты. Но здесь речь идет об обеспе­чении индивидуализации обществом.

Задачу выработки своей индивидуальной «траек­тории» внутри социальной жизни должен решать каждый человек независимо от ее решения обществом и даже от того, насколько оно (общество) способно обеспечить развитие и использование индиви­дуальностей, а не усредненных индивидов. Таким образом, личная жизнь вопреки тому, как мы при­выкли ее понимать,— это, прежде всего, личное, индивидуальное участие и особенный способ осущест­вления жизни общественной, профессиональной и т. д.

В силу того что до сих пор личная жизнь была принципиально отделена от социальной (профес­сиональной и т.д.), а последняя осуществлялась внеличностным образом, между личной и общест­венной жизнью человека возникало много противо­речий. Личность сталкивалась с социальными труд­ностями или оказывалась внутренне раздвоенной. Противоречия эти касались, прежде всего, общест­венных идеалов и реальной практики жизни, да­леко от них отставшей.

Нередко такое противоречие оборачивалось для одного человека тем, что он активно реализовал об­щественные ценности и цели в своей социальной жизни, профессии, труде, но уже в личной жизни считал себя вправе не придерживаться социальных норм. Другой лишь формально жил гражданской профессиональной жизнью, сосредоточивая все свои способности и интересы в сфере личной жизни. Тре­тий, строго говоря, не умел интересно и полнокров­но жить профессиональной жизнью и... не успевал жить личной жизнью.

Не всегда осознается тот факт, что целостность личности достигается только при целостностном способе ее жизни (а целостность жизни исключает ее ограничение одним планом, скажем только жизни бытовой или даже узкопрофессиональной, ее раз­двоение на жизнь показную, внешнюю и подлин­ную, внутреннюю). Целостность жизни личности в свою очередь является предпосылкой ее активности, инициативы, ее индивидуальных проявлений, кото­рые невозможны при внутренней раздвоенности.

В «Записках писателя» Н. Телешов описывает литературно-общественную жизнь, которая склады­валась вокруг известных писательских «Сред» (объ­единения, в которое входили Чехов, Горький, Андре­ев и другие известные русские писатели). Участники «Сред» не только читали и обсуждали лите­ратурные произведения, но и создали книгоизда­тельство писателей, которое не только публиковало произведения этих авторов, но и боролось против эксплуатации частными издателями писательского труда (например, А. П. Чехова). Оно материально помогало начинающим и бедным писателям, имело суд чести, который брал под свою защиту людей, оказавшихся в самых сложных социально-нравст­венных ситуациях, и т. д. Эта же организация оказывала материальную помощь пострадавшему во время войны населению: армянскому, польскому, грузинскому и т. д. «Члены «Среды»,— писал Телешов,— имели возможность влиять на самые разнообразные стороны жизни. Через Литературно-художественный кружок они помогали писателям, артистам, художникам и просто людям труда, впав­шим в беду или крайность; через Общество периоди­ческой печати и литературы с его судом чести защи­щали права и достоинство отдельных деятелей науки и литературы, через кассу взаимопомощи литераторов и ученых собирались ими по трудовым грошам товарищеские средства»². Средства от изда­ния первой книги сборника «Знание» были отчисле­ны в распоряжение Литературного фонда, Высшим женским курсам, Женскому медицинскому институ­ту, Обществу учителей и учительниц на общежитие для детей, Обществу охранения народного здоровья на постройку детского дома, на Народную читальню в Кеми ³.

Этот пример довольно типичен для русской до­революционной жизни. Он показывает, что люди, истинно озабоченные общественными делами, не отделяли свою профессиональную жизнь от жизни общественной (под которой сегодня часто понимают «общественную работу»), а последнюю — от жизни личной, осуществляли свою общественную деятель­ность как глубоко личное дело. Это характерно для всех известных ученых — Менделеева, Пирогова (именем которого было названо крупнейшее об­щество), участвовавших в суде присяжных, и т.д. Можно много рассказывать о жизни Толстого, сыгравшего огромную роль в общественной жизни России, в судьбах сотен людей, в организации образования и т.д. Не существовало профессиональных барьеров, рамок, которые бы извне предписывали тому или иному человеку — ученому, писателю — род его обязанностей. Общественная жизнь впиты­вала в себя глубоко личные инициативы передовых людей, которые проводились в действительность во­преки запретам царской цензуры и т.д.

Речь идет, однако, не об отдельных примерах (и сегодня живут и активно действуют в общест­венной жизни люди, подобные упомянутым выше, и в нашем обществе много людей талантливых, инициативных). Речь идет о тех принципах, которые до сих пор у нас пронизывали структуры общест­венной жизни и определенным образом деформиро­вали личную жизнь и саму личность, о том, на­сколько принципиально отличен способ жизни лю­дей, которые своими индивидуальными усилиями могут интегрировать разные сферы общественной жизни, реализуя в них единые гуманистические принципы, от такого, при котором люди, напротив, едва успевают решать отдельные частные жизнен­ные задачи.

Цельность, полнокровность, интенсивность жизни личности не имеют ничего общего с тем, когда ак­тивность человека идет в разных направлениях и разрывается между ними на отдельные, раздроб­ленные дела, звонки, визиты, неотступной волной захлестывающие жизнь, превращающиеся в само­цель, когда одни собрания сменяют другие, пара­лизуя собственные инициативы и начинания чело­века, лишая его активность необходимой целост­ности, смысла. Соотношение желаемого и требуемо­го оказывается противоречивым, иногда несовмести­мым, и постепенно человек начинает уступать необ­ходимости, часто сугубо формальной, внешней, второстепенной. Структура личности постепенно перестраивается, хотя часто человек этого и не замечает: он делает все, что «нужно», без учета своих желаний, а затем и самого себя. Тем самым его активность деформируется, его воля и инициа­тивы исчезают, индивидуальность стирается.

В качестве второго шага к решению проблемы личной жизни может служить четкое разделение, с одной стороны, заинтересованности общества в индивидуальном вкладе каждого человека в общест­венную жизнь, в направленности на использование его способностей и, с другой стороны, создания са­мой личностью условий для развития своей индиви­дуальности. Психологи могут ставить и изучать только последний вопрос и именно в этом контексте обсуждать проблему индивидуальной жизни, или жизненной стратегии.

Самая большая сложность в постановке пробле­мы личной жизни в том, чтобы именно осознать ее как проблему, представить ее себе не такой, как она стихийно складывается, а какой она могла бы быть при наличии разума и усилий. Ее сложность в том, что за жизненными фактами, событиями и явле­ниями не всегда «проглядывает» их сущность, их смысл для человека, что и придает им характер его собственной жизни и связывает воедино. Труд­ность обсуждения проблемы жизни в том, что мы всегда имеем как бы два ее ряда: это внешние дела, события, поступки и стоящие за ними цели, наме­рения, которые человеку далеко не всегда удается реализовать в объективном ходе жизни, а потому жизнь нельзя оценивать ни по одним фактам, ни по одним намерениям.

Сложность обсуждения проблемы личной жизни связана с огромной разницей судеб людей, сравни­вая которые мы убеждаемся в том, что один в итоге жизни теряет то многое, что имел вначале, а другой все приобретает собственными силами, один удовлетворен, а другой не удовлетворен жизнью, один полон оптимизма, а другой опускает руки. Можно ли найти единый подход ко всему многообразию индивидуальных историй жизни, тем более что именно эти различия часто считаются «личным делом» каждого человека? Чтобы ответить на эти непростые вопросы, можно обратиться к философским и психологическим традициям, в рам­ках которых развивалось представление о жизни отдельного человека, концепция жизни.

2.     Жизненный путь в понимании психолога

 

Определить, что такое жизнь, на протяжении ве­ков стремились философы и писатели. Философское понимание бытия, существования являлось основ­ным определением жизни. Жизнь телесная и стрем­ление к ее сохранению, материальному поддержа­нию, жизнь нравственная как стремление к благу и счастью, жизнь духовная как возвышающаяся над обыденной — все эти стороны жизни неизменно оказывались в центре внимания философской мысли различных эпох. Конечно, эти аспекты интерпрети­ровались по-разному, им приписывалась разная цен­ность. Например, эпикурейцы видели смысл жизни в наслаждении ее благами, в достижении счастья; сторонники аскетизма выступали за подавление плоти, чувств; стоики переносили цель жизни в об­ласть логических построений, оторванных от жиз­ненных страстей. Таковы самые ранние философ­ские толкования жизни, ее смысла, цели, которые весьма разнообразны и подчас противоположны.

Особенность этих философских интерпретаций жизни состоит в том, что при обсуждении позиций человека в жизни (пассивной — как слияния с при­родой, активной — как стремления к благу, аскетиз­ма — как отказа от жизненных благ и т.д.) роль человека как строящего и определяющего свою жизнь существа не осознается, не учитывается.

Долгое время в философских воззрениях лич­ность растворялась либо в обществе, к осмыслению особенностей которого философия постепенно под­ступала, либо в природе, с которой фактически личность сливалась в силу недифференцированного понимания природы. Даже тогда, когда речь шла о страстях, влечениях, благе, они мыслились абст­рактно. Мудрость, умеренность, красота и даже по­ступки, которые, казалось бы, неотрывны от лично­сти, рассматривались безлично. Поэтому чем глубже философски анализировалась человеческая жизнь, ее цели, смысл и средства, тем дальше это осмысле­ние отстояло от реальной жизни и осуществляющих ее людей.

Осознание того, что жизнь может быть определе­на соотносительно с человеком, а конкретнее — с личностью, пришло в конце XIX — начале XX в. Это осознание в известной степени связано с капита­лизмом, породившим дух и философию индивидуа­лизма. Именно капитализм впервые в истории вывел личность как действующее лицо на сцену и социаль­ной действительности, и художественной литерату­ры, и философско-психологической теории, породил и юридически закрепил понятие частной жизни.

В художественной литературе этого периода при­стально и тонко осмысливались новые явления частной жизни. Форсайты провозглашают свое пра­во на частную жизнь во всех формах, начиная с вывески: «Сегодня мы не принимаем» и, кончая объявлением в газете: «Просьба венков не возла­гать». Рождения, браки, разводы и даже смерти — глубоко и принципиально частное дело этой семьи, клана, подчеркнуто отделяемое от жизни «других», общества, света *.

Буржуазное общество, породив на определенном этапе частную жизнь, провозгласив ее независи­мость от общества и самостоятельность, тем не менее незримыми, но жесткими материальными и другими нитями связало ее с жизнью общества, с его норма­ми, нравами, условностями. Глубоко личные поступ­ки и отношения, родственные связи, как это блестя­ще показал Л. Н. Толстой в романе «Анна Карени­на», люди рассматривают уже как независимые от их воли и желания. Они начинают совершаться, оцениваться, интерпретироваться только под углом зрения оценок, суждений, традиций и запретов све­та, общества, а не как личное дело. Трагедия Анны — это трагедия лишения права на личную жизнь, права распорядиться собой, своими чувства­ми, своим сыном.

 

* Речь идет о романе Голсуорси «Сага о Форсайтах»

Так на определенном этапе общественного разви­тия возникают форма личной жизни и соответствую­щие понятия частной и личной жизни. Однако это не означает, что личность получает право распоря­жаться этой жизнью. Трагизм ситуации нашел отра­жение в литературе XX в. Так, герои Хемингуэя стремятся каждый по-своему справиться со своей жизнью, подчинить ее себе. Один, осознавая полную независимость своей жизни от его воли и усилии, пытается создать систему правил, ежедневного рас­порядка — иллюзию своей власти над ней и спасе­ние от отчаяния. Другой, не видя иного пути взять над ней верх, вступает в смертельную схватку с жизнью.

Один из героев романа Стейнбека затевает со своей судьбой детективную игру. Будучи слабым и добропорядочным человеком, он понимает, что ни­когда не сможет построить свою жизнь в соответ­ствии со своими желаниями, и тогда он совершает кражу. Крайние формы отчуждения от человека его собственной жизни, бессмысленности и неподлинно­сти его существования изображает К. Абэ в образе женщины, ежедневно борющейся с засыпающими ее песками.

Когда войны угрожали судьбе европейской циви­лизации, обрекли на смерть миллионы людей, угро­за массовой смерти высветила смысл и придала ценность жизни, существованию как таковому, его сохранению. Так осмыслила понятие существования философия экзистенциализма, которое она раскрыла через противоречие бытия и небытия, жизни и смер­ти. Конечно, это понятие получило и свою социально окрашенную интерпретацию. Индивид предстал пе­ред обществом только в своем праве существовать, лишенным своей сущности, каких бы то ни было качеств, содержательных характеристик своего бы­тия, лишенным всего, кроме самого факта существо­вания. Позднее и философия, и художественная ли­тература поставили под сомнение подлинность этого существования, ввели понятие неподлинности бытия. Однако понятие «неподлинность» должно иметь свою альтернативу, противоположность: подлин­ность. Подлинность же, истинность жизни нельзя определить без выявления ее существенных характе­ристик через ее осуществляющего и живущего ею человека.

Попытку дать научное, а потому более конкрет­ное и содержательное определение жизни предпри­няли психологи. Первой из них была Ш. Бюлер, которой пришлось преодолевать барьеры и обыден­ного, житейского понимания жизни, и, в известной мере, философского. Она провела аналогию между процессом жизни и процессом истории и объявила жизнь личности индивидуальной историей. Понять жизнь не как цепь случайностей, а через ее законо­мерные этапы и вместе с тем не только понять личность через ее внутренний мир, но и раскрыть особенности ее реального жизненного мира — тако­вы были задачи, поставленные Бюлер перед психо­логами, рискнувшими последовать за ней в область изучения этой сложнейшей проблемы.

Индивидуальную, или личную, жизнь в ее дина­мике она назвала жизненным путем личности. Бю­лер выделила ряд сторон, или аспектов, жизни, чтобы проследить их в динамике. Первый ряд, составляющий как бы объективную логику жизни, Бюлер рассматривала как последовательность внеш­них событий; второй — как смену переживаний, ценностей, как эволюцию внутреннего мира челове­ка, как логику его внутренних событий; третий — как результаты его деятельности. Бюлер считала, что в жизни личностью движет стремление к само­осуществлению и творчеству. Она пыталась взять в качестве основы объяснения жизни понятие «собы­тия», которые четко разделила на внешние и внут­ренние, но оказывалось, что линии внешних и внутренних событий тянулись параллельно, так и не пересекаясь, и не удавалось найти их связь. В свою очередь последовательность событий никак не связывалась с этапами достижений личности — продуктами ее творчества.

Независимо от собственно научных проблем и трудностей, с которыми столкнулась Бюлер и кото­рые она не смогла решить, ее понимание жизненного пути содержало главное: жизнь конкретной лично­сти не случайна, а закономерна, она поддается не только описанию, но и объяснению. Конечно, пра­вильность такого объяснения зависит от тех единиц, структур, понятий, в которых его пытались дать. Почти одновременно с Бюлер

П. Жане стремился определить жизненный путь как эволюцию самой личности, как последовательность возрастных эта­пов ее развития, этапов ее биографии.

К идее жизненного пути личности вслед за Бюлер в советской психологии обратился крупней­ший советский психолог С. Л. Рубинштейн. В книге «Основы психологии» (1935), анализируя работу Бюлер, он пришел к выводу, что жизненный путь нельзя понять только как сумму жизненных собы­тий, отдельных действий, продуктов творчества. Его необходимо представлять как целое, хотя в каждый данный момент человек включен в отдель­ные ситуации, связан с отдельными людьми, совер­шает отдельные поступки. Для раскрытия целостно­сти, непрерывности жизненного пути Рубинштейн предложил не просто выделить его отдельные этапы (например, разные возрастные этапы — детство, юность, зрелость и т.д., как это делал П. Жане), но и выяснить, как каждый этап подготавливает и влияет на следующий. Если в детстве ребенок макси­мально развивает свои природные данные, свои способности и максимум получает от взрослых, то в юности он уже способен самостоятельно искать направления, формы их реального применения в жизни, в профессии. Если же в детстве в силу тех или иных причин не происходит развития личности, ее способностей, то это (но уже более медленно, сложно и противоречиво) происходит в период юно­сти и т.д.

Бюлер, как и многие другие психологи, абсолю­тизировала роль детства в жизненном пути лично­сти, считая, что на этой стадии развития закладыва­ется проект всей жизни. В этом ее позиция близка к фрейдизму, искавшему корни всех жизненных противоречий в детстве. Рубинштейн считал, что каждый этап жизни играет важную роль в жизнен­ном пути, но не предопределяет его с фатальной неизбежностью.

Если Бюлер стремилась выделить в качестве структур жизни и единиц анализа жизненного пути события, то Рубинштейн предложил в качестве ос­новного понятие жизненных отношений личности, назвав среди них три: отношение к предметному миру, к другим людям, к самому себе. События неизбежно распадаются на внешние и внутренние; отношения же — это всегда внутреннее отношение к внешнему, к самому себе, в них внешнее и внутрен­нее связаны неразрывно.

Наиболее интересна мысль Рубинштейна о по­воротных этапах в жизни человека. «В ходе этой индивидуальной истории,— писал Рубинштейн, имея в виду историю жизни,— бывают и свои «собы­тия» — узловые моменты и поворотные этапы жиз­ненного пути индивида, когда с принятием того или иного решения на более или менее длительный период определяется дальнейший жизненный путь человека» ⁴. Здесь выявлена основная зависимость последующего хода жизни от тех или иных решений человека. Поворотные этапы жизни определяются личностью, она может перевести свою жизнь в сов­сем другое русло, круто изменить ее направление. «Линия, ведущая от того, чем человек был на одном этапе своей истории, к тому, чем он стал на следую­щем, проходит через то, что он сделал» ⁵ .

Рубинштейном намечается концепция личности как субъекта жизни. Он нашел такой подход к пониманию жизненного пути, который связывал все аспекты его рассмотрения, потому что он нашел того, кто связывает в самой жизни ее линии своим собственным «узлом». Он назвал его субъектом, потому что человек связывает их сам, а потому по-своему и тем самым иначе, чем другие. Он нашел того, кто определяет, как их связать. Это — лич­ность как субъект жизни.

Личность иногда рассматривается как «частное лицо» или как некто безликий, скрытый за маской исполняемой роли. Не случайно слово «личность» обозначало «сначала у этрусков маску, которую надевал актер, затем этого последнего и его роль» ⁶. Как осуществляются деятельность, общение, жизнь, как строятся поступки, линии поведения на основе желаний и реальных возможностей — вот проявле­ния субъекта, вот его «личностное обличье».

Понятие субъекта жизни дало возможность Ру­бинштейну раскрыть деятельную сущность лично­сти, преодолеть созерцательный подход и к лично­сти, и к ее жизни. Условия жизни человека, ее «обстоятельства» традиционно представлялись как некие «данности», как нечто постоянное, наличное, покоящееся, изначально присущее жизни, как опре­деленный способ или уклад жизни людей. Даже со­циальные потрясения, порождая представление об изменчивости общества, не вели к осознанию воз­можности изменения отдельным человеком своей жизни, он был лишь «одним из» участников исто­рии. Концепция субъекта, предложенная Рубинштей­ном, несла, прежде всего, идею об индивидуально активном человеке, т.е. о человеке, строящем усло­вия жизни и свое отношение к ней. В идее изменения жизни, в понимании ее условий как задач, требую­щих от человека определенных решений, — вот в чем и состояла новизна его подхода.

Действительность в ее «первозданном» виде, ко­торую человек «застает», появляясь на свет, не задана ему изначально как некая директива. То, что действительность, условия жизни, жизненные ситуации, в которых оказывается человек, предъяв­ляют к нему свои требования, ставят свои ограни­чения, не означает, что он в свою очередь не может предъявить своих требований к жизни. Опираясь на известный тезис К. Маркса «какова жизнедеятель­ность индивидов, таковы и они сами» ⁷, С. Л. Рубин­штейн подчеркивал не только зависимость личности от жизни, от различных обстоятельств, но и зави­симость жизни от личности. Этапы жизни, их содер­жание, жизненные события рассматриваются им как зависимые от человека. Он определяет последова­тельность жизненных этапов. Каждый в известной мере знает, когда ему еще рано или уже поздно обзаводиться детьми, когда еще можно успеть пере­менить профессию, если выбранная его не удовлет­воряет, и т.д. Личность организует свою жизнь, регулирует ее ход, выбирает и осуществляет избран­ное направление. Высшие личностные образова­ния — сознание, активность, зрелость и т.д.— вы­полняют функции организации, регуляции, обеспе­чения целостности жизненного пути, субъектом ко­торого человек становится по мере своего развития.

Раскрывая возможность организации жизни субъектом, Рубинштейн ни на миг не отрицал ее собственной логики, ее противоречий, порой трагиз­ма, и вместе с тем боролся за полноту человеческого бытия. В его представлении жизнь сохраняется во всей ее палитре — в этических, эстетических, душев­ных и интеллектуальных чувствах, в связях челове­ка с другими людьми. Личная жизнь, по Рубин­штейну,— «это самое богатое, самое конкретное, включающее в себя как единичное многообразие, так и иерархию все более абстрактных отношений... личная жизнь выступает не как частная жизнь... из которой все общественное отчуждено, но как жизнь, включающая общественное, но не только его, а и познавательное отношение к бытию, и эстети­ческое отношение к бытию, и отношение к другому человеку как человеческому существу, как утверж­дение его существования» ⁸. Она вместе с тем пере­стает быть лишь обыденным, эмпирическим про­цессом, как часто считают. Субъект своим ответст­венным отношением к жизни придает ей направле­ние и движение; преодолевая обстоятельства, ситуа­ции, борясь, он отстаивает ее высший смысл, не давая растворить себя в потоке ситуаций, мелких чувств, ежесекундных желаний. Способность воз­выситься, самоопределиться по отношению к ее це­лостному ходу и есть проявление субъекта жизни.

Сможет или не сможет личность стать субъектом собственной жизни — такова одна из центральных проблем личной жизни. Рубинштейн наметил эту проблему философии жизни еще в 20-х годах в одной из первых своих работ, говоря о соотношении масштабности личности, ее творческих возможнос­тей и ее реальной жизни: «Среди людей, которые не только живут, изживая себя в процессе жизни, но и творят, воплощая и объективируя себя в каком-либо произведении, не многим удается уста­новить такую счастливую гармонию между своим произведением и собственной личностью, чтобы можно было по уровню и масштабам творения составить себе истинное представление о значитель­ности и истинных масштабах личности их творца. Бывают люди, внесшие значительный вклад в науку или какую-либо другую область духовного творче­ства, в жизни которых их произведения были вы­сочайшими вершинами, на которые они сами подни­мались лишь в редкие минуты наибольшего напря­жения всех своих творческих сил; вся остальная их жизнь, в которой складывалась и проявлялась их личность, протекала на значительно более низ­ком уровне» ⁹.

Понимание противоречивости жизни и необходи­мости разрешения противоречий делает жизнь про­блемой для человека. Становясь субъектом жизни, человек научается разрешать жизненные противо­речия, изменять соотношение добра и зла и даже соотношение жизни и смерти, которое экзистенциа­листам представлялось фатальным. Споря с экзис­тенциалистами, считавшими смерть единственной антитезой бытия и утверждавшими, что жизнь имеет смысл только благодаря смерти, Рубинштейн предложил совершенно иную концепцию жизни. Только та жизнь есть жизнь подлинная, которая осуществляется, строится самим человеком, утвер­ждал он. Во всех других случаях, даже если жизнь продолжается только физически, она не является подлинной жизнью. А потому не трагична и смерть, уносящая такую жизнь. С. Л. Рубинштейн пытался точнее определить, при каком соотношении сил и при какой позиции человека в жизни его смерть становится действительно трагичной. «...Смерть в постели, смерть, наступающая потому, что жизнь, жизненные силы человека себя уже исчерпали, что он увял, и началось умирание еще при жизни,— трагична ли?..» — спрашивал он. Жизнь — траге­дия, комедия или драма — это объективно зависит от соотношения сил в ней и от позиции человека. Со свойственной ему откровенностью Рубинштейн описывал свое собственное отношение к смерти: «Смерть есть также конец моих возможностей дать еще что-то людям, позаботиться о них... наличие смерти превращает жизнь в нечто серьезное, ответ­ственное, в срочное обязательство, в обязательство, срок выполнения которого может истечь в любой момент... Мое отношение к собственной смерти сейчас вообще не трагично. Оно могло бы стать трагичным только в силу особой ситуации, при особых условиях — в момент, когда она оборвала бы какое-то важное дело, какой-то замысел...»¹⁰. Таким образом, свое понимание человека как субъекта жиз­ни Рубинштейн дает через анализ его отношения к жизни. Конечно, это отношение включает множество различных аспектов и составляющих, которые он назвал особыми мировоззренческими, или жизнен­ными, чувствами. Одни ситуации и аспекты жизни порождают чувство комического, или юмо­ристическое отношение к жизни, другие — траги­ческое.

Комическое, юмористическое восприятие тех или иных жизненных ситуаций выступает как определенный способ разрешения ее противоречий, а не просто как восприятие смешных и забавных сторон жизни. Сам Рубинштейн, когда трагично сложилась его собственная жизнь, когда он подвергся обвинениям в космополитизме, был снят со всех постов, когда была рассыпана верстка его кни­ги, вырабатывал именно такое отношение к про­исходящему, чтобы не сломиться, как это произошло со множеством людей. И тогда оружием его борьбы с происходящим стал юмор, который он назвал юмо­ром с позиций силы, юмором как выражением победы добра над злом. Усилия людей, стремивших­ся опорочить его, представились ему ничтожными и смешными.

Что же помогает человеку встать над ходом жизни и даже переломить его? Именно то, что его жизненные чувства разнообразны, выражают не только трагическое, но и юмористическое, а более высоко — оптимистическое отношение к жизни. Чувства не только следуют за ходом жизни, но и в какой-то момент дают возможность человеку «вый­ти за пределы» трагического поворота жизни и сво­его трагического отношения к ней, скажем отнестись к ней с позиции добра, с оптимистических позиций. Тогда человек выступает в новом качестве — субъек­та жизни. Преодолевая обиду, страдания, несправед­ливость, человек реально изменяет расстановку сил, соотношение добра и зла в жизни.

Проблемой жизнь оказывается для человека в силу конкретности противоречий между правдой и неправдой, между нравственностью и беспринцип­ностью, в силу того, что в ней нет абстрактных правил и рецептов для принятия решений. Человек становится субъектом и в том смысле, что он выра­батывает способ решения жизненных противоречий, осознавая свою ответственность перед собой и людь­ми за последствия такого решения.

Ответственность, с точки зрения Рубинштейна, является воплощением истинного, самого глубокого и принципиального отношения к жизни. Под от­ветственностью он понимал не только осознание всех последствий уже содеянного, но и ответственность за все... упущенное. Ответственность возникает в связи с тем, что каждое совершающееся сейчас действие необратимо. Поэтому ответственность — это способность человека детерминировать события, действия в момент их осуществления, по ходу их свершения, вплоть до радикального изменения всей жизни. Он должен всегда спрашивать себя: а нельзя ли поступить иначе? Существует ответственность как своего рода самоограничение («как бы чего не вышло»). Но ответственность может проявляться и в свободе своего выбора, в осознании права на него и в способности его отстоять.

Истоки такого понимания ответственности мы находим в «Основах общей психологии», где Рубин­штейн писал: «...последний завершающий вопрос, который встает перед нами в плане психологическо­го изучения личности, это вопрос о ее самосознании, о личности как «я», которое в качестве субъекта сознательно присваивает себе все, что делает чело­век, относит к себе все исходящие от него дела и поступки и сознательно принимает на себя за них ответственность в качестве их автора и творца» ¹¹. Здесь уже самосознание рассматривается как отно­шение к себе в качестве субъекта всего содеянного, т.е. намечена линия понимания субъекта во всем многообразии его проявлений, линия на возвышение субъекта как творца своей жизни.

Однако мысль о неиспользованных, упущенных возможностях в жизни, о нереализованных способ­ностях человека для психолога является принци­пиальной. Она направляет внимание на то, как чело­век может построить жизнь, чтобы более полно реализовать свои возможности, способности в дан­ных реальных жизненных условиях. Эта проблема прямо выводит к проблеме построения жизненной стратегии. Кто задумывался о том, сколько невыяв­ленных талантов остались неизвестны людям, не вошли в культуру, сколько способностей не нашли своего применения в силу отсутствия соответствую­щих условий или беспечности, пассивности самого человека? Кто задумывался о том, сколько добрых дел, умных мыслей остались лишь добрыми намере­ниями, мимолетными идеями, которые так и не во­плотились в жизнь? Многое в таких случаях списывается на жизненные обстоятельства. Но Рубин­штейн призывал к ответственности человека не только за его поступки, дела и их результаты, но и за судьбу его способностей и таланта, в соответствии с которыми он сумел или не сумел построить свою жизнь.

Особенно остро проблема реализации возможно­стей человека встает в связи с необратимостью жизни. Существуют предположения физиологов, что огромное число нейронов, составляющих потенциал человеческого мозга, с возрастом постепенно умень­шается (например, известно, что с возрастом во много раз труднее становится выучить иностран­ный язык). Во взаимоотношениях людей бывает упущен момент, когда еще можно сказать правду, но если такой момент отодвигается, то это часто оборачивается ложью другому и самому себе.

Необратимость жизни требует особого отношения человека к времени жизни, особенно настоящему, требует от него своевременности. Что же такое своевременность? Значит ли это, что все в жизни нужно делать вовремя, везде успевать? В том ли секрет успеха, чтобы вовремя направить свою жизнь относительно каких-то заданных временем, но еще незримых факторов? Своевременность, равно как и ответственность, многим кажется чем-то скучным и необходимым, чему нужно следовать как букве зако­на, чтобы избежать неприятных последствий. Где же активность желания, стремление добиться цели, высокие мотивы и притязания? Почему не выделя­ются в отдельный, самый важный фактор желания, почему «свобода — это осознанная необходимость», а не «осознанные желания»?

Своевременность — это способность человека оп­ределить момент наибольшего соответствия логи­ки событий и своих внутренних возможностей и желаний для решительного действия. Это способ­ность определить момент готовности начать то или иное дело (и уже не только в смысле настроения, желания и т.д., но и в смысле трезвой оценки своих «шансов», умений, учета возможных трудностей и т.д.). Своевременность — это качественная и инди­видуальная характеристика отношения человека к жизни во времени.                     

Все эти вопросы не являются риторическими, а требуют своего осмысления каждым человеком. Каждый «решает» вопрос о соотношении инициати­вы и ответственности, притязаний и достижений, желаний и обязанностей по-своему. Однако оказыва­ется, что трудность не в том, чтобы решить этот вопрос, а в том, чтобы правильно его поставить, сформулировать, выявить для самого себя. Бывает, что объектом самого пристального внимания того или иного человека становятся те вопросы и пробле­мы, которые при «зрелом» размышлении этого не «стоят». Часто мы приступаем к решению таких «жизненно необходимых» задач, которые на деле оказываются не только не необходимыми, но даже вовсе и не жизненными, причем нередко это обнару­живается слишком поздно. Жизненно ли значимо наше желание или поступок, умеем ли мы отделять случайное для других и для самих себя от жизненно важного — ответ на эти вопросы имеет принципи­альное значение.

Ответственность (или безответственность) незри­мо присутствует везде и проявляется во всем, при­чем если ее присутствие часто незаметно, то отсут­ствие сразу дает о себе знать. Рубинштейн понимал ответственность не как верность формальному дол­гу, догме, не как следование раз и навсегда приня­тым правилам, а как способность по ходу жизни видеть, выделять, ставить проблемы, вовремя их осознавать и принимать ответственные решения. И потому таким не связанным абстрактными догма­ми, абстрактными правилами, абстрактной моралью предстает субъект в реальной диалектике жизни в понимании Рубинштейна. Ответственность — это и верность самому себе, доверие к нравственному содержанию собственных чувств, уверенность в сво­ей правоте. Ответственность — это способность отве­чать не только за себя, но и за других людей, за их судьбы, за характер своих с ними взаимоотношений. Берем ли мы на себя ответственность за каждый шаг человека, за его личность (каким он может быть) или за его судьбу в целом — это жизненное решение ставит нас перед сложнейшим выбором.

Субъектом своей жизни личность становится не только в силу способности решать свои проблемы, отвечать за свои поступки. Личная жизнь включает отношение к другому человеку и разные характери­стики отношений к другим. Другой как условие моего существования и «я» как условие бытия дру­гого — такова реальность человеческой жизни.

Каковы причины, обусловливающие стремление Рубинштейна раскрыть закономерность жизни как закономерности взаимоотношений людей? Показать взаимную зависимость, взаимовлияние способов жизни и поступков людей друг на друга — таков способ раскрытия этичности жизни. Нравственность в данном случае является не только «формой общественного сознания», но и одним из способов жизни, который предполагает реальное этическое отношение человека к человеку, реальные нравст­венные поступки.

В течение многих веков формировалось представ­ление о нравственном субъекте, который часто определялся как субъект свободного нравствен­ного выбора, нравственного самоопределения. Но не ограничивалось ли такое определение нравственно­го субъекта лишь критериями и пределами данного субъекта? Не проявлялся ли в этом своего рода этический индивидуализм? Нравственное воздейст­вие одного человека на другого, причем воздействие не словом, а поступком, нравственной жизнью,— таков рубинштейновский выход за пределы нрав­ственного индивидуализма. Помочь другому в разрешении его собственных трудностей, помочь ему даже вопреки его отрицательному отношению ко мне — вот черты новой этики. Раскрыть человеку глаза на все богатство жизни — значит укрепить его душевно, помочь жить полной жизнью даже в трудных условиях. В этом заключается основная задача новой этики. «Основная этическая задача,— писал Рубинштейн,— выступает, прежде всего, как основная онтологическая задача: учет и реализация всех возможностей, которые создаются жизнью и деятельностью человека,— значит, борьба за выс­ший уровень человеческого существования, за вер­шину человеческого бытия. Строительство высших уровней человеческой жизни есть борьба против всего, что снижает уровень человека» ¹².

С этих позиций Рубинштейн относился и к проблеме социальной детерминации личной жизни, к соотношению материального и духовного, нравствен­ного в жизни человека. Он боролся против уничто­жения внутреннего уникального, неповторимого мира человека, против уничтожения возвышенного плана его жизни: «жизнь — не кухня и мастерская, а природа — не сырье для производства, общест­во — не фабрика и контора, а люди — не только служащие» ¹³. Никакой общественный строй не устранит всех горестей человеческого сердца, не решит всех проблем индивидуальной жизни. Он вы­являл те принципиальные проблемы индивидуаль­ной жизни, которые могут создаваться, но не могут решаться обществом.

Если для А. П. Чехова основной жизненной проблемой являлась проблема вытравливания из себя раба, если для А. Грина свобода выступала как защита своей индивидуальности, уносящая все жизненные силы, то для Рубинштейна задача лич­ности состоит не только и не столько в борьбе с несвободой внешней. Устоять внутренне, справить­ся внутренне с тем, что не удалось преодолеть в процессе борьбы за достойную жизнь,— такова главная проблема жизни субъекта. «Смысл этики состоит в том, чтобы не закрывать глаза на все трудности, тяготы, беды и передряги жизни, а открыть глаза человеку на богатство его душевного содержания, на все, что он может мобилизовать, чтобы устоять, чтобы внутренне справиться с теми трудностями, которые еще не удалось устранить в процессе борьбы за достойную жизнь» ¹⁴.

В отличие от многих психологов Рубинштейн, с одной стороны, не только видел психологический аспект проблемы жизненного пути, выделял не только ее восприятие, переживание, т. е. субъектив­ную картину жизни, но и подчеркивал необходи­мость учета объективных проявлений субъекта, его способность реально изменять жизнь. В тех конкрет­ных социальных обстоятельствах, в которых он создавал свою концепцию субъекта жизни, когда личность испытывала на себе огромное социальное давление, которое лишало ее всякой индивидуаль­ности, свободы, права иметь свой внутренний мир, он боролся за сохранение и поддержание внутреннего мира человека, как нравственного, так и душев­но-психологического. Тем самым Рубинштейн дал ключ к анализу как типичных, общих для всех людей аспектов личной судьбы, так и сугубо инди­видуальных.

Субъект жизни в его понимании — это своеобраз­ный идеал, оптимальный способ осуществления жиз­ни. Путь к этому идеалу, который предполагает реализацию ценностей жизни, нравственных цен­ностей, доступен всем. Но чем менее нравственна окружающая жизнь, тем больше жизненной стойко­сти, личного мужества требуется от человека. Поэто­му часто жизнь конкретных людей есть лишь стрем­ление и движение к этому идеалу. Условия жизни данного общества, обстоятельства жизни данного человека вступают в противоречия с возможностя­ми, способностями личности, научаясь решать кото­рые личность и становится субъектом своей жизни. Как субъект собственной жизни, человек сам видит, понимает и решает (оптимально или нет) свои про­блемы, сам перестраивает ее, поднимая на вое более высокие уровни.

Таким образом, для Рубинштейна жизненный путь — это не только движение человека вперед, но и движение вверх, к высшим, более совершенным формам, к лучшим проявлениям человеческой сущ­ности. И если движение вперед по жизни многими понималось лишь как движение от расцвета к зака­ту, от рождения к смерти, то рубинштейновское понимание жизненного пути как движения вверх, к человеческому — этическому, социальному, пси­хологическому — совершенству позволяло по-иному понять завершение жизни: достижение не старости, упадка и смерти, а достижение личностного совер­шенства.

3. Особенности жизненного пути

 

Можно отметить, что эволюция научных пред­ставлений о жизненном пути человека в известной мере отражала социальную ситуацию в нашем об­ществе. Понятие жизненного пути и идея субъекта жизни были предложены Рубинштейном в середине 30-х годов, но затем они надолго исчезли с горизон­та психологической науки. Они не развивались да­лее в советской психологии из-за той социальной атмосферы, которая составляла особенности нашего общества и влияла на развитие гуманитарных наук: отрицание какой бы то ни было роли отдельного человека. К решению этих проблем Рубинштейн обратился в 50-х годах — в самый тяжелый период своей жизни и жизни общества, когда эти научные проблемы стали остросоциальными.

В 60-х годах конкретными исследованиями жизненного пути занялся советский психолог Б. Г. Ананьев ¹⁵. Для него основным в характеристи­ке жизни является возраст человека. Возраст, по Ананьеву, соединяет социальное и биологическое в особые «кванты» — периоды жизненного пути. В жизненном пути он выделяет познание, деятель­ность и общение, через которые проявляется и изучается личность. Ананьев ввел понятие социаль­ных достижений личности и выделил несколько периодов ее жизни: детство (воспитание, обучение и развитие), юность (обучение, образование и обще­ние), зрелость (профессиональное и социальное самоопределение личности, создание семьи и осуще­ствление общественно полезной деятельности). На период зрелости приходится «пик» карьеры. Послед­ний период — старость, т.е. уход из общественно полезной и профессиональной деятельности при сохранении активности в сфере семьи.

Но поскольку в общественном сознании тех лет в силу тенденции к стандартизации, к унификации людей господствовало представление о типичности жизни всех людей, оно отразилось и на концепции Ананьева, который, с одной стороны, стремился подчеркнуть индивидуальность человека, но с дру­гой — все же не смог отойти от тенденции унифи­кации, стандартизации жизни. Концепция жизнен­ного пути, по Ананьеву, учитывала скорее социаль­ную и возрастную периодизацию жизни, чем собст­венно личностную. Ему не удалось раскрыть инди­видуальный аспект жизни потому, что он не обра­тился к изучению активности самой личности, кото­рая и формирует собственную, неповторимую жиз­ненную линию. Вместе с тем концепция Ананьева была необходимой предпосылкой для последующего обсуждения вопроса о типичном и индивидуальном в жизненном пути личности.

Сегодня мы имеем возможность раскрыть инди­видуальные особенности жизненного пути человека. Но для этого нужно не просто установить соот­ветствие тех или иных этапов, событий и обстоя­тельств жизни тем или иным особенностям и чертам личности, а раскрыть причинную связь активности, развития личности и изменений ее жизни. Мы не можем погрузиться в описание индивидуальной истории жизни каждого человека, потому что каж­дая история неповторима. Кроме того, исходной остается зависимость личности от объективных ха­рактеристик жизнедеятельности как общественного процесса. Но личность включается в совокупность причин и следствий своей жизни не только как зависимая от внешних обстоятельств, но и как активно их преобразующая, более того, как форми­рующая в определенных пределах позицию и линию своей жизни.

Личность не просто изменяется на протяжении жизненного пути, не только проходит разные воз­растные этапы. В качестве субъекта жизни она выступает как ее организатор, в чем и проявляется, прежде всего, индивидуальный характер жизни. Ин­дивидуальность — это не только неповторимость жизни, которая обычно подчеркивается понятием судьбы как якобы независимой от человека. Инди­видуальность жизни состоит в способности личности организовать ее по своему замыслу, в соответствии со своими склонностями, устремлениями (они отра­жаются в понятии «стиль жизни» ¹⁶). Чем меньше человек продумывает, осмысливает свою жизнь, чем меньше он стремится организовать ее ход, опреде­лить ее основное направление, тем больше, как правило, его жизнь становится подражательной, а потому похожей на жизнь других людей, стан­дартной.

Разные люди в разной мере являются субъектами жизни, поскольку они в разной мере стремятся и могут реально организовать свою жизнь как целое, соединить ее отдельные планы, сферы, выделить главное направление. Организацию жизни иногда связывают с планированием, с осмыслением жиз­ненных перспектив, будущего. Конечно, планирова­ние является одной из важных составляющих ор­ганизации жизни, но она не сводится к одному пла­нированию, предвидению. Как уже отмечалось, со­временная общественная жизнь предъявляет челове­ку множество не связанных друг с другом требова­ний, он все время оказывается в разных ситуациях, которые, так или иначе, требуют от него если не участия, то присутствия. Способность к организации жизни и заключается в том, чтобы не поддаться этому жизненному потоку, не раствориться и не захлебнуться в нем, забыв о собственных целях, за­дачах. Поэтому организация жизни — это и способ­ность так связать и осуществить дела, ситуации, чтобы они подчинились единому замыслу, сконцент­рировались на главном направлении, придать им желательный определенный ход.

Люди различаются как раз по степени влияния на ход собственной жизни, овладения многочислен­ными жизненными ситуациями, которые могут «раз­дробить» человека на не связанные друг с другом части. В свое время советский психолог Л. С. Выгот­ский для обозначения высших психических функ­ций ввел понятие «овладение» низшими психически­ми функциями. Для нас понятие субъекта жизни предполагает всевозрастающую степень и расши­ряющееся пространство таких «овладений», при­своений. Сначала у ребенка происходит овладение своими действиями для придания им нужного на­правления, затем посредством действий — овладение ситуациями, далее на этой основе — построение от­ношений, и через их регуляцию все более возрастает возможность организации жизни как целостного процесса, учитывая ее изменчивость и сопротивля­емость.

Способность личности регулировать, организовы­вать свой жизненный путь как целое, подчиненное ее целям, ценностям, есть высший уровень и подлин­ное оптимальное качество субъекта жизни. Оно од­новременно позволяет человеку стать относительно независимым, свободным по отношению к внешним требованиям, давлению, внешним «соблазнам». Но это лишь идеал, а реально у разных людей обнаруживается разная мера целостности жизненного пути, разная степень соответствия действий лич­ности ее ценностям, намерениям ¹⁷.

Одни люди зависят от хода жизненных событий, едва успевая за ними, другие — предвидят, органи­зуют, направляют их. Некоторые попадают под власть внешних событий, их удается вовлечь в чуж­дое их характеру общение, а то и в дела. Они легко забывают о собственных целях, планах, совершая неожиданные для себя поступки. Иные, напротив, живут только планами, мечтами, создают собствен­ную логику внутреннего мира, уходят в него, так что внешние события не имеют для них никакого значения. Они также не способны организовать свою реальную жизнь. Столь разный характер способ­ностей к организации жизни позволяет выделить определенные типы личностей с точки зрения способа их жизни. При таком подходе мы увидим уже не бесконечное множество различных характеров и бесконечное множество отдельных проявлений наст­роений каждого человека, а различия по существен­ному основанию — способности к организации жиз­ни, умению сконцентрировать свои силы и действия в решающий момент, скоординировать ситуации и события в главном направлении. Поэтому разные способы организации жизни мы рассматриваем как способности разных типов личностей стихийно или сознательно строить свои жизненные стратегии.

Типы   активности   человека — это   характерные для   него  способы   соединения  личностью   внешних и   внутренних   тенденций   жизни,   превращения   их в движущие силы своей жизни. Можно проследить, как у одних эти тенденции совпадают (целиком или частично), поддерживают друг друга, у других оказываются разобщенными. Одни преимущественно опираются на социально-психологические   тенденции, т.е. окружающих людей, используя социальные ситуации; другие — на  внутренние  возможности, рассчитывают на свои силы в жизни, действуют самостоятельно; третьи оптимальным образом соеди­няют внешние обстоятельства и внутренние тенден­ции; четвертые постоянно решают противоречия между ними. При всех условиях эта типология раскрывает не просто свойства каждого характера, психические особенности личности. Она в первую очередь позволяет сопоставить особенности, способ жизненного движения личности, выявить способ­ность к решению жизненных противоречий. Совпа­дение внешних и внутренних тенденций в жизни личности или их столкновение, противодействие ха­рактеризуют способ организации жизни и тип лич­ности.

Жизненные цели и задачи личности одного типа оказываются целиком сосредоточены на том, чтобы разрешить жизненные противоречия, которые она, строго говоря, сама создает непоследовательностью своих действий или, напротив, чрезмерной актив­ностью, подавляя инициативы окружающих. Она не может их решить, поскольку не в силах изменить свой способ жизни и понять, что сама является их причиной. Другой тип личности оказывается вовле­ченным в конфликты, которые, хотя и разверты­ваются в конкретной группе (в семье, в производ­ственном коллективе), являются выражением более глубоких общественных противоречий. В таком слу­чае личность либо обретает опыт и социальную зре­лость, которые затем способствуют организации лич­ной жизни, отстаиванию ее ценностей, либо «перема­лывается» неразрешимым конфликтом и затем ста­рается отделить свою личную жизнь от обществен­ной.

Высшие личностные качества, такие, как созна­ние, активность, психологическая зрелость, интегративность, проявляются и формируются в жизненном пути личности, в специфическом процессе ее изме­нения, движения, развития. Активность личности проявляется в том, как она преобразует обстоятельст­ва, направляет ход жизни, формирует жизненную позицию. Динамика жизни человека перестает быть случайным чередованием событий, она начинает зависеть от его активности, от способности организо­вать и придать событиям желаемое направление.

Жизненный путь подлежит периодизации не только возрастной (детство, юность, зрелость, ста­рость), но и личностной, которая, начиная с юности, уже перестает совпадать с возрастной. Один человек проходит один социальный этап в более раннем, дру­гой — в более позднем возрасте; юноша оказывается по-стариковски мудрым, а старик — по-юношески не­зрелым. Личность выступает как движущая сила жизненной динамики, интенсивности, содержатель­ности своей жизни.

Ее качество как субъекта жизни проявляется не в произвольных поступках, действиях (делаю, что хочу), а в действиях, учитывающих сопротивление обстоятельств, их несовпадение с желательным для личности направлением, их противодействие. Поэто­му внутренние намерения, цели испытываются на прочность в жизни, а личность должна отдавать себе отчет в их прочности.

Эти общие соображения грузинская школа пси­хологов конкретизировала на таком примере. У группы молодых людей сформировалось опреде­ленное представление о будущей профессии, они сделали свой выбор, возникла установка на поступ­ление в институт. У другой группы такая установка отсутствовала, поскольку они слабо представляли себе профессию, свои способности, возможности. Но насколько сильна эта установка, насколько она не только существует в сознании, но и определяет характер жизненных действий, насколько противо­стоит внешним неблагоприятным событиям, оказа­лось возможным выявить только тогда, когда мо­лодые люди стали сдавать экзамены в институт. Действительно упорными, настойчивыми организа­торами своей жизни можно назвать тех молодых людей, кто несколько лет подряд поступал в этот институт, несмотря на предыдущие неудачи, и,  конце концов реализовал свою установку.

Психологи выявили много личностных характе­ристик, которые как будто подтверждают наличие у человека активности: это побуждения к действию, притязания, способности, намерения, направлен­ность, интересы и т.д. Но трудности психологов в изучении личности были до сих пор связаны с тем, что эти характеристики и черты личности изучались сами по себе, вне жизненного применения, часто в искусственных условиях или искусственными мето­дами. Нельзя сказать, что эти методы не давали знания о личности. Однако реальным критерием активности личности (мотивов, желаний, намерений) является ее способность (или неспособность) реализовать эти устремления в действиях, в поступках, жизненном пути.

Необходимо постоянно выявлять, как намерения, притязания, склад личности выражаются в жизнен­ных проявлениях личности и какие последствия те или иные способы жизни имеют для внутреннего мира и личностного склада, как изменяют ее моти­вы, характер, как развивают способности. Например, закаляют ли неудачи характер или ослабляют, ло­мают его? Иными словами, необходимо знать, на­сколько жизненная практика личности (а не отдель­ные ее поступки) соответствует ее намерениям, за­мыслам, ценностным установкам. Степень совпаде­ния или расхождения жизненной практики и ценно­стей своего «я», способностей, устремлений человека может служить показателем цельности или разобщен­ности, противоречивости личностных структур, пер­спективности или регрессивности их развития. Именно поэтому изучение личности и ее жизненного пути имеет значение и для психологической науки, и для людей, которые реализуют, применяют, про­веряют свои способности, характер, склонности в реальных жизненных достижениях ¹⁸.

Все перечисленные способности к организации жизни, к решению ее противоречий, к построению ценностных отношений мы называем жизненной позицией, которая является особым жизненным и личностным образованием. Способ самоопределения личности в жизни, обобщенный на основе ее жизнен­ных ценностей и отвечающий основным потребно­стям личности, можно назвать жизненной позицией. Она представляет собой результат взаимодействия личности с ее собственной жизнью, ее личностное достижение. Будучи таким результатом, жизненная позиция начинает определять и все последующие жизненные направленности личности. Она стано­вится потенциалом ее развития, совокупностью ее объективных и субъективных возможностей, откры­вающихся именно на основе занятой человеком по­зиции, своеобразной опорой, крепостью.

В 70-е годы в общественно-политической литера­туре появилось понятие активной жизненной пози­ции. Социологи попытались определить это понятие через совокупность ролей, которые осуществляет личность в жизни, но этим обозначением не раскры­вается, как личность реализует свои жизненные роли (важно не только то, что женщина — мать, но какая она мать; важно не то, что человек — пе­дагог, но какой он педагог и т.д. ¹⁹). На наш взгляд, жизненная позиция личности — это совокупность ее отношений к жизни. (Психолог В. Н. Мясищев раз­работал теорию личности, в которой она определя­ется через совокупность отношений.) Но отношения личности — это не только ее субъективные мнения и взгляды, это способы ее взаимоотношений с окру­жающими людьми и действительностью. В. Н. Мя­сищев понимал под отношениями совокупность субъективно значимого для личности, а жизненная позиция предполагает не только наличие субъек­тивных отношений, но и их действенную, практиче­скую реализацию личностью в жизни.

Выше речь шла об одном из главных отношений к жизни — об ответственности. Кроме этого отноше­ния, которое можно назвать своеобразным жизнен­ным принципом, существует множество других от­ношений: отношения к другим людям (в том числе к близким), отличающиеся или равнодушием, или заботой; отношения к труду, к своей профессии, к самому себе (более конкретно — к тому месту, кото­рое удалось занять в обществе, в профессиональ­ной сфере) и т. д. Испытывая страх перед жизнен­ными трудностями, человек может занять созерца­тельную жизненную позицию, отстраниться от проб­лем близких людей, уклоняться от помощи им, забо­ты о них. Аналогичной может оказаться и его про­фессиональная позиция: работать в меру сил, не ставить никаких задач, делать только то, что тре­буют. К сожалению, подобные жизненные позиции были наиболее типичными в недавнее время.

Позиция другого типа личности заключается, например, в четком отделении своего собственного жизненного мира, интересных для него задач, важ­ных для него дел от дел и интересов (служебных, семейных и т.д.) окружающих. Значимые для него отношения (связи, контакты) он последовательно и активно реализует, незначимые поддерживает «для вида». С такой позицией молодого мужчины ино­гда сталкивается женщина; она напрасно стремится укрепить, завоевать его отношение к себе, не дога­дываясь, что он может иметь такие же отношения с любой другой на ее месте. Этот человек легко сменит одну работу на другую, одних друзей на других, если новая обстановка поможет ему достичь своих целей. Это эгоцентрическая (если не эгоисти­ческая) жизненная позиция.

Долго и упорно психологи и даже социологи (например, Морено) пытались в качестве главного фактора выделить и исследовать субъективные от­ношения, т.е. симпатии и антипатии людей. Однако при таком подходе реальные отношения людей из поля зрения выпали, а ученые оказались в плену субъективизма, поскольку симпатии и антипатии ча­сто бывают необоснованными и даже неосознаваемы­ми. Хотя они и сказываются в жизненных отноше­ниях, но не могут заменить реальных объективных отношений людей (деловые отношения людей, как правило, не строятся на симпатии или антипатии). «Жизнь,— писал Рубинштейн,— это процесс, в ко­тором объективно участвует сам человек. Основной критерий его отношения к жизни — строительство в себе и в других новых, все более совершенных, внутренних, а не только внешних форм человеческой жизни и человеческих отношений» ²⁰.

Жизненная позиция личности может быть опре­делена и через ее активность, но тогда важно не только раскрыть активность как психологическую особенность самой личности и ее сознания, но и показать, как она реализовала свои возможности, способности, свое сознание в своей жизненной по­зиции. Речь идет о том, насколько она применила свои способности, в какой мере сознательно она живет.

Выше были приведены примеры достаточно по­следовательных позиций. Однако возможны и их раз­двоенные, противоречивые варианты. Человек счи­тает себя принципиальным, любит поговорить о сво­их принципах, однако реально использует свое про­фессиональное положение для своей выгоды, может обмануть, подвести, сделать назло. Его «двойная игра» в конечном счете кроме материальных при­обретений приводит к одним потерям (теряется ува­жение близких, коллег, прочность профессионального статуса, профессиональное мастерство, автори­тет и т.д.).

Другой тип противоречивой позиции проявляется в своеобразных жизненных «метаниях»: человек то принимает решения продвигать свои дела (защиту диссертации, «карьеру»), то замыкается в семейном кругу, откладывая первые до «лучших времен», по­том бросает и то и другое, решив начать жизнь «заново», меняет семью, работу. Позиция такого человека (и он сам) ненадежна, неустойчива, ха­отична, хотя в каждом начинании он берется все «наладить», «устроить», «организовать». Он до кон­ца так и не узнает, чего хотел и чего достиг в жизни.

Жизненная позиция имеет исходную объектив­ную характеристику — участие личности в сферах, где социальная жизнь наиболее интенсивна, пер­спективна, где сконцентрировано множество возмож­ностей. Одни люди начинают жизнь с того, чего другие добиваются только к концу жизни. Это и культурная среда, и возможности образования, и бо­лее или менее благоприятная социальная ситуация, в которой они оказываются независимо от своей воли и усилий. Но существует и «бедная социальная среда», или обстановка, лишенная значительных возможностей, событий. Попадая в такие условия, личность оказывается в бесперспективной жизнен­ной позиции, которая объективно не способствует ее развитию. Но и от человека как субъекта зави­сит, достигнет ли он более высоких успехов, добьет­ся ли более оптимальных условий. Личность как субъекта жизни характеризует стремление, направ­ленность на развивающие, более оптимальные сфе­ры жизни, потребность в собственном развитии.

Когда мы говорим о роли социальных условий в жизни отдельного человека (при равенстве прин­ципов труда, прав, свобод и т.д.), то они также могут оказаться более или менее благоприятными для его развития (вовремя и в лучшем учебном заведении полученное образование, благоприятные возможности для освоения профессии и т.д.) ²¹. Более благоприятные условия в свою очередь могут повышать активность личности, которая более ин­тенсивно (чем другая при тех же условиях) реализует их в профессиональной деятельности, дополняя их своими личными усилиями, способностями, что в совокупности и образует активную жизненную по­зицию.

Однако можно привести много примеров из жиз­ни семей крупных ученых, художников, т. е. людей, предоставивших своим детям исходные оптималь­ные условия для развития, из которых видно, как протекция родителей при поступлении в институт, на работу и т. д. парализуют собственную мотива­цию, потребности молодого человека. Эти благопри­ятные условия еще должны «согласоваться», сов­пасть с внутренними потребностями, возможностями, активностью детей. Иногда молодой человек полу­чает так много, что это закрывает для него перспек­тиву собственного развития и движения, лишает мо­тивации достижения, потребности жить на свой страх и риск. Именно поэтому нужно говорить о пропорци­ональности объективных и субъективных моментов в жизненных отношениях и позиции личности.

И при отсутствии благоприятных социальных условий личность может благодаря своей актив­ности добиться перспективной жизненной позиции (вырваться из провинции, из профессиональных традиций семьи, поступить в лучшее учебное заве­дение страны, в совершенстве овладеть профессией, сочетать учебу и работу и т.д.).

Жизненная позиция — это не только жизненные отношения, но и способ их реализации, отвечающий (или не отвечающий) потребностям, ценностям лич­ности. Человек может иметь активные жизненные устремления, высокие нравственные ценности, но способ организации жизни (иногда неумение, иногда страх, иногда пассивность в реализации) может про­тиворечить этим исходным «добрым намерениям», его жизненная позиция оказывается не соответ­ствующей этим стремлениям, потребностям. Тогда он или начинает оправдывать себя в своих же гла­зах, или пытается изменить такую позицию.

Анализ своей жизненной позиции дает в своих дневниках С. Л. Рубинштейн. В связи с внезапной болезнью отца, который лишился адвокатской практики и возможности материально обеспечивать семью, он очень рано (вначале нравственно-психологически, а затем и жизненно-практически) стал стар­шим в семье, опорой родителей и братьев. Позиция старшинства и связанная с ней ответственность ста­ла его ведущей позицией на всю жизнь, определила его отношения и с близкими, и с «дальними», про­явилась и в его личной, и в научной жизни.

Жизненная позиция — это выработанный лич­ностью при данных условиях способ своей общест­венной жизни, место в профессии, способ самовы­ражения. В отличие от субъективных отношений (смысла, картины и даже концепции жизни) жиз­ненная позиция — это совокупность реализованных жизненных отношений, ценностей, идеалов и най­денный характер их реализации, который и опреде­ляет дальнейший ход жизни.

Если основные жизненные отношения личности интегрированы, отвечают ее исходным намерениям, то ее позиция характеризуется целостностью, целе­направленностью и даже гармоничностью. Если основные отношения не связаны между собой, а спо­соб их осуществления не соответствует им, то такую жизненную позицию можно назвать неустойчивой, неопределенной, а личность — неуверенной. Такая личность не готова к жизненным переменам, не­ожиданностям, жизненным трудностям.

Бывают такие варианты жизненной позиции, когда она оказывается оторванной от реальной жиз­ни. Это происходит с творческими личностями, ког­да они не могут реализовать себя в науке или ис­кусстве, или с людьми, которые сугубо внешне, по­верхностно участвуют в практической жизни и фак­тически занимают позицию неучастия. Их жизнен­ные отношения случайны, но это замаскировано их собственными иллюзиями.

Жизненная позиция — это определенное сложив­шееся образование, имеющее свою относительно фиксированную структуру, что не исключает ее из­менчивости, возможности развития. Жизненная позиция может быть охарактеризована на разном уровне конкретности, начиная от эмпирически-опи­сательного и кончая сущностно-абстрактным. Важ­ную ее характеристику составляют жизненные про­тиворечия, которые в результате такой или иной позиции или обостряются, или сглаживаются. Например, личность максимально активна, но не мо­жет данным способом реализовать ее, и, наоборот, у личности отсутствуют готовность, активность, зрелость, казалось бы, в самой оптимальной жиз­ненной обстановке. Легко получаемые материальные блага развращают личность, вырабатывают опасную иллюзию вседоступности и вседозволенности, фор­мируют установку на легкую жизнь. Жизненная позиция характеризуется и противоречиями, и спо­собом их решения (конструктивным, пассивным, поверхностным и т.д.), который показывает, умеет ли личность соединить свои индивидуально-психо­логические, статусные, возрастные возможности и притязания с условиями жизни, умеет ли непроти­воречиво скомпоновать эти условия.

В эпоху застоя жизненные позиции многих лю­дей, как это ни парадоксально, не вступали в про­тиворечие с общественными требованиями в силу внутренних компромиссов, на которые (сознательно или бессознательно) шли люди. Однако личностная цена, которую им приходилось платить за этот ком­промисс, состояла в глубоких личностных потерях и в деградации личности. Занимая позицию «лишь бы уцелеть», «перебиться», люди, сохраняя жизнен­ное благополучие, теряли собственные цели, идеалы, смелость и широту натуры, становились мелкими обывателями. Желая сохранить возможность твор­чества и самореализации в искусстве, человек по­падал в зависимость от чуждых искусству людей, верил некомпетентным оценкам, оказывался связан­ным круговой порукой со спекулировавшими его талантом и постепенно терял свое творческое вдох­новение, превращался в ремесленника.

Реализацию жизненной позиции во времени и в обстоятельствах жизни, соответствующую динами­ческим характеристикам жизненного пути, можно назвать жизненной линией. Такая линия — типич­ный для данной личности способ изменения во вре­мени, в изменяющихся жизненных обстоятельствах. Жизненная линия — это определенная последова­тельность (или непоследовательность) личности в проведении, реализации своей жизненной позиции, верность себе, своим принципам и отношениям в из­меняющихся обстоятельствах. Она также имеет свои типологические характеристики. У одних жизнен­ная линия последовательна, она укрепляет, выве­ряет жизненную позицию, у других она непоследо­вательна, хаотична, у третьих — застойна, ведет к регрессу личности. В жизненной линии сказывается, прежде всего, потенциал возможностей, присущих жизненной позиции, которые разворачиваются, об­наруживают себя в дальнейшем ходе жизни.

Жизненная линия — это не только линейное, но и иерархическое образование, т. е. каждый более высокий, достигнутый личностью уровень жизни открывает более далекую перспективу, более широ­кие возможности (веер возможностей), жизнь приоб­ретает большую структурированность. Однако это зависит не только от того, предвидит ли личность будущее, а именно от того, насколько конструктивна была ее исходная позиция. Здесь имеет место жиз­ненное продвижение личности (подобно интеллек­туальному продвижению), подъем на более высокий уровень, что характеризуется все новыми жизнен­ными достижениями. «Моя жизнь всегда шла по восходящей, несмотря на жизненные потери, ее со­провождавшие, несмотря на то, что порой она при­нимала трагический оборот»,— писал в своих днев­никах С. Л. Рубинштейн ²². Основной характеристи­кой прогрессивной жизненной линии является не­прерывное обратное влияние результатов предшест­вующего этапа (решений, поступков и т.д.) на по­следующий. Это обратное воздействие достижений жизни на личность, умножение достижений жизни на ее собственные возрастающие возможности мы называем вторичными условиями ее развития.

Занятая личностью позиция «сидеть сложа руки» приводит к непоправимым изменениям в ее жизни: она испытывает разочарование, в ней на­капливаются злоба к людям, мстительность, кото­рые и проявляются в ее последующих жизненных отношениях (таковы вторичные последствия жиз­ненной позиции личности, которые ведут к ее де­градации). Однако иногда человек, заняв активную позицию, может растратить себя на «переделку мира», включиться в решение социально тупиковой ситуации, но потом изменяет себе, занимает пассив­ную, отстраненную позицию. Ему не хватает жизненного разума, чтобы отделить бесплодность своих личных усилий, связанных с тупиковой социальной ситуацией, от собственных личностных возмож­ностей, он переживает поражение и принимает его как судьбу. Траектория жизненной линии здесь прерывается.

На протяжении жизни изменяются основные жизненные отношения личности, которые иногда на­талкиваются на внутреннюю инерцию: способ жиз­ни и отношение (например, с детьми, с мужем) коренным образом изменились, а человек пытается жить по-прежнему. Жизненную линию определяет жизненная зрелость (или незрелость). Последняя иногда и в пожилом возрасте проявляется в инфан­тилизме — переоценке своей значимости, своих воз­можностей, неадекватной «размашистости» (новая семья, новое дело закладываются без учета жизнен­ных сил). Напротив, жизненная зрелость проявля­ется в равнодушии к «соблазнам», в преодолении препятствий, в отстаивании своей линии жизни. Человек осознает необходимость решать жизненные противоречия или сдать жизненные позиции.

Некоторые противоречия возникают в процессе самой жизни, ее объективного хода, закономерного или случайного, но их общая черта в том, что они не могут быть разрешены личностью, даже если она проявляет активность, изобретательность, все свои способности. Другие противоречия, будучи объек­тивны по своей природе, не зависят от хода жизни конкретной личности и требуют для своего разре­шения активного участия целых групп людей, а не только усилий отдельной личности. Третьи разреша­ются самой личностью, ее усилиями и активностью, четвертые — только данной отдельной личностью. Такова в целом первая группа объективных по про­исхождению и определенных по степени возмож­ности их разрешения личностью противоречий.

Другая большая группа противоречий обуслов­лена особенностями самой личности, организующей жизнь. Вмешательство личности в ход жизни, ком­позиция ею своих жизненных отношений (противо­речивая или гармоничная по отношению друг к другу) порождают внутриличностные и социально-психологические противоречия. В качестве основания для классификации противоречий жизненного пути необходимо определить способ организации личностью жизни, т. е. жизненную позицию лич­ности, и способ проведения этой позиции во времени и в обстоятельствах жизни — жизненную линию. Для характеристики личности как субъекта жизне­деятельности чрезвычайно важен выбираемый ею способ разрешения противоречий.

Классификации жизненных противоречий, таким образом, основаны на разных моделях организации жизни личностью. Одной из наиболее распростра­ненных является модель резких перемен в жизни вследствие изменения жизненной позиции. Напри­мер, уход большого спортсмена, достигшего славы, на другую, гораздо более скромную работу — тре­нера и т.д., обнаруживает или прочность внутрен­ней личностной позиции, или ведет к внутреннему кризису. Сохранение активности при изменении жизненной позиции позволяет отделить подлинно личностную активность от тех социально-психоло­гических опор (славы и т.д.), которые поддержи­вали личность прежде. Другой моделью, в известном смысле противоположной первой, является модель возникновения внутренних противоречий и кризиса как результата отсутствия каких-либо желательных для личности жизненных перемен, жизненных до­стижений.

Иногда позиция внешне, казалось бы, непротиво­речивая, изменяясь и развиваясь, выливается в та­кие отношения, которые личность не может удер­жать или непротиворечиво соединить. Когда отно­шения в семье исходно являются компромиссными, неподлинными, подрастающие дети и новые отно­шения с ними обнаруживают несостоятельность позиции жены (мужа) или их взаимоотношений.

Наиболее яркой иллюстрацией неспособности решать жизненные противоречия являются два фе­номена — уход и возложение ответственности. Уход личности проявляется в самых разнообразных фор­мах: уход из семьи, в другую профессию, в другую возрастную группу и т. д. Однако этот феномен при разнообразии его жизненных форм является симптомом того, что личность хочет избежать труд­ностей. Любая форма ухода, как правило, связана с противоречивой ситуацией, в которой оказалась лич­ность, с ее неспособностью продуктивно разрешать противоречия или их длительно выдерживать. На первый взгляд некоторые формы ухода могут вос­приниматься как проявление активности личнос­ти — поиски новой жизненной позиции, перемена направления жизни, жизненной линии (новой семьи, новой профессии). Однако «уходившие» люди ука­зывали на отсутствие сил для продолжения прежней жизни, выполнения прежней роли.

Другой феномен ухода личности от противоре­чий — возложение ответственности — также прояв­ляется в самых разнообразных формах, в которых фактически занижается роль «я», роль личной ак­тивности, имеет место отсутствие инициативы или избежание ответственности. «Возложение ответст­венности» определяется нами как стремление лич­ности переложить ответственность на других. Пере­ход от нравственной регуляции к юридической (об­винения, порицание окружающих, начальство и т.д.), религиозность как возложение ответственности на внеличностные силы (судьбу и т.д.) — все это формы падения активности, неспособности отстоять собственную позицию.

Негибкость жизненной позиции проявляется в стремлении сохранять свои взгляды на жизнь, «принципы», привычки, круг общения и т. д. неиз­менными. Это часто присуще старческому возрасту и выражается в нежелании перемен (путешествий, встреч и т.д.). Однако такое состояние довольно часто проявляется и у молодых, и в зрелом возрасте как нежелание что-либо изменять в жизни, что-то «сдвигать со своих привычных мест», проявлять активность, идти навстречу трудностям. Такие люди во всех отношениях придерживаются ритуальных правил, твердого распорядка. Для них важна не мудрость, которая свойственна возрасту, а форма субординации старших и младших, мужа и жены, педагога и учеников. Они скорее согласятся разру­шить сложившиеся отношения, по существу сломать свою жизненную позицию, чем изменить привычный для них стиль жизни.

Возрастные противоречия обостряются противо­речиями, связанными со сменой жизненной позиции, с изменением жизненной линии, жизненной направленности. Наиболее сложным этапом жизни трудновоспитуемых подростков является их переход от этапа жизни в колонии к этапу новой трудовой жизни. Предполагается, что в колонии они прошли перевоспитание и, попадая в хорошие, передовые коллективы, сразу должны успешно включиться в трудовую жизнь. Однако часто они уходят с работы, бросают «благополучную» жизнь и даже уезжают в другие города в поисках близкой себе группы. Чем объяснить это возвращение к прошлому? Неэф­фективностью перевоспитания?

В этих и аналогичных случаях сама личность до поры до времени не разрешает противоречий: происходит чисто внешняя перемена жизни, пусть даже и радикальная. Новый образ жизни не при­сваивается личностью: она должна перейти от при­нудительного к добровольному способу жизни, что требует не только времени, но и внутренней пере­стройки. Противоречия, связанные с изменением (потерей, удержанием, «переосмыслением») жизнен­ной позиции, являются наиболее трудными для жизни личности. Жизненная позиция может ме­няться или оставаться неизменной в зависимости от характера и способа решения противоречий, конфликтных ситуаций, причем для изменения жиз­ненной позиции как таковой необходимо разрешение жизненно значимых противоречий, ситуаций и т.д. Жизненно значимыми, жизненно важными явля­ются только те противоречия, которые служат сред­ством, способом изменения взглядов, привычек, от­ношений личности с обществом, с самим собой и т.д. Противоречия, разрешаемые только на «сло­вах», приводят к демагогии, к нежеланию на деле отказаться от своих установок, «принципов», к «изо­бразительной деятельности».

В период застоя за декларациями, правильными словами не стояли правильные действия. Непра­вильно было бы думать, что постоянное разрушение связи слова и реального дела не разрывало естест­венной психологической связи намерения и дейст­вия, а сама личность не утрачивала своего воле­изъявления. В личной жизни это зачастую приводи­ло не только к потере личностью истинных мотивов, но и к утрате ею чувства, что это ее собственная жизненная позиция, что отчуждало личность от ее жизни.

Наступившая эпоха гласности дала возможность многим людям открыто признать не только свои достижения, но и потери, трудности, причем как на общественном, так и на личном уровне. Гласность в постановке жизненно значимых проблем позволи­ла выявить их важность, прежде всего, для самого человека, а не только для общества, как это практи­ковалось в предыдущие периоды. Индивид получил право на признание своей личной свободы, неза­висимости как право на собственную жизненную позицию, мнение, даже на свою личную трагедию. Плюрализм мнений открыл возможность не только самостоятельно выбирать позицию, но и последова­тельно отстаивать (изменять, перестраивать) ее на всех этапах жизни.

Личность получила право на решение своих сугубо личных проблем без привлечения «официаль­ных» инстанций. Таким образом, социалистический плюрализм становится гарантом того, что личные проблемы каждого перестают быть под обществен­ным контролем, что и является гарантом права на личную жизнь. Признание каких бы то ни было личных противоречий не является признаком ни идеологической неустойчивости, ни низкой произво­дительности труда, а лишь правом личности решать их по своему усмотрению. Мнение коллектива те­ряет общественно-нормативную функцию «добро­вольного принуждения» и приобретает другие — совета, порицания, одобрения.

Разрешение жизненных противоречий осущест­вляется человеком на уровне повседневных, быто­вых проблем, ситуаций. Контроль за «жизненным раскладом» (в семье, на службе) необходим для поддержания нравственного здоровья не только че­ловека, но и общества в целом. Исследования вен­герскими социальными психологами причин само­убийств свидетельствуют о важности своевременного самоконтроля, об опасности утраты чувства цен­ности собственной жизни, ответственного отношения к будущему своих детей ²³.

Преобладание внутренних противоречий личности над общественными — не нарушение социалисти­ческой морали, а показатель того, насколько лич­ность в состоянии справиться с их решением самосто­ятельно. Анализируя направленность личности на решение внешних проблем, надо, прежде всего, вы­явить истинные мотивы этой направленности, источ­ники недовольства личности своим положением в об­ществе: имеется ли оно в действительности или яв­ляется показателем неспособности личности занять это положение, пустоты ее жизни и т.д.

Интересные примеры можно привести из прошло­го. В России существовал суд присяжных, и, как отмечает известный советский историк психологии Е. А. Будилова, и судьи, и присяжные прекрасно знали психологию людей, что помогало им выявлять противоречия, сложные ситуации, связанные с преступлениями и нарушениями законов. Поэтому они могли отделить личные мотивы преступления от тех, которые, скажем, были типичны и даже попу­лярны в определенных слоях общества, группах на­селения, отделить глубоко личный конфликт от традиционного и т.д. ²⁴

В подходе к противоречиям внутреннего мира личности, часто выплескивающимся наружу, прини­мающим социально типичные и даже массовые фор­мы, важно учитывать связь ее внутренних проблем и жизненных социальных обстоятельств. Связь эта обнаруживается только при рассмотрении целостно­го жизненного пути личности. Нельзя абсолютизи­ровать только внешние, социальные или только внутренние причины противоречий. Например, при изучении проблемы самоубийств в Венгрии, число которых в последние годы катастрофически росло, вначале отдельно рассматривались только личные или только социальные их причины и традиционные формы их разрешения. Когда же к проблеме подош­ли комплексно, т.е. стали анализировать и экономи­ческие, исторические и собственно личные причины, то выяснилось, что при общем довольно высоком жизненном уровне реальный уровень жизни людей из разных слоев населения сильно различается, бо­лее того, есть группы, живущие за чертой бедности. Однако не бедность сама по себе является причиной преждевременного ухода из жизни, а бедность на фоне сознания того, что в социалистическом общест­ве все должны быть равны. Бедность рассматривает­ся личностью как социальная несправедливость. Венгерский психолог К. Яро считает, что противоре­чия социалистического общества наиболее концент­рированно и остро проявляются и сосредоточиваются в сфере семьи, личной жизни, в малой группе.

Плюрализм подразумевает богатство, всю палитру оттенков человеческой жизни со всеми ее труд­ностями, противоречиями, «разрешимыми» и «не­разрешимыми». При оценке человеком своей жизни всегда присутствует момент субъективности, и имен­но он в первую очередь заслуживает самого прис­тального рассмотрения и всестороннего анализа ²⁵. Именно он выступает результирующей и движущей силой реальной жизни человека, ее достижений и потерь. Поэтому, как говорилось выше, удовлетво­ренность (или неудовлетворенность) жизнью являет­ся серьезным показателем ее реальной проблемности. В любом сложном положении, в любой жизнен­ной ситуации помимо ее «диагноза» должно при­сутствовать осознание ее проблемности, а в этом осознании на первом месте должно стоять понима­ние самоценности жизни для самого человека. Ка­кие бы противоречия ни разрывали человека, он должен решать их с позиций ценности своей жизни и для самого себя, и для общества.

Однако можно разрешить любую ситуацию, пере­менив свою жизненную позицию (уйти из семьи, с работы, бросить любимое дело, изменить жизненным принципам). Но это будет внешнее решение, внеш­нее изменение, которое, если противоречие носит принципиальный характер, возобновится в новой форме и в новой ситуации. Поэтому стратегия жиз­ни должна, по-видимому, заключаться в раскрытии и разрешении подлинных причин противоречий, а не в уходе от них путем жизненных перемен. Когда, обсуждая проблемы роста числа разводов, обрати­лись к психологу с вопросом, где же выход, он ответил так: если нельзя устранить все причины конфликтов и противоречий в семье, то можно сде­лать только одно — научить людей их разрешать.

Конечно, не нужно создавать проблемы искусст­венно и раздувать конфликты там, где их нет. Но нельзя закрывать глаза и оттягивать решение набо­левших проблем, назревших конфликтов. Некото­рые люди, желая сохранить устоявшуюся жизнен­ную позицию, сложившиеся отношения, оттягивают решение внутренних конфликтов. Это можно понять. Но незаметно серьезный конфликт разрушает лич­ность, отнимает душевные силы, выводит из состоя­ния душевного равновесия, оборачивается внутрен­ним оцепенением, падением активности, интереса к жизни.

Нередко думают, что внутренние противоречия — это только разлад с самим собой, борьба разных побуждений. Однако это не так. Например, такое, казалось бы, внешнее несоответствие размера оклада статусу или способностям, большому объему выпол­няемой работы, отсутствие условий для профессио­нального роста являются причинами глубоких внут­ренних переживаний. Сорокалетний мужчина начи­нает считать себя социально несостоятельным, не способным прокормить семью и т.д. Его пережива­ния, как кажется на первый взгляд, не принимают формы противоречий. В силу отсутствия условий для полноценной реализации своих способностей возникает озлобление, появляется чувство скуки, неудовлетворенность. Именно эти переживания при­водят к внутренней ломке личности: к отказу от профессиональных интересов, к появлению ориента­ции на карьеру, «денежную должность» и т.д. Создается как бы иерархия противоречий, когда к внешним противоречиям надстраиваются внутрен­ние, образуя противоречия второго порядка. Иногда исчезает желание бороться за жизнь, соответствую­щую возможностям человека. В подобных ситуациях человек нередко обращается к алкоголю, под дейст­вием которого его поведение изменяется так, что он сам лишает себя «прав» на улучшение своей со­циальной ситуации. Лечение такого человека — это забота не только медиков, но и психологов, которые помогли бы ему решить его жизненные противоре­чия.

Долгие годы из общественного сознания исклю­чалась проблема противоречий, хотя в теории ут­верждалось, что противоречия — основа развития. Они чаще всего отождествлялись с недостатками, с негативными явлениями. Между тем противоречия приносят личности не только «вред», но и «пользу», поскольку их разрешение, как правило, способству­ет ее развитию. Важно только, чтобы человек мог найти их правильное решение, чтобы он имел силы и потребность их преодолевать. Польские психотера­певты, сталкиваясь с больными, находящимися в так называемых пограничных состояниях, крити­ческих для душевного здоровья, утверждают, что часто таким людям бывает полезно испытать силь­ное потрясение, пережить и разрешить конфликт.

Подлинное разрешение противоречия вызывает у человека удовлетворенность, внутреннее облегчение, которое, однако, часто игнорируется окружающими, да и самим человеком. А между тем, даже если жизненная ситуация продолжает оставаться труд­ной, противоречивой, найденное решение придает человеку новые силы для построения новой жизнен­ной стратегии. Не надо бояться таких «пересмот­ров», считая их изменой самому себе, своей позиции, не следует упорно держаться за то, что сохранилось только в нашем воображении или памяти, тогда как в реальной жизни уже давно разрушилось.

В зарубежной психологии, особенно возрастной, существует ряд теорий так называемых жизненных кризисов, которые связываются с определенными возрастными периодами. Но нельзя рассматривать кризис как фатальный для каждого возраста и каждого человека. Это не соответствует реальности, поскольку сплошь и рядом противоречия и кризисы обусловлены другими причинами и не привязаны к возрастным особенностям. Кризис может заключать­ся в реальном несоответствии между, например, взаимоотношениями подростка со взрослыми, для которых он по-прежнему остается маленьким. В этом случае его жизненная позиция (как опекаемого материально и духовно, постоянно призываемого к нормативному поведению) приходит в противоречие с его возможностями, стремлениями, потребностью быть самостоятельным.

В целом причины возникновения противоречий и их характер чрезвычайно многообразны. Это отме­чают все психологи, пытавшиеся построить их клас­сификацию. Однако все их многообразие в конечном счете приводит к субъекту (человеку или группе), который является эпицентром этих противоречий. Долгое время считалось, что противоречия объектив­ны, т. е. существуют независимо от воли и желаний человека и подчиняют его. Между тем как раз ак­тивные действия людей, их вмешательство в ход тех или иных событий и порождают противоречия, осо­бенно тогда, когда люди выступают с новых пози­ций, когда они ломают старые традиции. Иначе говоря, само качество личности как субъекта жизни порождает противоречия, а способность разрешить их делает личность в еще большей мере субъектом.

Общие требования, нормы, устои ни в одном об­ществе не совпадают полностью с позицией каждого человека, не отвечают потребностям индивидуаль­ности. Поэтому одним из основных противоречий в жизни людей является противоречие между индиви­дуальным и общественным. Но именно поэтому так важно осознание каждым человеком собственной жизни как свободного пространства для выбора соб­ственного направления развития.

Личность должна изначально формировать в себе установку на трудности, готовность к их преодоле­нию, а не только установку на успех и поддержку. Жизненная стратегия личности предполагает в своей основе принцип опоры на собственные силы, выявление того, хватит ли у нее сил для резких из­менений в своей жизни, которые могут обернуться неудачей. В психологии сложилось понятие толе­рантности как устойчивости личности к трудностям. Устойчивость к трудностям, противоречиям может превратиться в своеобразную личностную потреб­ность.

Такая потребность в трудностях, риске обнару­живается у части подростков при выборе ими про­фессии: они хотят быть там, где есть трудности, риск. Эта потребность часто подавляется взрослыми, которые «пристраивают» своих детей туда, где безопасно, комфортно, где от них не потребуется больших усилий, выдержки. Можно обратить вни­мание на такую, казалось бы, несущественную де­таль, как подростковые игры. Еще несколько десяти­летий назад для таких игр были характерны испыта­ние на смелость, выработка воли, чувства локтя, способности преодолевать препятствия. К сожале­нию, с нарастанием стремления старшего поколения к опеке подростков игры с подобным содержанием исчезли.

Особенно сложны и трудноразрешимы противо­речия в общении людей. Основой для таких противо­речий может стать расхождение, начиная с разных точек зрения на любое явление жизни и кончая не­сходством характеров. Плюрализм мнений открыл совершенно новую плоскость видения этой пробле­мы, поскольку стало возможным сосуществование различных мнений, точек зрения. Необходимое условие плюрализма — уважение к человеку, при­держивающемуся противоположной точки зрения, признание права на существование иной позиции. В течение нескольких десятилетий общественное сознание стандартизировало людей, стирало инди­видуальности. На уровне личного общения это приводило к неприятию инакомыслящего, формиро­вало психологию нетерпимости к любому разнообра­зию, несовпадению мнений. Принцип «стричь под одну гребенку» проявлялся и на уровне личных от­ношений людей, формировал убеждение, что все должны думать, как я, хотеть, как я, и быть, как я. Люди внутренне привыкли идти на сделку со своей совестью, пренебрегать своими убеждениями; посте­пенно отпадала и потребность их иметь.

В личной жизни отношения, постоянно проверяе­мые на прочность, должны выдерживать и времен­ные несовпадения, и полное расхождение мнений, настроений, желаний. Иногда оказываются гладки­ми и беспроблемными случайные отношения именно в силу отсутствия за ними какого бы то ни было глубокого личностного содержания. Они совпадают лишь чисто внешне, как это имеет место в молодеж­ных объединениях, группировках, связанных внеш­ней атрибутикой. Здесь до поры до времени противо­речия носят скрытый характер, они потенциально заключены в поверхностном согласии. При таких случайных, поверхностных совпадениях обнаруже­ние своей позиции одним из участников такой груп­пировки приводит к его полному отторжению ос­тальными. Яркая внешняя атрибутика, декларация групповых ценностей — своеобразные формы защиты каждого от малейшего признака личных проблем.

Подлинные же отношения между людьми до­пускают перемену «ролей» — когда более сильный в одном выступает в качестве более слабого, ведомого в другом, более сильный и мужественный в один период жизни может позволить себе слабость в дру­гой и т. д. Созданное людьми отношение в разное время имеет для них разную ценность. Умение сох­ранить это отношение вопреки изменениям позиций каждого из его членов и есть особая способность личности к общению. Это способность зрелой лич­ности, которая не просто так или иначе относится к людям, а умеет ценить в другом человека, умеет беречь и отстаивать отношения с ним. Это не просто общительность, а высокая способность личности под­держивать отношения вопреки неизбежным проти­воречиям, изменившимся обстоятельствам.

Вместе с тем способность личности сохранить отношения не предполагает необходимости раство­ряться в них. Напротив, это умение непротиворе­чивым образом найти место данным отношениям в широком контексте собственной жизни. Отноше­ние оказывается «просторным», свободным, если оно органически соединено со всеми другими жиз­ненными потребностями личности, когда оно не при­ходит с ними в противоречие. Одновременно оно дает простор развитию обеих личностей, а они в свою очередь выступают как его активные строите­ли. Напротив, если отношение представляет лишь сценарий поведения, задача его совершенствования перед участниками этого отношения не возникает.

Функциональные отношения, при которых дру­гой выступает в качестве объекта, а не равноправно­го субъекта, непрочны и чреваты противоречиями. Поскольку они строятся в целях, которые лежат за пределами собственно личностных качеств общаю­щихся людей, постольку эти качества не «вмещают­ся» в функциональные отношения и часто не спо­собствуют их укреплению. Эти отношения требуют, как правило, тонкой тактики и стратегии, так как предполагают использование человека в целях, не совпадающих с его интересами, или ограничивают общение лишь сферой совпадения интересов. Поэтому, как правило, здесь необходимы особые средства упрочения союза, набор которых свидетельствует о низкой нравственной пробе как отношений, так и их инициатора.

Умолчание, ложь, лесть и т.д.— это средства общения, которые порождаются таким неподлинным характером отношений. Судьба таких отношений различна. Их следствием иногда является раздвое­ние личности, цинизм, несовпадение внутренних ценностей и реальных поступков. Эти же качества определяют и выбор средств общения и поведения: возникает разрыв между словом и делом, между действительными поступками и демонстрируемым «хорошим» отношением, хотя внешне здесь нет ни­какого противоречия, потому что человек свыкается с таким раздвоением, принимает его как свою жиз­ненную позицию. Возникает потребность в специаль­ной «обработке» партнера, в маскировке своего поведения и т.д.

Из этого видно, насколько важно для личности найти, сохранить и укрепить в общении свою целост­ность, полноту своего «я», его подлинность, непро­тиворечивость, избежать разрыва между мотивами общения и ценностями ²⁶. Отступление от принципов в угоду ситуативным мотивам общения, выгоде вре­менного союза ведет к распаду ценностно-мотивационной сферы личности.

В разрешении неизбежных в общении противо­речий между своими личными интересами и жела­ниями других людей с точки зрения и этики, и пси­хологии решающую роль играет способность лич­ности говорить и отстаивать правду. Позиция прав­ды предполагает доверие к другому — исходное условие человеческого общения. Это есть не что иное, как этический эквивалент признания личности в другом, а значит, его «права» на собственный путь, на собственное решение и т. д. Позиция каждо­го из участников общения должна давать простор для личного выбора, а потому исключать ложь во имя сглаживания расхождений. Правда в отноше­ниях, в общении — это отсутствие притворства, го­товность разрешать противоречия и мужество поис­ков выхода из них.

Двойственность личности приводит ко лжи и замазыванию противоречий, к стремлению выдать свою позицию за общую, к маскировке истинных целей и намерений и к неизбежно связанной с этим двойственности поведения. Такой способ устанавли­вать и сохранять отношения при его внешней глад­кости оборачивается моральными издержками, раз­двоением или деградацией личности. Поэтому от­стаивание правдивых отношений есть утверждение личностью этического в жизни, в способе общения с людьми. Здесь речь идет не просто о «соблюде­нии» этических норм и идеалов в поведении, а о способности к построению подлинно нравственных отношений.

Развитие личностей через отношение и развитие самих отношений любого типа осуществляется в ходе разрешения противоречий. Само исходное субъективное отношение одного человека к другому, кроме чувства любви, является противоречивым. Противоречивость в общении неизбежна для челове­ка, который судит обо всех по себе, не умея оценить своеобразие и непохожесть на себя другого. Она тем более неизбежна для эгоиста, руководствующегося только своими желаниями, своими целями, своим «я». Она неизбежна для личности, которая типизи­рует людей по общим стандартам. Такие противоре­чия исходят из невозможности понять другого. Дру­гого рода противоречия возможны между людьми, способными и стремящимися понять друг друга, ког­да сталкиваются люди, скажем, с разным уровнем нравственного развития или разными характерами. Причины противоречивости отношений часто лежат и в самом жизненном контексте, в системе обстоя­тельств, в которых они строятся.

Способность личности разрешать противоречия и является мерилом ее человеческой зрелости, му­жества, стойкости и принципиальности. Если в силу множества действующих на уровне личной жизни социальных причин невозможно построение отно­шений, отвечающих подлинно человеческой сущнос­ти, то возможна борьба за такие отношения через разрешение противоречий.

В этой сложнейшей проблеме пока что можно отметить одно: отношения людей выступают как некая «идеализированная», но все же действительность, и это дает возможность выверить способ построения отношений, разрешить противоречие. Другой человек и отношение к нему создают совер­шенно особого рода «субъективное пространство», в котором противоречия разрешаются не ситуативно, не под влиянием одномоментного чувства, а разум­но-личностным образом.

Особое значение в разрешении противоречий (в понимании их характера и способа разрешения) имеет то, что любая «диада», «триада» и т.д. су­ществует в сети других отношений. Так, отстаивание «права» на дружбу, на любовь, на выбор того, а не другого человека часто осуществляется через про­тиводействие мнению окружающих. Характер отно­шений двух людей иногда оказывается не соответ­ствующим традициям, правилам и т.д. Среди таких препятствий внешнего плана наиболее труднораз­решимым является противоречие между одновре­менно существующими отношениями человека к близким людям. Таковым (например, для мужчин) часто оказывается несоотнесенность отношений к матери и жене. Причина их противоречивого харак­тера не в самом человеке, а во встречных притяза­ниях на близость к нему этих двух людей. Только мудрость, бесконечное терпение и доброта позволяют человеку, который невольно становится «ответчи­ком» за взаимоотношения всех, разрешить противо­речия с позиций «доброй воли».

На этом примере можно проследить диалектику «позиций» людей и их отношений. Исходно отно­шения как будто бы заданы определенной «рас­становкой сил» (позиции детей по отношению к ро­дителям, мужа и жены и т.д.). На самом деле субъекты общения, строя свои отношения при задан­ных «позициях», наполняют их тем или иным лич­ностным содержанием. Здесь и выступает их особое качество как субъектов общения, не выводимое из ролевых предписаний. Отношение строится и сохра­няется разной ценой и этически, и личностно (пси­хологически), потому что оба субъекта строят его совместно.

Способ решения жизненных противоречий (конст­руктивный, смелый, пассивный) характеризует со­циально-психологическую и личностную зрелость человека. Последняя проявляется в умении соеди­нять свои индивидуальные особенности, свои статус­ные, возрастные возможности, собственные притяза­ния с требованиями общества, окружающих. Способ­ность осуществлять это соединение мы определяем как жизненную стратегию.

Такая стратегия, прежде всего, может строиться на основе представления о целостности, поэтапности, перспективности своего жизненного пути. Как уже говорилось, жизненный путь представляет собой не только раз и навсегда зафиксированную позицию, но и определенную жизненную линию, т.е. реали­зацию своей позиции во времени, ее постепенное развертывание, расширение, укрепление. Стратегия жизни разных людей состоит в том, что одному удается сразу определить свою основную жизненную линию, свою профессиональную перспективу, другой первоначально может видеть несколько перспектив, направлений своей самореализации и хочет сначала попробовать себя в разных сферах, а затем уж выбрать главное направление. Один считает, что надо как можно раньше создать семью, обеспечив свой «тыл», другой — напротив, сохранив личную свободу, сначала утвердить себя, посмотреть мир и т.д.

Уже в жизненных планах подростков четко выявляются подобные различия: одни видят свое будущее в сфере социальных достижений (звания, должности, карьера), другие — в личном способе самовыражения (дружба, интересное общение, семья), третьи — в творчестве (мечты стать писате­лем, художником, композитором). В данном возрасте видно и умение некоторых подростков с юмором оценить свои невысокие притязания сравнительно с высокими притязаниями других.

Жизненная стратегия в самом общем виде — это постоянное приведение в соответствие своей личнос­ти (ее особенностей) и характера и способа своей жизни, построение жизни сначала исходя из своих индивидуальных возможностей и данных, а затем с теми, которые вырабатываются в жизни. Стратегия жизни состоит в способах изменения, преобразова­ния условий, ситуаций жизни в соответствии с цен­ностями личности, в отстаивании главного ценой уступок в частном, в преодолении своей боязни по­терь и в нахождении самого себя.

Почему для каждого человека необходима своя стратегия? Прежде всего, потому, что исходно люди обладают различными характерами, различными способностями, различными притязаниями (т.е. же­ланием проявить себя в большом деле, многое успеть или ограничиться более скромными достижениями). Люди имеют глубокий внутренний мир и хотят про­жить так, чтобы сохранить его. Другие претендуют на интересную, богатую событиями жизнь, для чего используют свою стратегию.

Способности даются человеку независимо от его воли и усилий, но нужно так построить жизнь, что­бы найти место их достойному применению, не дать им погибнуть, на их основе выработать определен­ные профессиональные и личностно ценные качест­ва. Стратегия жизни и есть индивидуальная органи­зация, постоянная регуляция хода жизни по мере ее осуществления в соответствующем ценностям данной личности и ее индивидуальности направле­нии. Например, стратегия одних талантливых лю­дей состоит в наиболее полном применении своего таланта, стратегия других — в получении максиму­ма благ за свой талант.

Чтобы научиться жить соответственно своим воз­можностям, способностям, характеру, необходимо знание, понимание самого себя. Искусство жизни состоит не только в том, чтобы учитывать свою ин­дивидуальность, но и в том, чтобы соотносить свой жизненные цели, планы и желания со своими осо­бенностями, чтобы раскрыть в ходе жизни в себе новые качества, развить новые способности. А это, прежде всего, исключает подражание, сравнение. Ко­нечно, особенно в юности существует стремление к идеалам, в качестве которых могут выступать заме­чательные люди. Но желание подражать, которое играет позитивную роль ориентира на идеалы, не должно приводить к жизни несамостоятельной. Оно должно способствовать более четкому выбору того, что нужно именно данному человеку, а не другому, т.е. адекватному жизненному самовыражению. Между тем многие люди часто неосознанно дейст­вуют по определенным стандартам и эталонам, которые они рассматривают как норму. Нередко человек перестает определять ход своей жизни, подражая другим, совершает случайные шаги, делает случай­ный выбор.

Важнейшим делом жизни становятся определе­ние, выбор и реализация ценностей — духовных, культурных, нравственных. Выработка этих цен­ностей, превращение их в принципы своей жизни, борьба за их реализацию могут составлять жизнен­ную стратегию, основное стратегическое направле­ние жизни. Хотя ценности, например культурные, носят общечеловеческий характер (и в этом смысле доступны всем), они не присваиваются многими людьми, не становятся фактом, достоянием их жиз­ни. Сотни и тысячи туристов, путешествуя, видят, фотографируют полотна великих художников, но многие ли из них при этом действительно интере­суются искусством, увлекаются им, ценят его? Ка­залось бы, эмоции, чувства есть то, что присуще человеку от природы, и тем не менее оказывается, что способность к эстетическому чувству, сопере­живанию, восприятию — это редкостное достояние жизни, достижение самой личности.

К сожалению, вопрос о нравственных ценностях, о жизни в соответствии с ними, сегодня стоит лишь как проблема борьбы с бездуховностью. Бездухов­ность как распространившееся социальное явление требует своей оценки и анализа, прежде всего, на уровне конкретных личностей. Она проявляется в эмоциональной неспособности человека даже к простейшему эстетическому, нравственному пережи­ванию, в эмоциональной глухоте. Поэтому воспиты­вать духовность и нравственность человека почти невозможно через его сознание, если это сознание не имеет «резонатора» в сфере чувств (как удачно вы­разился один из психологов, способности к «изведыванию» чувства стыда от дурного, радости от бла­гого поступка). Но если эти чувства заложены, если их переживание составляет смысл для человека, то уже над ними надстраиваются активные духовно-интеллектуальные поиски и цели человека.

Бездуховность имеет свое реальное социальное происхождение. Ее источники нужно искать там, где нет точек соприкосновения между обыденным и возвышенным в жизни. Жизнь человека может обед­няться им самим (когда он «отказывается» от со­держания, увлекается формой и т.д.). Иногда усло­вия его жизни (материальная необеспеченность, недостаток образования родителей) не дают ему воз­можностей подняться до тех «культурных высот», до которых поднимается другой. Однако в истории отечественной культуры, науки существует немало примеров, когда, несмотря на все «тяготы и лише­ния обыденщины», человек все же поднимался до вершин совершенства. Поэтому можно сказать, что главной точкой соприкосновения между обыденной и духовной жизнью является сама личность и выбранный ею способ жизнеутверждения. Бездухов­ность соседствует с обыденностью и является оборот­ной стороной мещанства, но каждый попадает к ним в плен своим путем.

С бездуховностью непосредственно связана без­нравственность как отсутствие авторитетов, идеалов, норм жизни (не только юридических, но, прежде всего, этических).  С точки зрения психологической нравственным центром должна быть именно способность  и   потребность  субъекта   в   нравственной   саморегуляции, т.е. совесть. Поэтому возрождение нравственных ценностей должно идти не только путем санкций, а именно глубоко индивидуальным путем, не только путем борьбы с безнравственно­стью, а путем раскрытия содержания нравственного способа жизни. Только посредством определенной жизненной стратегии человек может достичь под­линно нравственной жизни. Нравственное самоопре­деление состоит не из отдельных нравственных ре­шений, выборов, поступков, как это чаще всего представляют, а именно в выработке потребности в возвышенно-духовной жизни.

Принципиальное содержание жизненной стра­тегии состоит не только в своеобразном структуриро­вании, в организации жизни, но и в созидании ее ду­ховно-ценностного, духовно-этического уровня и спо­соба, что и приносит подлинное удовлетворение че­ловеку. Жизнь духовная самоценна по своему ха­рактеру, она приносит чувство «овладения своей жизнью», т.е. глубочайшее удовлетворение, которо­го не дает ни достижение материальных благ, ни даже социальное признание. Способность достичь такого способа жизни и составляет ее подлинный смысл, ее главную цель.

В этом случае уже не возникает тех нравствен­ных коллизий и выборов альтернатив, которые обычно описываются при обращении к этической проблематике. Существует проблема жизни как проблема борьбы за реализацию этих этических цен­ностей, а не как проблема выбора более или менее нравственного поведения, поступка.

С изменением жизни, т.е. ее новизной, которая заключена в изменении обстоятельств, условий жиз­ни, ее отношений, меняется и сам человек. Он стано­вится более зрелым, более глубоко понимает жизнь, более определенно видит свое место в ней, свои жиз­ненные цели. Но изменение человека, его личности не всегда происходит как развитие. Часто изменение человека — это своеобразная «уступка» обстоятель­ствам. Приспособление к ним свидетельствует о неспособности овладеть своей жизнью, о пассивной стратегии. В таком случае преобладает линия внешних событий, а сама жизнь превращается в череду однообразно сменяющихся дней. Исчезают жизненные цели, притязания, которые могли бы придать целостность действиям, исчезает план внут­реннего волеизъявления человека. Цель жизни сво­дится к тому, чтобы удержать достигнутую жиз­ненную позицию (обеспечить жизнь семьи, как пра­вило, в сугубо бытовом отношении, сохранить хоро­шую работу, поддержать уже сложившийся круг общения и т.д.). Задача совершенствования своей жизни, стремление расширить ее сферы, пропадает, и личность изменяется лишь в житейски-бытовом плане, приобретает практическую сноровку, которая не связана с ее подлинным развитием. Смысл жизни как стремление с наибольшей полнотой реализовать себя в жизни постепенно утрачивается, остаются «текущие» смыслы и задачи. Таким образом, утра­чивается и стратегия жизни, остается лишь ежеднев­ная тактика реализации текущих дел.

Нередко остановка в развитии ведет к деградации личности: цели из личностных перемещаются в бытовые, быт из условия жизни превращается в цель, смысл жизни сводится лишь к его обеспечению. Деградация личности выступает в разных, но чаще всего в незаметных для нее самой формах: в падении мотивации, в росте негативных эмоций, в равнодушии. При этом исчезают интеллектуальные интересы, их вытесняют обыденные суждения, ба­нальности, сплетни. Деградация личности приводит к возрастным изменениям — наступает быстрое ста­рение, которому мало поддаются люди, сохранив­шие смысл жизни и способность ставить новые жиз­ненные цели и в преклонном возрасте (не старею­щие душой).

Критерием развития личности служит наличие или отсутствие смысла жизни. Смысл жизни часто представляют исключительно философской пробле­мой, в реальной жизни не все люди могут его сфор­мулировать, четко выразить. В философской и социо­логической литературе разрабатывается понятие смысла жизни, или жизненной концепции, которое в известной мере характеризует теоретический спо­соб организации личностью жизни. Но только в реальной жизни личностно объединяются жизнен­ная позиция, жизненная линия и концепция (смысл) жизни.

Смысл жизни отражает жизненную концепцию человека, осознанный и обобщенный принцип его жизни, его жизненную цель ²⁷. В психологии смыс­лом (не только жизни, но и любого действия, поступ­ка, события и т.д.) принято называть внутренне мотивированное, индивидуальное значение для субъекта того или иного действия, поступка, собы­тия. Когда человек совершает то или иное действие, он понимает, осознает, зачем он это делает, и в этом для него заключается смысл. В более широком ас­пекте смысл — это ценность и одновременно пере­живание этой ценности человеком в процессе ее вы­работки, присвоения или осуществления.

Можно определить смысл жизни и по отношению к жизненным потребностям, которые многочисленны и разнообразны, но среди которых можно выделить потребность в самореализации (более или менее ин­дивидуальной, более или менее активной). Такая потребность называется потребностью в самовыра­жении, в самореализации, в проявлении своего «я», о чем мы еще будем говорить. Естественно, что условия жизни — это, прежде всего, другие люди, поэтому потребность в понимании, в признании не­посредственно связана с первой, составляет ее (более или менее) самостоятельную сторону. Содержанием жизни являются деятельность, труд, потребность в которых также становится одной из ведущих. Чело­век в своей жизни определенным образом соподчи­няет эти (и другие) потребности, выявляет свои спо­собы и меру их удовлетворения. Так создается смысл его жизни.

В отличие от мотивов, которые в психологии рас­сматриваются как выражение потребностей, смысл — это не только стремление к чему-то, не только будущая цель, определяемая мотивом, но и то переживание, которое имеет место в процессе реализации данного мотива (или их совокупности). Так, мотив поступить определенным образом может реализоваться в действии, но, уже совершая его, мы вдруг начинаем понимать и чувствовать его бес­смысленность, обнаруживающуюся именно в момент действия. Смысл жизни — это психологический способ переживания жизни в процессе ее осуществ­ления.

Смысл жизни — это не только будущее, не толь­ко жизненная цель, но и психологическая «кривая» постоянного ее осуществления. Поэтому, достигая конкретных целей в жизни, мы не утрачиваем ее смысла, а, напротив, усиливаем его, убеждаемся в нем, переживаем его. Способность субъекта пережи­вать ценность жизни, удовлетворяться ею и состав­ляет ее смысл. На наш взгляд, смысл жизни — это и способность субъекта переживать ценность жиз­ненных проявлений своей индивидуальности, своего «я», своей личности.

С одной стороны, смысл жизни выражает притя­зания личности, ее стремления, потребности, с дру­гой (и это очень важно) — является подтверждением ее реальных достижений, реальной способности вы­разить себя в формах жизни. Поэтому смысл жиз­ни — это не только будущее, не только перспектива, но и мера достигнутого человеком, оценка достигну­того своими силами по существенным для личности критериям.

Смыслу жизни противостоит отчуждение жизни от человека — лишение его реальных действии, поступков, их ценности, значимости, превращение их в функциональные. Поэтому утрата смысла жиз­ни происходит и в силу недостаточно развитых притязаний личности, недостаточно развитой пот­ребности в самовыражении (неразвитая индиви­дуальность) и в силу неспособности их реализовать. Он утрачивается и в силу непропорциональности тех психических или личностных затрат, той «цены», которую личность платит за свои реальные дости­жения. Это можно выразить как своего рода психо­логический закон: слишком высокая психологи­ческая цена, затраченная на жизненные достиже­ния, понижает мотивацию, притязания и подрывает смысл жизни. Возможностям данной личности должна быть пропорциональна мера усилий, дейст­вий, затрат, при которой личность испытывала бы подлинную удовлетворенность, и ею питался бы дальнейший смысл ее жизни. Когда цена является слишком малой, когда успех приходит без всяких усилий со стороны личности, то личность также перестает испытывать удовлетворение, а это в свою очередь разрушает смысл ее жизни.

Соответствие жизненной позиции и концепции жизни возможно только в контексте эпохи и време­ни. В рассказе «Гадюка» Алексей Толстой обрисо­вал трагический исход утраты смысла жизни, свя­занный с переменой жизненной позиции и ее вне­запно обнаружившимся несоответствием жизни ок­ружающих. Переход от военной к гражданской жизни оказался не под силу молодой женщине, по­скольку она не могла найти свое место среди обыва­телей, соотнести свои идеалы и представления с обы­денной жизнью.

Смысл жизни определяет притязания личности и выбор тех жизненных задач, которые она берется решать. Поэтому уже на основе жизненных притя­заний на определенное место в жизни, в обществе возникает мотивация достижения. Личность начи­нает решать задачи, направленные на достижение этих жизненных целей. На протяжении жизни смысл жизни меняется. У молодых смысл жизни ориентирован на будущее, у стариков — на прошлое или настоящее. У некоторых в течение жизни наблюдается значительное снижение жизненных ценностей и смысла жизни.

Смысл жизни, более возвышенный или более за­земленный, определяет ее семантику: стремится ли человек в жизни преимущественно получать или отдавать (свои силы, способности, труд). Он влияет на уровень активности человека — более возвышен­ный смысл расширяет число задач, которые человек ставит перед собой независимо от того, чего от него требуют жизненные обстоятельства. Заниженные притязания ведут к снижению активности человека, его инициативы. Потребность побольше получить от жизни, конечно, тоже иногда рождает активность и настойчивость, но делает человека зависимым от внешних обстоятельств, с которыми связаны по преимуществу такие «достижения».

Важнейшим «подкреплением» смысла жизни яв­ляются либо полученные «блага», либо общее чувство удовлетворенности человека тем, как он строит свою жизнь. Это не чувство удовольствия, но именно удовлетворение, связанное с ответствен­ностью за свою жизнь, с долгом перед самим собой. Смысл жизни как ответственность за ее осуществле­ние, за ее способ связан с потребностью и способ­ностью самостоятельно, на свой страх и риск, строить и осуществлять ее. Ответственность возни­кает при осознании, что ход твоей жизни зависит от тебя, что ты один на один со своей жизнью, чем задается и ее психологический смысл.

Глава II

 

АКТИВНОСТЬ И ЖИЗНЕННАЯ СТРАТЕГИЯ ЛИЧНОСТИ *

 

1. Особенности активности личности

 

Сегодня перед психологической наукой стоят такие вопросы: как определить психологический потенциал перестройки, как в кратчайшие сроки под­нять уровень активности и сознательности людей? Перестройка и демократизация всей общественной жизни дают возможность проявить высокую актив­ность, сознательность, конструктивность мышления. Однако в процессе обновления участвуют люди, сознание которых формировалось в период жестко­го административно-командного управления. В та­ких условиях широко распространились социаль­ная пассивность, бездумное исполнительство и потребительство. Но сегодня мы не можем пассивно ждать, когда перестройка всех сфер общественной жизни автоматически приведет к соответствующей перестройке психологии и сознания людей.

Психологи теоретически и методологически раз­рабатывают варианты решения таких проблем, как подъем социальной активности людей. Решение это совпадает со стратегией перестройки и психологии, и сознания людей. Эта стратегия должна осущест­вляться преимущественно путем повышения со­циальной активности, личной заинтересованности, мотивированности в решении социальных проблем. Социальная активность людей представляет со­бой не только общественно необходимое явление, но и имеет глубоко индивидуальный аспект, требую­щий изучения на уровне конкретного индивида, конкретного человека. Дефицит активности не только в общественной сфере, но и в личной жизни заставляет тщательно изучать его причины как общепсихологическими, так и социально-психоло­гическими методами. При этом особенно важно тес­но связывать все подходы к изучению активности, выявлять ее и личностную, и социально-психологи­ческую природу.

Структура активности (в отличие от деятельнос­ти) до сих пор была мало исследована в психоло­гии. В принятом определении активности, данном А. В. Петровским, она рассматривается как реали­зация потребностей личности, как поиск предметов потребностей. В этой связи возникает вопрос о ха­рактере связи активности и потребности, активности и деятельности. Тождественна ли активность деятельности, или они имеют качественные разли­чия?

Ответить на эти вопросы можно, рассмотрев источ­ники возникновения активности, причины ее паде­ния, ее структуру, механизмы ее действия, взаимо­связи с другими личностными и психическими структурами, свойствами и т. д. Вначале необходимо отметить взаимосвязь активности с деятельностью, их общую зависимость от предмета удовлетворения потребности, а затем, выявив их различие, показать способ, характер этой зависимости от предмета пот­ребности.

Принципиальное отличие активности и деятель­ности состоит в том, что деятельность исходит из потребности в предмете, а активность — из потреб­ности в деятельности. Поэтому потребность в дея­тельности (в труде) и связанном с ней общении возникает в контексте значений и ценностей всей жизни. Для деятельности зависимость от предмета потребности будет непосредственной (опосредован­ной соответственно на уровне личности ее мотивами, волей и т.д.), а для активности эта зависимость опосредована деятельностью. Можно сказать, что активность не только качественно присуща самой деятельности, придает ей определенную «окрашен­ность», но и структурно более сложно организована. Активность определяет деятельность (с ее структу­рами, функциями), мотивы, цели, направленность, желание (или нежелание) осуществлять

 

* Глава написана при участии А. Н. Славской.

деятель­ность, т.е. является движущей силой, источником пробуждения в человеке его «дремлющих потенциа­лов».

Активность как бы предшествует деятельности во времени: до начала деятельности мы еще можем что-то изменить, передумать, улучшить, после мы уже «вынуждены» закончить начатое независимо от того, насколько личностно это привлекательно, поскольку деятельность имеет свои «телесные» — технические, социальные — структуры. В момент осуществления деятельности происходит «мертвая» привязка к предмету потребности (будь то джинсы или кандидатская степень). До начала деятельности (при выработке какого-то жизненного плана, замыс­ла) мы активно выбираем, что именно является желаемым, свободно планируем, много раз прики­дываем, какими способами и средствами этого до­биться. Но активность не только «предшествует» дея­тельности, но и «сопровождает» ее в течение всего процесса осуществления. Нельзя представить опти­мальную деятельность, лишенную активности, про­исходящую по инерции, по жесткому плану, актив­ность «строит» варианты по ходу деятельности.

Рассчитывая свои силы, время, возможности для достижения той или иной цели, с помощью ак­тивности мы мобилизуем свои способности (для единого рывка или в течение более длительного времени), преодолеваем инерцию, простои (как на производстве, так и внутри себя). Деятельность, «личностно окрашенная» совершается не только более конструктивно, но и в определенном направ­лении, с определенной ориентацией (на других, на себя и т.д.). Активность как бы «поворачивает» ее, придает ей особую личностную значимость. Чело­век в такой ситуации делает все «в охотку». Обри­совав картину «идеальную», как «должно быть», поставим вопросы: где искать источники, причины возникновения «настоящей», действенной актив­ности, каковы причины ее снижения, а то и утраты? Не является ли активность чем-то только абстрактно-движущим, чем-то более привычно-призывным, чем реально существующим?

Ответить на эти вопросы можно, лишь определив, как именно жизненные ценности, потребности чело­века соотносятся с общественными требованиями и нормами. А потребности человека и нормы часто вступают между собой в «не вполне» разрешимое противоречие. Если в процессе деятельности дости­гается предмет удовлетворения потребности, наступает чувство как личностного, так и социального «насыщения», то удовлетворенной, «насыщенной» предметом активности быть не может, это уже не активность. Но что движет активностью, если не предмет? Будучи направлена на деятельность, кото­рая имеет дело с предметом, активность определя­ется субъектом. Человек, являясь субъектом своей жизни, способен также и к контролю над своей активностью. Однако активность, сводящаяся (со стороны субъекта) только к контролю, не может привести к выбору конструктивных способов дея­тельности. Посредством своей активности человек добивается, «выговаривает» такие условия для дея­тельности, достигает такого уровня и качества ее осуществления, такой степени ее конструктивно­сти, чтобы она отвечала его устремлениям, наме­рениям, критериям. Именно эти усилия по преодо­лению трудностей, достижению высокого уровня качества деятельности, по ее совершенствованию приносят человеку удовлетворение (а не только результат деятельности).

Получая удовлетворение от характера деятель­ности, а не только от ее результата, личность благо­даря активности не впадает в полную зависимость от социальных требований и установок, а приобре­тает новые способности разрешения социально-пси­хологических противоречий, новые способы соотне­сения себя с другими людьми, утверждается в пра­вильности своей позиции, убеждается в ее адекват­ности жизни.

Поэтому мы говорим, что основным свойством активности является ее принадлежность человеку, субъекту, вне которого она не может существовать. Следовательно, субъекту активности присущи все характеристики субъекта деятельности (психические, моральные, социальные, профессиональные и т.д.), но только более личностно окрашенные, личностно направленные ¹.

Именно субъект определяет требуемое «коли­чество» активности для различных форм деятель­ности (на производстве, в быту, в семье), «качество» этой активности, т.е. гарантирует меру активности соответственно масштабам решаемых задач.

Определяя активность как особое качество субъекта в системе его социальных взаимодействий, нужно подчеркнуть ее координирующую роль. Ак­тивность служит «посредником» между элементами системы (деятельностью, общением и т. д.), той необ­ходимой мерой социальных и личных взаимодей­ствий, посредством которой они осуществляются оптимально, с «наименьшими потерями и затра­тами». При таком взаимодействии трудно опреде­лить, какой из элементов системы является ведущим, а какой — ведомым. Обычно считается, что личные желания отступают на задний план при выполнении социально необходимых требований.

Однако  реально  в  структуре  активности  одних людей преобладает желание, других — чувство долга, обязанности, и каждый в целом знает о себе, что все ему дается только трудом (другой же достигает (всего скорее на основе желания, третий — по долгу и необходимости). В целом же у каждого в актив­ность   входят  свои   «пропорции»   усилий,   желания и необходимости.

Активность возникает как жизненное образование личности, осознающей (теоретически или на опыте), что   все   необходимое   от   общества   она   получает благодаря своей  деятельности (труду),  что ею она обменивается с другими людьми. Однако смысловое (содержание этой активности всегда индивидуально: «служить другим  своим  трудом»,   «всего  добиться своим трудом», «трудиться на себя» и т.д.       Активность вызывается потребностью в деятель­ности, представляет собой высший по отношению к деятельности уровень, но ее характер определяется и опосредствуется высшими жизненными потребностями. Но когда деятельность еще не сформировалась,  когда  не сложилась еще сама личность, ее высшие жизненные потребности, то активность мо­жет выступать не в функции координатора, а  в (функции  дезинтегратора  жизни  человека. В этом смысле она может не иметь своего предмета, не про­являться ярко в конкретном виде деятельности.

Однако если беспредметная деятельность (кроме деятельности общения), на наш взгляд, является социально бесперспективной, то беспредметная ак­тивность — явление социально опасное, социально нежелательное. Беспредметная активность проявляется в формах отклоняющегося поведения (в различ­ных формах социального неучастия, в   уходах от решения проблем, в «отказах», «бойкотах» и т.д.), в формах активного   отрицания «навязываемых» авторитетов, правил, норм социальной и личной жизни,   изначальной (априорной) нигилизации общественного мнения и т.д.

Такие формы активности обладают высокой при­влекательностью (особенно у подростков, для которых подобный «нигилизм» становится не только своеоб­разной жизненной позицией, но и «социальной нормой»), «заразительностью» при создании различ­ных «группировок» не по интересам, а на основании априорного отрицания всего и всех. Не случайно в юридической практике «бездействие» часто при­равнивается по тяжести «содеянного» к «действию противоправному», т.е. оценивается как «бездей­ствие преступное». Поэтому, определяя равнодушие, мы имеем в виду отсутствие активности или ее социальную беспредметность, бесперспективность. Желание сохранить свою «независимость», автоно­мию (особенно ярко проявляющуюся у подростков) осуществляется социально адекватно, социально оп­тимально не на путях выявления того, «насколько» и «в чем» «я завишу или не завишу» от окружающих, а в осознании содержательных задач своей жизни, что является единственным условием для сохране­ния такой автономии.

При этом гарантом независимости выступает лич­ностная целостность, интересность, значимость лич­ности, прежде всего, для самой себя, а уже потом — для других. Потребность в такой целостности (имен­но в целостности, а не в независимости) является показателем сформированности социальной актив­ности человека, его готовности к социальным взаимо­действиям, которые, таким образом, не только не препятствуют развитию его дальнейшей активности, а, напротив, способствуют ей.

М. М. Бахтин так описал достижение личностью целостности в жизни: «Когда человек в искусстве, его нет в жизни, и обратно. Нет между ними единства и взаимопроникновения внутреннего в единстве лич­ности. Что же гарантирует внутреннюю связь эле­ментов в личности? Только единство ответственности.

За то, что я пережил и понял в искусстве, я должен отвечать своей жизнью, чтобы все пережитое и поня­тое не осталось бездейственным в ней» ². Бездействен­ная, ненаправленная активность социально и личностно «обречена», потому что не имеет своей цели, своего предмета и соответственно не имеет своего удовлетворения.

Активность проявляется различным образом и в том, насколько целостно личность моделирует не только себя, но и свою жизнь, связывая воедино ее сферы, циклы, события, занятия и т.д. В одних слу­чаях активность реализуется действенно-практичес­ки, в других — структурно-умозрительно (человек без конца переделывает свои планы, вместо того чтобы начать действовать). В одних случаях лич­ность больше рассчитывает на других, в других — на себя, на свои жизненные «опоры». Такими «опо­рами» могут выступать как внешние (коллектив, группа, культура, традиции и т.д.), так и внутренние (ценности, потребности, установки, мотивы личности и т.д.). Способы моделирования личностью жизни с помощью активности могут быть самыми различ­ными: осознанными или неосознанными, последова­тельными или стихийными, рациональными или случайными. Стихийность, например, может прояв­ляться в следовании как внешним событиям, так и внутренним порывам, влечениям, капризам, в чем и проявляется стратегия жизни.

В системе жизненных отношений формируются и характеристики самого субъекта (с точки зрения его целостности), и способы построения (модели­рования) жизни, а также ценностные характеристики различных сфер этой жизни (труда, конкретной про­фессии как личностно значимых для данного чело­века). Формирование жизненной позиции (как целост­ности личности и ее жизненных отношений) в даль­нейшем определяет то, насколько успешно личность находит свое место в жизни (в соответствии с систе­мой своих жизненных ценностей), насколько адекват­но она самовыражается в жизни.

Осуществляемая на протяжении всей жизни чело­века активность (как и деятельность) имеет длитель­ный, пролонгированный характер. Однако «пики» и «спады» активности отнюдь не всегда соответствуют реальному, «биологическому» возрасту человека, его возможностям. Так, например, большое мужество и стойкость в преодолении тяжелых недугов проявил известный советский спортсмен Ю. Власов, сумевший найти в себе силы не только для того, чтобы отодви­нуть смерть и болезнь, но и для того, чтобы продол­жить жизнь, достойную человека. Часто в старости человек еще активно трудится, а молодой выглядит стариком из-за неспособности (нежелания) найти свое место в жизни. Мотивация достижения у неко­торых инвалидов от рождения (слепоглухонемых) оказывается подчас намного выше, чем у здоровых людей. Так, например, О. Скороходова сумела не только выйти из «полного мрака», как она опреде­ляла свое «существование» до того, как попала в специальную школу, но и добиться высоких научных степеней и званий, стать полезным и полноценным членом общества ³.

В течение жизни личности активность приобре­тает различную направленность в связи с ориента­цией на конкретные достижения (материальные бла­га, карьеру и т. д.) или на высокие духовные ценности. Активность отвечает не только на вопрос, как человек делает дело, но и на вопрос, зачем и почему. Пресле­дуя одни и те же цели, люди исходят из разных причин и связывают их достижения с реализацией совершенно различных дальнейших жизненных пла­нов. Именно поэтому различны и смысловая нагрузка этих целей, и усилия, вкладываемые в их достиже­ние (одна мать имеет целью вырастить ребенка ради его будущей жизни, другая — ради того, чтобы иметь опору в будущем себе, и т.д.).

Так, в проведенных болгарскими психологами исследованиях различных типов взаимных оценок подростков 9—10-х классов выявилась зависимость этих оценок от активного субъективного пережива­ния этих оценок подростками. Ориентация на высо­кие оценки наблюдалась у одной группы подростков (ожидание) и отсутствовала у другой группы. При этом у второй группы (не ориентированной на высо­кие оценки) выявилось отношение полной пассив­ности как к полученным оценкам, так и к объектив­ным результатам своей работы. Активная позиция других школьников проявлялась не только в ориентации на похвалу своих товарищей, но и в достижении высоких результатов своей работы. При этом в группе активных выявились те, кто хотел «доказать» объ­ективно высокую значимость своей работы, те, кто хотел «оправдаться» в ее недостаточно высокой зна­чимости, те, кто ожидал оценки «молча», и т. д. Все эти типы показали разные уровни проявления актив­ности в соответствии с уровнем своих притязаний, ожиданий и т.д.

В другом исследовании прослеживается зависи­мость психического напряжения от состояния готов­ности (неготовности) человека к стрессовым ситуа­циям, от того, насколько была сформирована (не сформирована) своя позиция до наступления стресса ⁴. Активность при этом выступала как спо­собность личности преодолевать негативное влияние стрессовой ситуации. Особо выделяется «предшест­вующая» («последующая») активность, как предпо­сылка готовности личности к преодолению труд­ностей. При этом замечено, что меняется не только время проявления активности (ее реализация), но и характер ее проявления (направленность). Зави­симость направленности активности от внутренних характеристик личности в условиях стресса заметно возрастает.

Таким образом, оценки других людей влияют на формирование активности (различных ее уровней) только через их адекватное восприятие и при нали­чии заинтересованности в них человека. Основой формирования активности (притязаний) в труде, в профессиональных достижениях является сравнение себя с другими. Такое сравнение может быть неадек­ватным: занижение чужих достижений и переоценка собственных.

Это особенно остро, как отмечалось, проявляется во взаимоотношениях детей и родителей в семьях крупных ученых, художников, т. е. лиц, имеющих общественное признание. Очень часто подростки в та­ких семьях лишены собственных идеалов, планов, заменяя их планами, целями взрослых. Происходит раннее «взросление» детей, лишение их психологи­ческой перспективы. Как показывают исследования венгерских социальных психологов, у таких детей возникает ироническое отношение как к своим достижениям, так и к достижениям своих сверстников, происходит обесценивание мотива учебы, возникают механизмы личностной защиты, оправдывающие собственную пассивность, собственную позицию ⁵.

Исследования детей в группах ЗУР (с задерж­кой умственного развития) показали, что учеба в школах обычного типа трудна для них не объективно (задержка умственного развития не предполагает умственной отсталости), а субъективно, из-за той репутации, которая дается им в «нормальной» школе как «изначально» неспособных, непригодных к учебе, безнадежных. В школе для умственно отсталых де­тей такие учащиеся приобретают репутацию отлич­ников, чувствуют себя хорошо. Поэтому и оценки окружающими деятельности (активности) детей и подростков особенно важны для повышения моти­вации, усиления у них чувства собственного достоин­ства, а в результате — для формирования адекват­ной, правильной самооценки.

В психологии остается нерешенной проблема целесообразности применения тестов для исследо­вания, в частности умственных способностей (как фиксирующих лишь данный уровень знаний и не учитывающих динамику развития) ребенка. К сожа­лению, практика тестирования иногда принимает и негативную, скрытую форму, когда решается вопрос о профессиональной пригодности человека не только на основе объективных данных, но и с привлечением посторонних оценок, основанных на личном отноше­нии, личных впечатлениях и т.д.

Неадекватно оцениваемые в детстве личности с обостренным самолюбием, с высокой ранимостью сами начинают неадекватно оценивать окружающих, причем объективные представления о справедливости или несправедливости уступают место чувству лич­ной неприязни, желанию «отыграться» за прошлые неприятности. Такие личности направляют свою ак­тивность на «компенсацию» своих «прав» и «приви­легий», не отнимаемых у них в данный момент, но которые, вероятно, ущемлялись в какой-то более ранний период жизни. Происходит своеобразный «перенос» психологически нереализованной актив­ности в более поздние периоды жизни, принимающий компенсаторную форму. Активность может принимать и иные, превращенные формы (помимо ком­пенсаторной), свидетельствующие о «дефиците» ак­тивности в определенной области жизни (профес­сиональной) и переносе ее в сферу личную, когда невозможность для личности реализовать свою ак­тивность в какой-то одной социальной роли влечет за собой отказ от нее либо замену ее другой, подчас совершенно неадекватной личностным способностям, но приносящей ей чувство социального признания и личного удовлетворения (удовлетворение самолю­бия).

Личности, получившие в свое время адекватные оценки, признающие их «право» быть самими собой (что особенно необходимо в детском возрасте), начи­нают оценивать окружающих также объективно, причем их взаимодействие с ними осуществляется не по принципу «кто — кого», конкуренции, как у личностей с ущемленным самолюбием, а на основе здорового соперничества, состязательности, «спор­тивного интереса». У таких людей возникает по­требность не в компенсации своих «недостатков», а в приумножении своих достоинств (в пополнении знаний, в расширении кругозора и т. д.). Изменения в деятельности, ее совершенствование происходят не путем постоянных «доказательств» и отстаиваний своих «позиций» (умру, но не уступлю), а путем повышения активности в плане изменения ее ка­чественных характеристик. При этом постоянные усилия в своей деятельности на предыдущих этапах приводят к удовлетворенности на последующих. Так, активность проявляется в повседневной жизни, не требуя каких-то специальных «жертв» от чело­века, но давая ему постоянно видимые, реальные результаты его деятельности. Такой результат актив­ности (в деятельности) необходим человеку не только для чувства удовлетворения, но и для адекватной оценки своих способностей, для повышения даль­нейшей активности.

Таким образом, активность зависит как от внут­ренних предпосылок, так и от внешних условий (от их соотношения, дающего различные типы про­явления активности), приводящих к ее оптимиза­ции, качественному росту. Учитывая реальные результаты активности, человек испытывает такое чувство удовлетворения, которое поднимает актив­ность на новый уровень, развивает ее мотивационную сферу, совершенствует способность саморегу­ляции.

Различные комбинации внутренних и внешних условий (социально-психологических предпосылок) показывают, как последние превращаются в соци­ально-психологические установки, ожидания и т.д. Включенность в активность таких психологических особенностей, как мотивы личности, ее направлен­ность, способности, ценностно-смысловые ориента­ции, определяет, таким образом, уже собственно психологическую характеристику активности. Пре­ломляясь через «субъективные» особенности и ка­чества человека, осознаваясь им, социальные оценки выступают для него либо в роли стимула, либо в роли тормоза (в зависимости от установок, от уровня целостности его личности, от психологической готов­ности к принятию помощи).

Из «арсенала» внутренних характеристик лич­ности особую роль в росте активности играют ее мотивы. Но обычно мотив связывается с деятель­ностью, рассматривается как побуждение к ней. Если в структуре деятельности мотиву отводится опре­деленное место, то каково же соотношение мотива и активности? Не является ли оно «чистым» тож­деством — «что захотел, то и сделал»? Активность, охватывая всю сферу социально-психологических взаимодействий личности (с обществом, с собой), «представлена» совокупностью мотивов. В составе активности мотивы «расставлены» по своим цен­ностным «местам»: хочу одного за счет другого, хочу того, но не хочу терять этого, хочу того и дру­гого, но не знаю, чего больше. В активности всегда представлена иерархия мотивов, их «первоочеред­ность», но у одного — для самого себя, у другого — с точки зрения внешних требований. Когда же чело­век сбивается с этой «очередности», делая вразброд одно (что успею) для ситуативных требований, он «сбивается» и раздваивается в своей активности. Внутренняя борьба мотивов составляет благоприят­ный фон активности, пока она остается «внутренней». Однако если человек не в состоянии сам решить, в каком направлении ему желательно действовать, то «борьба» вместо усиливающей роли в отношении активности превращается в ее тормоз (в этом случае «борьба» выходит во «внешний» план, так выявля­ется неспособность личности сделать выбор).

Таким образом, соотношение активности и моти­вов может приобретать (естественно, после того, как выбор сделан) либо гармоничный, либо противоре­чивый характер. И если такие противоречия (борь­ба) мотивов на этапе формирования активности способствуют ее росту (как в ценностно-смысловом, так и в контрольно-действенном плане), то на этапе реализации активности такая «продолжающаяся борьба» превращается в ее тормоз.

Как же осуществляется выбор мотива: на основе уже выбранного способа активности или одновре­менно с ним? Действительно, невозможно предпо­ложить, что «сначала» личность «улаживает» все вопросы, связанные с активностью, затем — с моти­вами, с потребностями и т.д. Такая картина была бы не только антинаучна, но и нежизненна. Слож­ность жизненных выборов (мотивов, целей, способов активности) заключается именно в их одновремен­ности, в необходимости приведения в действие всего «механизма» сразу, а не по частям. Поэтому, фор­мируя активность, нельзя руководствоваться теми мотивами, которые продиктованы сиюминутными желаниями («хотениями») или только рассудком, так как в процессе реализации активности уже бывает поздно что-либо менять (лишь бы доделать до конца). Отсюда понятно, почему неадекватно и несвоевремен­но мотивированная активность не приносит удов­летворения.

Какова же роль собственно активности в выборе мотива? В роли «посредника» между деяниями личности и требованиями общества активность осу­ществляет наиболее оптимальное (или неоптималь­ное) соотнесение привлекательности для личности деятельности и ее общественной значимости. Осу­ществляя такое соотнесение, личность может «скло­нять чашу весов» как в одну сторону (личной привле­кательности), так и в другую (общественной значи­мости). Роль активности как «посредника» в осуще­ствлении того или иного выбора предполагает, что личность «не сидит и не ждет у моря погоды», пока в результате борьбы мотивов один «да победит», а активно пытается их «примирить», найти общие интересы, общие тенденции. При этом личность активно включается в процесс выбора (целей, средств, мотивов) не только своевременно (с точки зрения социальных требований, «заказов»), но и адекватно своим желаниям.

Особый интерес для раскрытия природы актив­ности представляют нереализованные мотивы (в от­личие от мотивов избегания, проявляющихся в фор­ме отказов, уходов и т. д.). Причины нереализованности мотивов могут быть различны, хотя главны­ми являются их несвоевременность и неадекват­ность как внешним требованиям, так и внутренним запросам. Нереализованные в нужный момент мо­тивы (или мотив) приобретают форму скрытой, ла­тентной, активности, когда ее внешняя утрата (уга­сание) не является свидетельством утраты внутрен­ней и на этапе своего «возрождения» она может усиливаться за счет потенциала, накопленного в скрытый период. Нереализованный мотив может выступать предпосылкой, источником «возрожде­ния» активности. Поэтому зависимость мотива и ак­тивности взаимна. Нельзя сказать, что направление их зависимости идет от мотива к активности или наоборот. Это регулируется самой личностью в соот­ветствии с ее целями, установками, позицией. Нереализованность мотива становится причиной перехода внешней активности во внутренний план, «отодви-нутости» выполнения намеченного (во времени, в целях и т.д.) на другом этапе (уровнем выше или ниже). Такая «отодвинутость» не является угрозой активности, она выступает скорее испытанием, про­веркой ее на прочность.

Однако иногда, не успев осуществить задуманное, мы с ужасом вспоминаем о своих «недавних планах», благодарим судьбу, которая вовремя остановила нас. Такая активность, разумеется, не требует ни перехода «внутрь», ни тем более «возрождения». Регуляция жизни человеком осуществляется им как в ценностно-смысловом, так и в контрольно-дейст­венном отношении (причем этот контроль происходит за счет личностной саморегуляции активности). Поэтому можно сказать, что структурно саморегуляция и активность представляют собой как бы две взаимодополняющие стороны.

Активность (в любой форме) стремится к снятию личностной неопределенности, незавершенности (при осуществлении какой-либо деятельности), и в этом случае излишняя саморегуляция выступает своеоб­разным тормозом активности (если неопределен­ность уже «снята», то саморегуляция выступает стимулом для дальнейшей активности). Однако само­регуляция не ограничивается только контрольными функциями. В процессе саморегуляции личность «принимает в расчет» не только «нужное количество, меру активности», но и учитывает свое состояние, возможности, всю совокупность мотивов, социально-психологических ориентации и т.д.

Следовательно, механизмами саморегуляции лич­ность охватывает всю совокупность своих жизнен­ных отношений, проявлений, тенденций. Так, на­пример, в случае негативных оценок со стороны общества у человека с ориентацией на успех проис­ходит падение активности, а у человека, ориентиро­ванного только на личные достижения, активность не меняется. С помощью саморегуляции личность определяет «нужную меру» соотношения значи­мости для себя и общественной полезности, выбирая соответствующую форму проявления активности.

Каким образом осуществляется оптимальное взаимодействие внешних требований и внутренней активности? Что происходит, когда общественные нормы подавляют личность, ограничивают ее актив­ность? В этом случае (типичном для недавнего пе­риода жизни нашего общества) происходило не только внешнее ограничение активности, не только возрастание внешнего контроля. Приходится при­знать, что общественные структуры и приведение в действие людей были таковы, что разорвали орга­ническую целостность структур психики и личности. Естественная связь желания и действия была разор­вана, человеческое «я» оттеснено или вытравлено, активность либо парализована, либо стимулиро­валась особыми внеличностными механизмами. Эти глубочайшие изменения психики и личности привели к деструкции эмоций и мотивации, которые непосред­ственно побуждают деятельность. В результате возникли совершенно особые способы пассивного осу­ществления деятельности, превращенные, парализо­ванные формы активности. Активность, благодаря которой в обычных условиях личность целостным образом структурирует деятельность, включая в нее все свои способности, соподчиняя более близкие и отдаленные, более и менее значимые цели, опреде­ляя роль данного вида деятельности в удовлетво­рении потребностей, ее место в решении жизненных задач и т.д., оказалась расщепленной, деформиро­ванной благодаря потере личностью роли субъекта деятельности. Только при наличии этого качества, при возможности для личности выступить полно­правным субъектом деятельности возможна подлин­ная гармоничная активность. Разные типы людей могут иметь преимущества или недостатки в своей активности сравнительно друг с другом в том или ином отношении. Но эти недостатки компенсируемы их сильными свойствами, неразвитые формы могут быть развиты. Иное дело — деформация активности, которая возникает в силу двух причин — деформа­ции деятельности и деформации самой личности. В первом случае происходит отчуждение деятель­ности от личности до такой степени, что она лиша­ется возможности ее целостной организации. Имея собственные мотивы, человек вынужден осущест­влять чуждые ему цели, имея цель, он не имеет мотива и желания ее достичь. Он лишен возмож­ности предвидеть результат деятельности и не имеет доступа к контролю за его достижением, который, скажем, уже передан другому лицу. Так разрушает­ся естественная структура его деятельности, затем потребность в ее осуществлении, а затем и сама активность. Во втором случае деформируется сама личность, ее высшие потребности теряют свой цен­ностный характер, перестают удовлетворяться, тре­буют извращенной компенсации и т. д. Для самого человека происходит обесценение и результатов его труда, и его усилий, и способностей, опыта. Исче­зает потребность совершенствования деятельности, своего мастерства.

Если личность в состоянии сохранить позиции субъекта, оказавшись даже в ситуациях ограниче­ния своей деятельности, вмешательства в нее извне, разрушения ее целостности, гарантом этого оказы­вается целостность ее личности. Тогда она начинает прибегать к особо сложным стратегиям защиты своей деятельности, готовности к вмешательству в нее и т.д. Находясь в состоянии постоянной «готов­ности» (к трудностям, к препятствиям, к конфлик­там), личность обеспечивает постоянный уровень ак­тивности. Состояние внутренней «готовности», моби­лизованности является своеобразным социальным гарантом, условием того, что «внезапно обрушив­шиеся» на человека социальные требования не явят­ся непосильными, угнетающими, подавляющими (парализующими) активность. Личность в состоянии психологической готовности способна действовать не только адекватно задачам, но и своевременно. Осуществляя подобную «тактику» в планировании активности, личность не останавливается только на готовности всего своего «психологического арсенала» (состояний, направленности, мотивов, ориентации), а вырабатывает целостную программу, в которой готовность выступает только как один из компо­нентов.

Эта программа, возникая вначале как средство для реализации социальных «заказов», в дальней­шем используется для «нужд» самой личности. Она касается, прежде всего, вопросов планирования (в ус­ловиях как общего дефицита активности, так и ее частичного дефицита), правильной «расстановки» своих сил и возможностей, учета и контроля за реализацией этих возможностей адекватно характе­ру поставленных задач, и соответствия их своим мотивам, ценностям. Однако было бы ошибкой пред­полагать, что подобные программы возникают как следствие недостатка активности. Осуществляя про­грамму, личность постепенно приобретает навыки в области прогнозирования (как собственных про­явлений, так и общественных тенденций). При этом происходит мысленное сопоставление процесса своей деятельности с ее возможными социальными по­следствиями, жизненно значимых для личности за­дач с социально-требуемыми; определяется возмож­ность переноса отдельных звеньев (участков) дея­тельности (во времени, месте и т д.), сравнение собственной активности с активностью окружающих.

Наиболее опасной для личности формой регуляции активности является ее умышленное снижение, обусловленное социально-психологическими уста­новками типа «экономь силы», «не вылезай» и т.д.

Обрисовав кратко механизмы социально-психоло­гических взаимодействий личности и общества в ус­ловиях вынужденного дефицита активности, оста­новимся на некоторых индивидуальных причинах (источниках) его возникновения. Причины ограни­чения личностной активности в большинстве случаев следует искать как в области дефицита общения, так и в различных формах его искажения (в нару­шении пропорций, в доминировании). В условиях дефицита общения нарушается нормальное развитие активности, отягощающееся деструкциями психоло­гических состояний человека. Это, прежде всего, относится к личностной депривации (например, в изоляции ребенка от матери), когда депривация является причиной падения активности (отсутствия ее развития).

В более позднем возрасте активность все же появ­ляется, но со значительным опозданием по сравне­нию с активностью детей, выросших в семьях. Тор­мозятся вся направления развития ребенка — эмо­циональное, интеллектуальное, деятельное и т.д., активность часто приобретает «компенсаторные» характеристики, развивается «однобоко» (как боль­ное самолюбие, как желание доказать, что я не хуже других, и т.д.).

Различные искажения в активности личности наблюдаются в случае подавления одним человеком других. Как правило, такое явление характерно для семей, где один из родителей (редко — оба) проявляет деспотизм по отношению к остальным членам семьи (как правило, к детям). Обычно в ро­ли «доминантной» стороны выступает мать, окру­жающая ребенка неусыпным контролем, сводящим к минимуму его собственные действия (активность). Такая «любовь» не случайно ставится в один ряд с деспотизмом, поскольку подавляет активность ребенка.

Мы рассмотрели крайние случаи дефицита актив­ности (так называемого вынужденного дефицита), но существует немало примеров, когда и в нормальных условиях активность развивается аномально. Оптимальные условия для развития активности предполагают максимальное разнообразие форм об­щения: со сверстниками, со взрослыми, с млад­шими детьми. Такое разнообразие общения оказы­вает благоприятное общепсихологическое воздей­ствие на развитие ребенка.

Исследования психологов показывают, что дети, общающиеся со сверстниками, со старшими и с младшими детьми, т.е. находящиеся в условиях разновозрастного общения, обнаруживают большую гибкость, зрелость, умение общаться по сравнению с подростками, лишенными таких форм общения. Если в период формирования навыков общения от­сутствуют для этого необходимые условия, то в более позднем возрасте дети испытывают трудности в общении, становится пассивны, замыкаются, не имеют тех эмоциональных и интеллектуальных осо­бенностей, которые формируются именно в общении, т.е. в способности понять партнера, встать на его позицию, сопереживать ему, действовать с ним сооб­ща и т.д.

В семейном общении (помимо отношений доми­нирования) между родителями часто возникают трения, противоречия, микро- и макроконфликты, действующие на ребенка независимо от того, адре­сованы они непосредственно к нему или нет. Ребе­нок при этом усваивает только одну форму общения и уже не воспринимает иных. Как показывают ис­следования М. И. Воловиковой ⁶; убежденность ре­бенка в незыблемости многих моральных, этических норм нарушается, авторитет родителей резко подры­вается и т.д. Активность таких детей из области практически-действенной перемещается в область абстрактно-теоретического конструирования (из практики реального общения — в область «рассуж­дений»).

Развитие интеллекта вступает в противоречие с формированием нравственной позиции в условиях вседозволенности, отсутствия авторитетов в семье, что приводит к появлению у ребенка (подростка) необоснованного чувства высокомерия, своей исклю­чительности (по сравнению с остальными). Такие дети не стремятся проявить себя на деле, их исключительность подразумевается уже сама собой. Не­развитый интеллект, неразвитые нравственные уста­новки приводят к тому, что ребенок становится не способен адекватно ориентироваться в общении, в со­циальных отношениях, не может их строить, диффе­ренцировать. Воспринятые им «моральные» нормы остаются на уровне чисто внешнего, подражатель­ного поведения и не служат руководством к дей­ствию, реальным жизненным ориентиром.

Эти и другие жизненные потери — результат утраты и некоторых традиций. Так, из жизни боль­ших городов ушли в прошлое «дворовые» команды, воспитательная роль старших детей по отношению к младшим, игра потеряла присущий ей развиваю­щий характер. Исчезновение этих внешних момен­тов из повседневной практики общения наносит не­поправимый урон развитию человека, который должен иметь как внутренние, так и внешние усло­вия для своего развития. В частности, поэтому про­цент личностных потерь растет, а их возрастной порог снижается.

 

2. Самовыражение и самолюбие как проявления индивидуальности

 

В 40-х годах психологи стали уделять большое внимание отражательной природе психического, рассматривать чувства и потребности на основе прин­ципа отражения. Однако осталась в тени другая сто­рона проблемы, а именно способность психики не только отражать, но и активно относиться (пережи­вать) к отражаемому, формировать это отношение, выражать свое «я», способность к самовыражению.

Если для раннего детства свойственно формиро­вание высших психических функций, способностей и т.д., то для юношеского периода характерно разви­тие социального мышления, самосознания, инициа­тивы и т. д. Вопрос о самовыражении (особенно у под­ростков и юношей) стоит очень остро, являясь прин­ципиальным не только для проявления своего «я» (что характеризует все возрасты), но и как одно из важных условий адекватного и гармоничного разви­тия личности. В этот период формируются такие важнейшие личностные качества, как направлен­ность, установки, умение правильно ориентироваться (в жизни, в общении и т.д.). Фактором, активно формирующим эти способности человека, является достаточно разнообразное общение (о чем уже гово­рилось выше), когда предъявляемые к развивающей­ся личности общественные требования служат от­правными моментами в формировании жизненной позиции, критериями правильности выбора, когда си­стема социальных «опор» постоянно находит внут­реннее одобрение личности.

Однако далеко не всегда развитие подростка, юно­ши осуществляется бесконфликтно, гармонично. Ча­сто желание «выделиться», показать, что «я лучше других», вызывает у старших раздражение, стрем­ление приостановить такую активность, «поставить на место», «осадить». Подобная практика общения отцов и детей, дедов и детей, к сожалению, является обычной. Такие отношения имеют место не только в семейном общении, но и на производстве (началь­ник — подчиненный).

Мы часто забываем, что дети не изолированы от проблем взрослых, что они слышат и видят больше, чем мы думаем, замечают недостатки и «проколы» взрослых, перенося их негативный опыт в практику своего — сначала детского, а затем все более и более «взрослеющего» — общения, в практику своих отно­шений. Здесь также имеет место соотношение «ро­лей», только не начальник — подчиненный, а лидер или «козел», очкастый или толстый и т.д. За этими внешне безобидными прозвищами скрывается целая драма (или трагедия) распределения социальных ролей.

Особенно остро такое соперничество проявляется у ребят, когда в группе выбор лидера и «козла отпу­щения» является первостепенным, когда решаются вопросы распределения ролей «адъютантов», «мужи­ков» и т.д. В соответствии с полученной, навязанной «ролью» подросток должен и действовать, «выра­жаться», подчиняться и т.д. Так, например, статус «отверженного» обществом человека может получить юноша (подросток), совершивший противоправный поступок, накладывающий на него пожизненное клеймо человека второго сорта. Такие «роли» вынуждают человека к отказу от собственной позиции в жизни, доводят до того, чтобы он «махнул на себя рукой», примирился с навязанной ему общественной функцией (преступника, передовика и т. д.). Некото­рые социальные взаимодействия имеют четкую тен­денцию к занижению собственного «я», его подавле­нию, искажению. При этом личность постепенно утра­чивает критерии адекватного самовыражения, ищет «окольные» пути для самореализации, потому что «прямые» уже «заняты другими» или осуждены.

Адекватная, правильная оценка себя (самооценка) не менее важна для определения личностью своего места в жизни, выбора жизненной позиции, чем активная реализация этой позиции. Отношение к себе помимо самооценки должно включать постоянную потребность в самопознании. Познание самого себя начинается с познания своих способностей, характе­ра, возможностей. Вместе с тем «я», оформляясь в устойчивый образ себя, в представление о своих воз­можностях, должно включать способность к внутрен­нему сомнению, способность к внутреннему диалогу с самим собой. Уверенный в себе человек, не сомне­ваясь в общем направлении своих принципиальных действий, может сомневаться в правильности отдель­ных поступков. Это выглядит не как проявление не­уверенности в себе, а лишь как желание еще раз убедиться в целесообразности выбранного способа действий.

Способность к внутреннему оппонированию свя­зана с диалогичностью сознания человека, определе­ние которой было дано М. М. Бахтиным ⁷. Неразви­тый образ самого себя, неспособность к рефлексии, к адекватным оценкам не только своих отдельных действий и проявлений, но и своей личности в целом приводят человека в состояние «внутреннего тупика», когда ему «нечего сказать самому себе», когда он знает самого себя хуже, чем тех людей, с которыми непосредственно общается. Отсутствие самопознания, самооценки приводит к тому, что человек подчиняет­ся власти своих первых порывов, непроверенных мне­ний или, напротив, фиксированных (раз и навсегда) установок, не умеет дифференцировать себя от дру­гих, не знает свои слабости, достоинства и т.д.

Такая «псевдоскромность» нередко располагает к человеку, рождает у окружающих желание «ис­пользовать» его в своих целях (если уж он сам не хочет и не умеет «использовать» себя). При отсутст­вии образа своего «я» человеку навязывается любой другой образ, любая социальная функция, которые он присваивает за неимением своих. Напротив, внут­ренняя зрелость позволяет человеку не только адек­ватно видеть себя со стороны, не только создавать свой верный социальный образ, но и реально осуще­ствлять многообразные социальные роли, оставаясь самим собой.

Но занимаемые человеком социальные позиции (роли) в обществе отнюдь не всегда свидетельствуют об аналогичной внутренней позиции. Социальная роль в таком случае включает функцию «затемне­ния» истинных намерений, желаний. Человек не вы­ражает свою сущность, а скрывает ее.

Потребность в самовыражении как причина актив­ности может быть очень различной: у одних она про­является в крайних формах (например, в самолюбии), у других — в неявных. Чем слабее выражена у че­ловека способность оппонировать своему внутреннему «я», чем меньше он оценивает самого себя, тем более значимым для него оказывается момент внешней выразительности (привлекательности). Адекватность самовыражения человека непосредственно воплоща­ется в его чувстве собственного достоинства, об от­сутствии которого в русском человеке с горечью писал Ф. Шаляпин.

Самовыражение (как и активность) имеет разные степени зрелости, разные этапы сформированности. Так, на более ранних этапах (когда образ внутрен­него «я» еще очень далек от своего построения) само­выражение, как правило, проявляется в формах «де­монстраций» (своего «я», «выступлений», «выпадов» и т.д.). Зрелой формой самовыражения становится тот этап, на котором проявление себя превращается в действительную потребность адекватного и сущ­ностного выражения своего «я». Человек начинает вырабатывать свою манеру поведения, ищет свой стиль речи и, главное, стремится выразить себя в жизни, в поступках, в делах. Поэтому образ, осозна­ние своего «я», в известном смысле предшествует во времени своего возникновения самовыражению

(т.е. потребность в самовыражении является потреб­ностью в выражении своего действительного, а не мнимого «я»). Пока образ внутреннею «я» не сфор­мирован, самовыражение находится на стадии чисто внешнего, показного «выражения» самого себя (когда показывать и демонстрировать еще нечего). Однако если для молодежи это является нормальным, то в дальнейшем такое «самовыражение» становится при­знаком «великовозрастного инфантилизма».

Поэтому, говоря об адекватности осуществления социальных ролей (в профессии, в общении, в об­щественной работе и т.д.) внутреннему «я-образу», нужно, прежде всего, учитывать сформированность этого образа у самой личности, ее желание совершен­ствовать его (вести диалог с самим собой). Неадекват­ность внешних ролей внутренним чаще всего являет­ся следствием несформированности «я-образа», не­способности оценить себя, выбрать тот способ само­выражения, который приносил бы удовлетворение человеку.

Естественно, источником активности становится только гармоничное соотношение выбранной соци­альной роли (статуса) своей внутренней позиции, своему «я», которое осуществляется на основе адек­ватной самооценки (самопознания способностей, воз­можностей). Принципиальным для такой социаль­но-психологической гармонии является соотнесение человеком своих возможностей, целей, задач с харак­тером жизни, с данным жизненным этапом (его спе­цификой, нетипичностью для жизни в целом). Тот способ, которым человек реализует себя как личность в деятельности, в общении, в решении жизненных за­дач, и есть самовыражение. Трудности самовыраже­ния начинаются с таких простых явлений, как за­стенчивость, неловкость в общении или, напротив, нарочитая грубость, являющаяся лишь внешней фор­мой, которая прикрывает неуверенность. Но эти проб­лемы и трудности касаются только самовыражения в общении, тогда как они существуют (или могут возникать) и в деятельности, и по отношению к жизни в целом. Человек не знает, как ему поступить, за что взяться, чем себя занять, как бы все время скользя по поверхности жизни. Его действия лишены логики и для окружающих, и для него самого. Когда он сталкивается с отпором, осуждением своих действий, которые не продуманы, не выношены, не выражают его подлинного «я», он внутренне теряется, переста­ет воспринимать и понимать окружающее, отгора­живается от мира.

Что же происходит в тех случаях, когда внешние или случайно найденные роли не соответствуют внут­реннему «я»? Проблема «человека не на своем месте» всегда стояла очень остро. Ведь он может оказаться не на своем месте (как правило, в профес­сиональном отношении) в силу различных случайно­стей, но последствия всегда закономерно ведут к сни­жению активности или раздвоению личности. Выда­вая себя не за того, кем он является на самом деле, человек предает свое «я», свою личность, возможно­сти открыто, прямо, непосредственно выразить себя, заявить о себе.

Самовыражение, связанное с образом своего «я», с самопознанием своих способностей, с соотнесением их со своими потребностями и т.д., отличается от самореализации в жизни, когда познание окончено и нужно строить всю совокупность своих внешних взаимодействий с миром (не только в ценностно-смысловом, но и в контрольно-действенном отноше­нии). Возможность полного, гармоничного совпаде­ния самовыражения и самореализации целиком за­висит как от сформированности «образа я» (с точки зрения целостности), так и от личностной готовно­сти организовать, обеспечить, создать и т.д. всю совокупность внешних условий самореализации. Эти два условия являются необходимой предпосыл­кой для того, чтобы самовыражение и самореали­зация адекватно (для личности) совмещались во всех аспектах (временном, ценностном, действенном и т. д.).

Потребность в самовыражении, возникая уже в детском возрасте (претерпевает изменения в подрост­ковом, а затем в юношеском и т.д.), нуждается не только в специальном рассмотрении, но и во внима­нии к ней окружающих (особенно на первых, ранних стадиях ее формирования). Являясь конкретной фор­мой активности, самовыражение (потребность в нем) может также переходить во внутренний, скрытый план в случае своей нереализованности (а вначале — в ответ на неприятие ее со стороны окружающих). Однако если вовремя нереализованная активность (в ее общем виде) способна к своему «возрождению» на новых этапах (в новом качестве), то подавленное, неосуществленное (и в соответствующей форме) само­выражение «уходит» во внутренний план необрати­мо. Превращаясь в тот или иной комплекс, нереали­зованное «я» претерпевает качественные изменения уже на самых ранних стадиях своего формирования. Это может быть и феномен «больного» самолюбия, и комплекс неполноценности (в сфере личной жизни), и неадекватность самооценки (пониженный уровень притязаний), и другие последствия.

Процесс формирования своего «я» (с точки зрения его целостности, разносторонности) пробуждает высо­кую потребность в самовыражении, в «апробации» своих жизненных сил и возможностей. Вначале эта потребность имеет неярко выраженные формы, неяс­ную цель (на уровне «непонятных, волнующих жела­ний» и т.д.), приобретая (вместе с жизненным опытом) черты все большей определенности. Форми­рование внутреннего «я» идет «параллельно» посто­янному внешнему испытанию себя («на прочность», «на выносливость», «на силу» и т.д.). Получая свое­образный «отклик», подтверждение адекватности своего способа действия, общения, человек становится более уверенным в себе. Однако самая большая слож­ность заключается в том, что не все эти «подтвер­ждения» одобрительны, позитивны.

Творчески реализующий себя человек сплошь и рядом наталкивается на неприятие, непонимание или даже осуждение. Самым главным в таком случае является выработка представления о своем собствен­ном способе действия и жизни и убежденность в не­обходимости его реализации при всех обстоятель­ствах. Между тем одни люди при этом склонны считать, что их не поняли, другие — что они сами не правы. В этих выводах огромную роль играют жиз­ненные чувства личности, ее своеобразные интерпре­таторы жизненных проявлений. Эти интерпретации не только трагичны или оптимистичны, как выше отмечалось: они выражают внутреннее несогласие человека (скажем, с неприятием его окружающими) или протест, здоровую амбицию доказать свою правоту, упорство. В других случаях люди эмоциональ­но соглашаются с оценками своих действий, своего способа жизни, но тем самым уступают внутренне, отказываясь от своей индивидуальности, от своего права на особенность жизни. Поэтому разрыв в этой цепи приводит к задержке развития, застойным явле­ниям, «закомплексованности» и т.д.

Однако забота об адекватном самовыражении ре­бенка не должна превращаться со стороны взрослых в систему разнообразных запретов, сводящих все про­явления ребенка к своему минимуму, она должна находить гибкие формы ненавязчивого руководства этим процессом. Нельзя не учитывать, что поведение детей (особенно подростков) принимает крайние фор­мы только как реакция на всевозможные запреты, на «вяжущую руки» опеку, как желание «сделать по-своему», «всем вопреки» (а впоследствии — «всем назло»). Считая таких детей эгоистами, себялюбцами, родители не хотят понять, что сами настраивают их против себя, лишают их самого необходимого для правильного развития — возможности своевременно и адекватно самовыразиться, самоутвердиться. Та­ким образом, формируемое отношение «я» личности к миру — это целостный способ ее самовыражения в жизни, с присущими ей (и только ей) особенно­стями этого самовыражения и объективации, само­реализации.

Д. Н. Узнадзе предложил интересную типологию способов самовыражения ⁸. Он заметил, что один че­ловек выражает все, что на самом деле испытывает, причем выражает бурно, экспансивно, как бы «вы­плескивает» всего себя. Другой для своего внешнего выражения должен приложить волевое усилие (например, заставить себя позвонить кому-то по теле­фону), т.е. как бы преодолеть невидимую преграду, чтобы перейти из внутреннего мира во внешний (в то время как для первого типа личности никакой преграды не существует). Третий тип (названный им парадоксальным) ведет себя противоположным об­разом в одинаковых ситуациях и сходным — в раз­ных. Четвертый тип остается все время только во внутреннем мире, внешне только «приспосабливаясь» к ситуации, «учитывая» ее.

К. Леонгард описывает так называемую акцентуацию характера как определенные поведенческие и психологические «странности». Так, педантичность у женщины в домашнем быту, выражающая ее соб­ственное отношение к дому, может переходить в по­стоянные перепроверки (закрыты ли газовые краны, заперта ли дверь, выключен ли свет и т. д.), в не­обоснованные опасения и подозрения (себя и окру­жающих). Не имея внешне объективных причин для таких волнений, она начинает искать их, придумы­вать, постепенно убеждая себя в «реальности» суще­ствования той или иной «опасности».

К. Леонгард рассматривает случаи, когда одна из черт характера (наиболее ярко выраженная) начинает преобладать над остальными, приводя к неадекватным решениям жизненных ситуаций, их неверному восприятию и истолкованию.

При этом одна черта (доминирующая), достигая определенной степени, определенного предела, начи­нает сказываться на продуктивности (деятельности, активности) человека. «Постоянная неуверенность, постоянный последующий контроль могут достигнуть такой степени, при которой всякая работа продви­гается вперед черепашьим шагом. Предупредитель­ное взвешивание превращается в бесплодные раз­думья...» Демонстративный тип личности проявляет­ся в том, что люди «рисуют себя не такими, какими являются на самом деле, а такими, какими хотелось бы казаться» ⁹. Они используют всякую возможность представить себя с наилучшей стороны. «Поскольку у таких людей явно выражена склонность избегать трудностей, они часто меняют не только место рабо­ты, но и профессию... тем больше насчитывается на работе срывов, внезапных отказов от работы, которая якобы слишком тяжела...» ¹⁰

Проявление своего «я», адекватное или неадекват­ное самовыражение сопровождаются особым чувст­вом самолюбия. Оно является таким же своеобраз­ным «камертоном» своего внутреннего «я» в плане соответствия (или несоответствия) внешнему миру, как совесть является «камертоном» и регулятором соответствия (или несоответствия) поступков челове­ка его убеждениям, ценностям, целям и т.д. Психо­логический эквивалент самолюбия начинается с утверждения ребенка: «Я сам» (которое уже содержит в единстве и активацию, и самостоятельность). Оно проявляется в тезисах взрослой личности: «Я знаю, что делаю», «Я имею право делать так, как считаю нужным». Социально-психологически это чувство «я» выступает как тип соотнесения себя с другими: «Я сам» (синоним «Я один»), «Я лучше других», «Я не хуже других», «Я всем докажу», «Я нужен другим» и т.д.

Тот или иной тип самолюбия выражает не только способ активизации личности, но и ее жизненную позицию, ее программу, идеал. В анкете, предложен­ной подросткам, были получены такие ответы: «Я покажу себя», «Я докажу, на что способен», «Хочу проверить себя на самом трудном», «Я хочу доказать себе», «Хочу быть нужным другим», «Хочу быть интересным». Таковы формулы, выражающие самолюбивую позицию подростков. Здесь нетрудно увидеть и ту жизненную линию, которой они могут придерживаться, и ее движущую силу, характерную для каждой личности. Тот, кто хочет «себя пока­зать» или что-то кому-то «доказать», исходно ориен­тирован на сравнение с другими, на успех. Тот, кто хочет проверить себя на самом трудном, закладывает в свою программу критерий трудности, а не крите­рий успеха и удач, он не ориентируется на сравне­ние с другими, на то, чтобы быть на виду, и т.д. Тот, кто хочет быть нужным, ориентируется на полез­ность другим людям, на общее дело и не выбирает в качестве критерия личные достижения.

Анализ биографических материалов и опроса по­казал, что подростки с ярко выраженным желанием «показать себя», «всем доказать» преимущественно выбирают престижные или модные профессии. Те, кто нацелен на проверку себя в трудностях, преимуще­ственно выбирают редкие профессии, связанные с риском, романтикой, трудными условиями, а неко­торые — научную работу. Выбор профессии подрост­ками, желающими быть нужными, полезными, пре­имущественно приходится на специальности врача, педагога; хотя этот выбор и не так однозначен, но эти подростки редко выбирают престижные про­фессии. Таким образом, самолюбие выступает как некоторое интегральное личностное образование, ко­торое одновременно выражает движущую силу «я», его активную сторону, но не замкнутую «в себе» и «для себя», как утверждается в идеалистических теориях личности, а как способ соотнесения личности с социальным миром, другими людьми.

Если Рубинштейн раскрыл личность как триедин­ство — того, что человек хочет, что он может и что есть,— то мы добавляем к этому еще один пара­метр — что человек должен. Это — отношение к необходимости, к требованиям общества, окружаю­щих. Как показало исследование, самолюбие пред­ставляет собой некоторое сложное соединение ини­циативы, желания и одновременно долга, необходи­мости, обязанности, ответственности. Если исходно активность, индивидуальность личности включены в систему необходимости, то ее самолюбие становится синонимом полезности обществу, другим людям, си­нонимом общественной необходимости своей лично­сти и основанными на этом достоинстве и ответ­ственности.

Если активность «я» развивается путем противо­поставления себя другим, общественной необходи­мости, то движущей силой становится гипертрофи­рованное самолюбие — эгоизм, себялюбие, честолю­бие. Этому сопутствуют волюнтаризм, непризнание дисциплины, правил, обязательных для всех, своего долга и ответственности перед обществом.

Если человек не может активизировать свои внут­ренние возможности соотносительно со своим инди­видуальным «материалом» (способностями и т.д.), не находит адекватного внешним задачам способа ак­тивности, то развивается больное самолюбие. Послед­нее проявляется в двух крайностях: в занижении роли «я», неуверенности в себе, или, наоборот, в за­вышении роли «я», притязании на высокую оценку и признании своей исключительности. Однако в обоих случаях больное самолюбие требует постоянного под­тверждения своей социальной значимости. Но, как бы часто ни давалась общественная оценка, это все равно не способствует реалистичности самооценки. И другой парадокс: даже если самооценка завышена, человек с больным самолюбием всегда зависим от оценки окружающих.

Есть люди с неразвитым самолюбием. Однако вну­три этого типа возможны вариации. Одна из них связана с преобладанием чувства долга, исполни­тельности, добросовестности над инициативой. Дру­гая группа людей с неразвитым самолюбием харак­теризуется низкой активностью, постоянной неуве­ренностью в себе, склонностью к самообвинению и т.д. Если чувство долга гармонично сочетается с самолюбием, то возникает постоянная требователь­ность к себе, оптимизация активности, ответствен­ность. Если долг остается внешним регулятором, а самолюбие — истинным двигателем активности, то возникает противоречие, способ решения которого позволяет понять (кроме направленности личности) ее нравственно-психологическую устойчивость-не­устойчивость, самостоятельность-несамостоятель­ность и т.д.

Там, где активность личности идет вразрез с требо­ваниями к ней и долгом, активность не только полу­чает индивидуалистическую направленность, но и предполагает особый способ удовлетворения. Поэтому среди личностей с индивидуалистической направ­ленностью можно выделить разные типы по способу приведения в действие активности. Например, суще­ствует тип личности с развитым самолюбием, кото­рое требует и яркого выражения, и связанного с рис­ком способа удовлетворения. Не находя удовлетво­рения в общепринятой системе ценностей и в обыч­ных способах самовыражения, личность такого типа проявляет авантюрные инициативы, склонность к риску, притягательность которых для нее связана именно с тем, что человек переживает остроту нару­шения грани общепринятого, пренебрегает общест­венными правилами и бравирует этим. Другой тип личности с индивидуалистической направленностью удовлетворяется не только тем, что действует в су­губо личных интересах (это раскрывается в харак­теристике направленности), но и тем, что игнорирует общественные интересы. Иными словами, при инди­видуалистической направленности происходит не только замыкание «на себя», обособление «в себе», но и отрицательное отношение к общепринятым нор­мам социальной жизни.

Существует тип личности с индивидуалистической направленностью, который строит свою активность в системе общественной жизни, но учитывает лишь формальную сторону необходимости и долга. Психо­логически он «подкрепляется» тем, что использует возможности, предоставленные обществом, в своих целях. В отличие от авантюрного типа активность таких людей носит обыденно-потребительский харак­тер. Если у авантюрного типа активность поддержи­вается гипертрофированным чувством «я», умножа­ется на индивидуальность (А. Р. Ратинов и другие отмечают своеобразную «гордость» преступника, со­знание своего «мастерства»), то у второго активность укрепляется сознанием типичности своих действий («все копят», «все покупают» и т.д.).

Типы активности различаются по следующим основаниям: устойчивость-неустойчивость, уверен­ность-неуверенность, преобладание инициативы или ответственности, сочетание инициативы и ответствен­ности, высокая-низкая активность.

Личность с функционально-потребительской ак­тивностью, в силу того, что формальное выполнение долга для нее служит своеобразной ширмой, моти­вирована тем, что скрывает свои истинные побужде­ния. Напротив, личность с индивидуалистической (эгоистической) направленностью и «больным» само­любием навязчиво-болезненно противопоставляет себя другим, подчеркивает границу своих взаимо­отношений с ними. Активность таких людей, как правило, круто замешана на самолюбии: неприятие общественного долга, притязания на исключитель­ность связаны с тем, что личность возлагает ответ­ственность за неудачи на других. Она требует предо­ставления ей исключительных возможностей при минимальных обязанностях. Такой человек в прин­ципе не отрицает необходимости правил и порядка, но для себя требует исключения. Напротив, личность с преобладающим чувством долга и сознанием обще­ственной ответственности находит удовлетворение в выполнении этого долга и равнодушна к постоянно­му акцентированию ее заслуг, похвалам.

Таким образом, самолюбие как индикатор, крите­рий взаимодействий с миром играет важную роль в развитии ценностно-нравственной сферы личности, без которой невозможно чувство удовлетворенности, полноты жизни. Поэтому при определении различ­ных типов самовыражения должно приниматься в расчет самолюбие как постоянный его спутник, как один из действенных источников повышения (пони­жения) мотивации, приобретения (утраты) смысла жизни. Подводя итоги, заметим, что главным усло­вием самовыражения является установление адекват­ности, определяемой в большинстве случаев самой личностью, между внутренним миром (его запроса­ми, ориентациями, ценностями) и внешним способом выражения внутреннего мира. Это может проявлять­ся как в выборе социальной роли, так и в любой об­щественно полезной деятельности, в других занятиях.

Интересны исследования чехословацкого психо­лога О. Микшика, выявляющего способы поведения человека в критических ситуациях (поскольку имен­но в них испытывается на «прочность» способ вы­ражения себя в жизни) ¹¹. Это различные ситуации риска, возникающие у летчиков, альпинистов, в ко­торых один тип личности не выдерживает нагрузки, «распадается» уже на физиологическом уровне (по­гружается в сон во время полета, теряет координа­цию, перестает видеть, слышать, реагировать), другой тип «ломается» на психическом уровне (теряет силу воли, способность думать, принимать решения и т.д.), третий — на социально-психологическом уровне (со­храняет физиологическую и психическую мобилизо­ванность, но жертвует жизнью своего товарища ради собственного спасения, выпрыгивая из горящего са­молета, оставляет товарища, обрезая веревку в связке двух альпинистов). Поведение человека в таких кри­тических ситуациях становится показателем подлин­ной (или мнимой) нравственности человека, его ре­альным испытанием, жизненной проверкой (того, что он есть в действительности, а не напоказ).

Поэтому даже такой тип, который с трудом осу­ществляет переход от мечтаний к реальности в обыч­ной жизни, подчас способен проявить мужество, бы­строту, сообразительность в критических случаях, тогда как «предприимчивый тип» может проявить полную беспомощность перед лицом ответственности и т.д.

Разнообразие психических типов людей (сама идея этого разнообразия) не является чем-то обид­ным, указывающим на недостатки одних и досто­инства других. У всех в равной мере есть и то, и другое. Значение проблемы типологии сегодня состоит в том, чтобы понять, что у другого могут быть такие же важные проблемы, как и у меня, или, наоборот, свои, и не менее важные, чем у меня, проблемы, которые он должен и будет решать независимо от того, нравится мне это или нет, допускаю я это или нет.

Особенно остро проблема социально-психологиче­ских различий встает при определении активности личности (ее форм, способов реализации) ¹². Соци­альное поощрение, стимулирование людей социально активных, предприимчивых, деятельных должны стать повседневной практикой жизни общества.

3. Инициатива и ответственность как формы активности и стратегии личности

Инициатива и ответственность — это прежде все­го формы активности, качества, которые развиваются у индивида в большей или меньшей степени в за­висимости от того, насколько обществом ему предо­ставлена свобода и насколько он принимает общест­венную необходимость. Это формы активности лич­ности, развивающиеся в общественной жизни и на реальном жизненном пути. Инициатива представляет собой опережающую внешние требования или встреч­ную по отношению к ним свободную активность субъекта, которая затем реализуется в интеллекту­альной или практической сферах. Она выражается в определенных начинаниях, предложениях, с кото­рыми выступает человек. (Это и нашло отражение в ее традиционных определениях как творческого начала личности.) Инициатива есть выражение по­буждений и желаний, мотивов субъекта. Ответствен­ность — это добровольное, т.е. внутренне принятое, осуществление необходимости, правил, требований и т.д.

Существуют люди более или менее инициатив­ные, более или менее ответственные. Почему же в одном и том же обществе в результате разных жиз­ненных обстоятельств возникают такие достаточно существенные различия? Чтобы ответить на этот вопрос, мы обратились, прежде всего, к исследованию инициатив в том возрасте, в котором они наиболее интенсивно формируются и наиболее открыто прояв­ляются,— в юности.

В исследовании инициатив старшеклассников, проведенном под нашим руководством Е. Н. Погониной, обнаружился такой противоречивый факт. В этом возрасте, который теоретически является возрастом интенсивного формирования и яркого про­явления инициатив, инициативы, как показал конста­тирующий эксперимент, отсутствовали. Этот пара­доксальный факт и определил дальнейшую исследо­вательскую задачу — выявить причины отсутствия инициатив. Исследование показало, что наличие или отсутствие инициатив зависит не от возраста (это видно из сравнения разных по возрасту групп). Инициатива имеет индивидуальные формы и осо­бенности проявления, которые и раскрывают причи­ны ее наличия-отсутствия, развитости-неразвитости, выраженности-невыраженности. У первой группы юношей инициатива была устойчивым качеством (их было в данной выборке меньшинство), у второй — проявлялась лишь в отдельных ситуациях, у третьей (их было большинство), можно сказать, инициатива вообще отсутствовала.

Чтобы выявить причины столь больших различий, мы выделили два этапа в развитии инициативы — внутреннее побуждение, своего рода инициативный порыв, и ее внешнее проявление, когда о своей ини­циативе нужно официально «заявить», ее соответ­ствующим образом выразить и даже обосновать. Мо­жет, у человека и возникают инициативы, но он не умеет их представить? Может быть, группа (класс) не принимает этих инициатив? А может быть, самолю­бивый юноша, опасаясь, что его инициатива будет встречена отрицательно, сам ее в себе подавляет?

Выявились три причины отсутствия инициативы. У одного типа личности инициативы, как оказалось, не были сформированы на ранних этапах развития личности и ее жизненного пути. Мы не уточняли, коренились ли эти причины в дефиците общения с матерью, в зависимом (или подавленном) положении ребенка в семье, но лишь констатировали, что они заключены в истории развития личности. Вторая при­чина безынициативности оказалась связанной с социально-психологическими условиями, а именно сама личность подавляла инициативу на стадии ее возникновения, заранее зная, что она не будет при­нята и одобрена окружающими. Педагогам известен такой принцип организации школьных групп, кото­рый предписывает их членам: «не высовывайся». Таким способом группа блокирует инициативы от­дельных активных своих членов.

Неумение реализовать инициативы, отсутствие развитых социально-психологических способностей, организаторских умений, неразвитые формы коллек­тивной жизни тормозят проявление инициатив и их зарождение. Ожидая и предвидя трудности, личность задерживает проявление инициатив, если заранее знает, что не сможет их реализовать. Эта третья группа причин связана с тем, что сама личность блокирует свои инициативы. Если в одном случае личность подавляет инициативу потому, что не смо­жет организационно-практически ее реализовать, в другом — подавляет ее, заранее зная, что социаль­но-психологическое окружение ее не поддержит, то в третьем — инициатива подавляется в результате внутренних личностных противоречий. Как мы уви­дим, одним из них оказалось противоречие инициа­тивы и ответственности; желание проявить инициа­тиву подавлялось сознанием ответственности за ее выполнение.

Ответственность — присвоенная субъектом и по­тому активно им реализуемая необходимость. В обще­принятых определениях ответственности (Пиаже, Кольберг, Хелкама, Хайдер и др.) ставится акцент на когнитивных аспектах ответственности (предви­дение последствий своих действий, а потому их свое­временная регуляция, коррекция) или на моральных (автономная регуляция субъектом своего поведения на основе собственного нравственного выбора). Мы определяем ответственность более широко — как са­мостоятельное, добровольное осуществление необ­ходимости в границах и формах, определяемых са­мим субъектом. Она выступает как идеальное мыс­ленное моделирование субъектом ответственной си­туации, ее пределов и уровня сложности, а затем — практическое осуществление.

Субъект ответственности сам вводит критерии, по которым ограничивает поле своей активности, сам ведет контроль. Личность проявляет готовность к самостоятельному достижению результата, который она гарантирует при всех условиях. Ответствен­ность — обеспечение самой личностью и способа дей­ствия (общения), и результата своими силами при установленном ею уровне сложности деятельности и времени достижения результата, при любых неожи­данностях, трудностях и т. д. Ответственность пре­вращает внешний долг во внутреннюю потребность, поэтому если внешний долг, или обязанность, тре­бует внешнего контроля за его выполнением, то его превращение во внутреннюю обязанность сопровож­дается переходом к самоконтролю. Ответственный че­ловек знает, что он делает, и предвидит последствия своих действий. За ним не нужен контроль, на него можно положиться.

Исполнительный человек сделает ровно столько, сколько ему поручат, сколько предписано инструк­цией, правилом. Он может пропустить очень важное звено, сославшись на то, что оно не было указано в инструкции. Ответственный человек берет на себя решение задачи в целом, а не отдельных ее звеньев. Мелочный контроль, присущий бюрократическим структурам, разрушает личностную ответственность, личностную самостоятельность.

Человек проявляет ответственность не из боязни последствий, а в силу желания и готовности не до­пустить, своевременно предупредить последствия. Таким образом, самостоятельность, независимость от внешнего контроля, осознание целостности решаемой задачи, выполняемого дела являются факторами от­ветственности. Сознавая свою ответственность, чело­век не ограничивает себя каким-то набором условий и требований, а испытывает потребность найти наи­лучшие условия, оптимальные для выполнения тре­бований. Ответственность предполагает уверенность в своих силах, их соразмерность решаемой задаче (только безответственный человек берется за непо­сильное дело).

Ответственность, ставшая устойчивым качеством личности, позволяет ей легко справляться с предъ­являемыми к ней требованиями окружающей дей­ствительности, согласовывать эти требования и собственные желания, освобождая себя от внешнего, принудительного контроля, проверок. Она возникает там, где общество доверяет личности. Там, где дове­рия нет, ответственными можно назвать лишь отдель­ные формы поведения человека, отдельные действия, отдельные поступки. В этом случае ответственность не становится качеством личности.

Если человек отвечает за дело в целом, за свой выбор, за свои поступки, то он сам может определять последовательность своих действий, средства и спо­собы достижения цели, отделить главное от второсте­пенного. Иными словами, беря на себя ответствен­ность, человек гарантирует себе определенную сте­пень независимости, самостоятельности, свободы. По­этому ответственность дает возможность строить раз­ные стратегии, пробовать разные способы достижения цели, искать оптимальные.

В процессе жизни человек выбирает сам, за что взять на себя ответственность. Очень часто сознание ответственности за судьбу детей приводит к тому, что родители берут на себя ответственность за каж­дый шаг, каждый поступок, задерживая тем самым формирование ответственности у самого ребенка, не подозревая, что ребенок это интуитивно улавливает. Поэтому ответственность предполагает выработку определенной стратегии действия, поведения. Одни подчиняют свою жизнь внешним требованиям, фор­мально выполняя свой долг. Это наихудшая страте­гия, поскольку выполнение таких обязательств для личности неинтересно, а отвечать за большое профес­сиональное, жизненное дело она не готова. Превра­щение внешнего долга в формальные обязанности опустошает и внутреннюю жизнь личности. Страте­гии жизни других людей даже в жестких социаль­ных условиях (например, подконтрольности) обеспе­чили им большую независимость именно потому, что они добровольно брали на себя ответственность и со­хранили интерес к делу, мотивацию самостоятельного преодоления трудностей и т. д. Критерием полноты принятия личностью ответственности может служить согласование необходимости с желаниями и потреб­ностями личности, а потому и с инициативой в осу­ществлении дела.

На первый взгляд инициатива выступает как свободная форма активности, и в этом смысле она про­тивоположна ответственности как якобы вынужден­ной форме. Считаем, что ответственность — это доб­ровольное принятие необходимости, а потому на ее основе могут возникать инициативы. Для доказа­тельства этого предположения мы исследовали усло­вия перехода ответственности в инициативу в двух случаях: когда человек взял на себя ответственность в силу или внутренней потребности, или внешней необходимости. Другая гипотеза состояла в обрат­ном предположении: внутренняя потребность взять на себя ответственность возникает как раз тогда, когда субъект приступает к реализации на практике собственных инициатив. Если бы мы доказали, что инициатива может возникать и в ситуации ответст­венности (как признак ее добровольного принятия), то стало бы очевидно, что в этом случае ответствен­ность полностью присвоена человеком, т.е. стала его потребностью в реализации необходимости.

Важным показателем подлинной ответственности является то, что человек рассчитывает на свои силы, действует в соответствии с требованиями, предъяв­ляемыми к самому себе, т. е. независимо от внеш­него контроля. Для выявления меры и характера ответственности эксперимент строился так, что испытуемые имели возможность или действовать самостоятельно, или прибегать к помощи окружаю­щих.

Создавалась такая ситуация, в которой социаль­но-психологическое окружение (зрители) выступало с критикой или одобрением, имевшими своей целью вскрыть степень уверенности личности, подкрепить ее, поколебать и т.д. Но одобрение и критика вы­сказывались безотносительно к реальному успеху деятельности, поэтому-то и можно было выявить степень уверенности субъекта, его ориентацию на внутренние или внешние критерии. Исследовалась группа студентов гуманитарных вузов, которые в порядке выдвижения своих инициатив предлагали короткие сценические сюжеты. Участники экспери­мента предлагали самые разные сюжеты — слож­ные, яркие, занимательные, соревнуясь друг с дру­гом. Затем авторам сюжетов было предложено реа­лизовать их на сцене, стать ответственными постановщиками. Этот момент в эксперименте был кри­тическим, так как обнаружил, предполагали ли авторы инициатив себя в качестве лиц, ответствен­ных за постановку. Когда они становились ответст­венными исполнителями, осуществлялся переход от инициативы к ответственности.

Кроме зрителей, к помощи которых могли при­бегать постановщики, в эксперименте участвовало жюри. Члены жюри оценивали сложность-простоту и другие параметры сюжетов-инициатив, следили за тем, насколько постановщики прибегали к помощи, подражанию, консультациям. Они фиксировали изменения первоначальных сюжетов, когда авторы становились ответственными за их постановку. Экс­перимент показал, что одни студенты, выдвигая инициативы, уже предполагали себя ответственны­ми исполнителями своих замыслов; другие воспри­няли это как неожиданность и отказались от поста­новки. Отказ рассматривался как отсутствие ответ­ственности.

Выявились три группы студентов, одна из кото­рых предлагала (на стадии инициатив, замыслов) ровно столько, сколько смогла бы реализовать, вто­рая группа не помышляла о реализации вообще. В третью группу включались лица, которые перво­начально не предполагали себя (в будущем) постанов­щиками. Но, когда им было предложено поставить свой сюжет, они вынуждены были его упрощать. Ока­залось, что их стратегия противоположна стратегии студентов первой группы, которые, видя, что поста­новка в целом получается, начали дополнять, рас­ширять и развивать первоначальный сюжет. Таким образом, обнаружились две стратегии реализации инициатив: упрощение замысла на стадии его ответ­ственной реализации и его усложнение, конкретиза­ция, расширение.

Критерий усложнения или упрощения сюжета позволил понять некоторые скрытые механизмы свя­зи инициативы и ответственности: упрощение сю­жета свидетельствовало о противоречивости иници­ативы и ответственности. Инициатива расширяет поле деятельности, активности, но возникающая вслед за ней ответственность требует четких кри­териев для саморегуляции, и, если они предварительно не выделены, личность вынуждена сузить «пространство» активности, упростить задачу.

Далее эксперименты показали, что если студенты не берут на себя ответственность целиком, то они обращаются к социально-психологическим опорам (подражанию, сравнению, оценке, инструкциям). Иными словами, ответственность строит внутренние или внешние опоры, ищет критерии контроля — или свои, или внешние (социально-психологические).

Полученные данные выявили, что наиболее глу­боко инициатива и ответственность связаны тогда, когда, проявляя инициативу, человек мыслит себя субъектом ответственности. Социально-психологиче­ские поддержки (подражание, инструкции), к ко­торым прибегает сама личность, свидетельствуют о ее несамостоятельности, зависимости, что вскрывает противоречивый характер ее ответственности. Од­нако если в случае сужения поля своей активности субъект все же сохраняет автономию, то при об­ращении к социально-психологическим поддержкам имеет место возложение ответственности на внешние опоры, т.е. частичная утрата самостоятельности.

Обнаружилась интересная зависимость между характером инициатив и притязаниями личности на публичное одобрение, успех, оригинальность. Жела­ние заявить о себе иногда оборачивается неспособ­ностью самостоятельно реализовать свой замысел. Существует так называемый функциональный тип личности, у которого инициатива не связана с от­ветственностью, поскольку на ответственной стадии этот тип полностью отказывается от автономии, целиком переключается на социально-психологи­ческие опоры и активно заимствует готовые реше­ния. Его ответственность теряет характер личной ответственности, но он активно реализует готовое чужое решение.

Смена инициативной позиции на ответственную дает возможность выявить характер связи инициа­тивы и ответственности. Гармоничное и продуктив­ное сочетание инициативы и ответственности поз­воляет личности полностью сохранить свою автоно­мию и высокий уровень активности. Противоречи­вые формы связи инициативы и ответственности понижают уровень активности личности и лишают ее самостоятельности. Отсутствие между ними вну­тренней связи ведет к активному использованию готовых внешних моделей, правил и т.д.

Предметом исследования была и такая ситуация, в которой ответственность предшествовала инициа­тиве: инициатива могла проявиться только как расширение границ того необходимого и достаточ­ного, за что принималась ответственность. Мера принятой необходимости выражалась, по нашему предположению, в появлении инициативы. Мы пред­положили также, что субъект ответственности смо­жет расширить поле активности, только будучи уверен в достижении результата своими силами. Эта уверенность является также показателем ответ­ственности. Предварительно мы выявили установку на успешность (неуспешность) результата деятель­ности, поскольку именно эта установка могла цели­ком определять уверенность в успехе.

В эксперименте исключалась возможность подра­жания постановщиков друг другу, но присутство­вали зрители, которые давали свои оценки. Для выявления того, на внешние или внутренние крите­рии опирается личность, мы всех участников поста­вили в такую ситуацию, где их деятельность оце­нивалась независимо от того, нуждались они в этом или нет. В эксперименте использовалась ролевая игра, где зрители одобряют или не одобряют поста­новщика безотносительно к реальному результату его деятельности. Таким образом, можно было вы­явить, опирается ли личность на внутренние кри­терии успешности (и тогда она способна противо­стоять критике) или обращается к социально-психо­логическим поддержкам и критериям, ищет в них для себя опору.

Мы учитывали и удовлетворенность (неудовлет­воренность) личности своими результатами через ее отношение к справедливости (несправедливости) оценок жюри. В целом выявилось: характер при­тязаний личности — установка на успех-неуспех, уверенность-неуверенность (по мере совпадения-не­совпадения собственных оценок с оценками одобре­ния-неодобрения зрителей), наконец, удовлетворен­ность-неудовлетворенность своими достижениями в конкурсе в свете справедливости-несправедливости оценок жюри, а также в зависимости от объектив­ного успеха-неуспеха.

Эксперименты показали, что принятие ответст­венности ведет к повышению роли установки на успех-неуспех, т.е. к предвосхищению результата деятельности. Существенно то, что ответственность брали на себя даже те лица, которые имели установ­ку на неуспех, т.е. ответственность — это более глубокое понятие, чем притязания на успех. Она возникает не только при мотивации достижения, но и при мотивации поражения. Это подтверждает нашу гипотезу, что ответственность — это предъяв­ление требований к себе: они повышаются, если возникает возможность неуспеха.

Выявлены два критерия ответственности — расширение поля деятельности и уверенность (ко­торая сохраняется при наличии оценок — одобрения или критики). Если инициатива гармонично сочета­ется с ответственностью, то личность может противо­поставить собственную уверенность одобрению-не­одобрению окружающих. Негармоничная или проти­воречивая связь инициативы и ответственности при­водит к неуверенности, которая и проявляется в неспособности противопоставить свои критерии успе­ха оценкам окружающих.

Однако обнаружилось, что иногда выдвижение инициатив было и своеобразным уходом от ответ­ственности. Выдвигая нереалистические предложе­ния, эти лица настаивали на их реализации вопреки очевидным неудачам. (В своих опытах с обезьянами известный психолог Келер наблюдал такой случай: животное, чтобы достать подвешенный плод, ставит ящик на ребро (поскольку зрительно оно длиннее, чем другие стороны) и карабкается на него, не понимая, что в таком положении ящик стоять не может.) Подобно этому некоторые студенты упрямо пытались доказать и навязать окружающим свои решения, предложения, несмотря на их очевидное несоответствие действительности. Такая особенность поведения была свойственна лицам с установкой на успех. Более того, они испытывали удовлетворение и при неуспехе, обвиняя жюри в несправедливости оценок.

Удовлетворенность-неудовлетворенность не однозначно связана с успехом-неуспехом: у одних лиц успех не вел к удовлетворенности, другие вопреки неудаче не были неудовлетворены. В целом удовлет­воренность-неудовлетворенность зависит и от уста­новки на успех-неуспех, и от уверенности в себе, способствующей расширению инициатив.

Установка на поражение повышает функции самоконтроля, но блокирует инициативу. Эти лица не противостоят критике окружающих. При уста­новке на неуспех самоконтроль дает возможность развести неуспех и неудовлетворенность: и при не­успехе некоторые были удовлетворены тем, что они правильно действовали, а неудачу приписывали действию внешних обстоятельств. Студенты с уста­новкой на успех и при отсутствии гармоничной связи между инициативой и ответственностью удов­летворялись одобрением окружающих при явном неуспехе. Таким образом, в эксперименте был вос­создан внутренний механизм конформизма: чело­век видит, что терпит поражение, но принимает одобрение окружающих. Не этот ли тип людей как особая психологическая «порода» был характерен для эпохи застоя? Они разваливали хозяйство стра­ны и принимали в благодарность за это ордена. Другие студенты при установке на успех и при гар­моничном сочетании инициативы и ответственности не теряли способности противостоять мнению окру­жающих, имели собственные критерии успеха-неуспеха.

Для лиц с отсутствием инициативы и понижен­ным самоконтролем одобрение окружающих служи­ло внешними социально-психологическими опорами, которые компенсировали внутренние, что повышало их уверенность. Далее, по характеру связи уверен­ности-неуверенности с одобрением-критикой окру­жающих выделились два парадоксальных типа: один из них становился более уверенным при воз­растании критики, т. е. противостояние критике повышало четкость внутренних критериев. (Таких людей в жизни называют упрямыми.) Второй, на­против, столь негативно реагировал на критику, что его способность к саморегуляции блокировалась, эмоции мешали действию.

Благодаря   экспериментам   удалось   установить, как личность в своей инициативе и ответственности ориентирована на оценку окружающих, в какой мере она противопоставляет свои критерии при оценке результата деятельности критике или одобре­нию (критериям) окружающих. Выявились особен­ности самостоятельности, автономности личности: в начале нашего исследования о ее самостоятель­ности свидетельствовало отсутствие ориентации на социально-психологические критерии и опоры, далее показателем самостоятельности стала способность сохранять уверенность и даже противопоставить свои критерии успеха-неуспеха социально-психоло­гическому одобрению-неодобрению.

Способ реагирования на критику или одобрение окружающих обнаружил закрытость, нейтральность или открытость, зависимость личности от этого ок­ружения, что раскрывает механизмы ее ответствен­ности. Обнаружился тип настолько зависимый, что он одобрение окружающих ставил выше очевидного неуспеха; нейтральный тип, т. е. не нуждающийся в одобрении или порицании в силу уверенности во внутренних критериях; наконец, тип, закрытый по отношению к социально-психологическим воздейст­виям.

Почему столь важна роль социально-психоло­гического окружения для «испытания на прочность» ответственности личности? Итоги данного экспери­мента, который, конечно, носил конкретный, а пото­му достаточно узкий характер, можно сравнить с другими исследованиями. Дело в том, что большин­ство исследователей связывают ответственность с разрешением разного рода противоречий. Так, классические опыты Кольберга, исследовавшего ответственность, содержали два противоречащих друг другу моральных суждения — воровство или спасение жизни. (Герой рассказа Кольберга Ганс стоит перед альтернативой: чтобы спасти жизнь своей больной раком жены, он должен купить ле­карство, но, поскольку оно стоит слишком дорого, ему остается только его украсть.)

В наших экспериментах противоречие не задава­лось самой задачей, а возникало (или не возни­кало) как внутреннее противоречие (между иници­ативой и ответственностью) или как противоречие внутреннего и внешнего (самооценка и самоконтроль и внешняя оценка, внешний контроль). Это различие принципиально: для испытуемых Кольберга вся си­туация достаточно умозрительна, а потому трудно сказать, насколько ее противоречие оказывается собственно личностным, тогда как в наших экспери­ментах противоречие возникает между реальным действием личности (ее инициативой) и неожиданно возложенной на нее ответственностью (или между ее уверенностью в себе, внезапно поколебленной кри­тикой, и т.д.). Таким образом, психологическая реальность, исследуемая нами, охватывает действи­тельные личностные противоречия.

Мы не беремся обсуждать данные Кольберга о возрастных стадиях и характеристиках ответствен­ности, которые он различал по характеру социаль­но-нравственных позиций и соответствующих аргу­ментов при решении противоречия *. Но внутри исследованного нами возраста обнаружены такие различия в типах ответственности, которые ставят под сомнение глобальность стадий Кольберга, ука­зывают на чрезмерную абстрактность его подхода. В исследуемом возрасте обнаружилось характерное для ряда типов общее противоречие между личными амбициями, казалось бы ориентированными на со­циально-психологическое окружение, на успех в гла­зах группы, и реальной личностной несамостоятель­ностью, которая сразу проявляется в случае критики со стороны группы; противоречие между самоуве­ренностью, выражающейся в виде инициатив, и неуверенностью на стадии ответственности. Разли­чия типов инициативы и ответственности позволя­ют понять и те механизмы, которые лежат в основе подлинной ответственности и инициативы, и те, ко­торые препятствуют их формированию. На первый

взгляд тип, который оказывается независимым от суждений группы (позитивных или негативных), может быть назван индивидуалистом или даже эгоистом и служить скорее негативным образцом, чем идеалом ответственного человека. Можно пред­положить, что он не годится для коллективной, раз­деленной ответственности.

На самом деле только тот, кто обладает внутрен­ней свободой от давления непосредственного окру­жения (тем более что окружением была не сложив­шаяся студенческая группа, а случайные люд — зрители), и может отстаивать свой нравственный выбор, брать на себя ответственность. Тот же, кто спешит отказаться от своих инициатив, приходит к «фальстарту» при упоминании об ответственности, на того и группа не может возложить свои поруче­ния, ответственность за общее дело, сколь бы ни был он чуток к общественному мнению. В такой игровой ситуации, как наш эксперимент, мы не имели, казалось бы, ни юридических, ни нравствен­ных нарушений. Однако ряд типов (и среди них конформист в чистом виде) обнаружили серьезные человеческие, психологические издержки. Например, обычно считается ответственным тот, кто предвидит последствия своих поступков. Мы обнаружили формальность, «психологическую безнравственность» такой ответственности, при которой человек стремит­ся избежать прогнозируемого неуспеха, а его иници­атива становится способом ухода от ответственности в сферу фантазии, необязательного.

* Кольберг установил, что дети находятся на стадии доморального сознания, поскольку аргументируют опасностью быть уличенными, подростки аргументируют с позиций «молодого члена общества», стремящегося к соблюдению «порядка». Субъ­ектом (субъективная ответственность) ответственности, по Кольбергу, личность становится на стадии «морали хороших челове­ческих отношений», затем проходит стадию морали социальной системы и совести и, наконец, стадию гражданского этического сознания.

Подлинная ответственность обнаруживается, пре­жде всего, в характере притязаний, в требователь­ности к себе, в установке на преодоление трудно­стей. Фактором, препятствующим ответственности, является установка на успех в глазах окружающих, стремление к публичности. Подлинная ответствен­ность связана с уверенностью в себе и собственными критериями саморегуляции. Неполнота ответствен­ности проявлялась в неуверенности и в обращении к внешним критериям. Неуверенность в свою оче­редь проявлялась в неспособности отстоять свои кри­терии, когда деятельность подвергалась резкой кри­тике, в отказе от своих критериев при явно завы­шенных оценках.

Если личность стремится реализовать свою ини­циативу, не беря на себя ответственность, то внеш­ние требования воспринимаются как принудитель­ные, неожиданные. Это ведет к эмоциональному дис­комфорту личности, к неудовлетворенности и в ито­ге — к утрате инициатив. Если же деятельность осуществляется только через ответственность, огра­ниченную достижением результата, уходом от неуспеха, то отсутствует полнота самовыражения, а потому полнота удовлетворенности. Здесь раскры­вается ограниченность представления об ответствен­ности как обязанности. Обязанность исключает возможность разных стратегий реализации дела, решения задачи, внутреннюю свободу субъекта, его способность к маневренности, творчеству.

На первый взгляд, исходя из определения ответ­ственности как присвоения личностью внешней не­обходимости, человек в своих действиях должен руководствоваться внешними социально-психологи­ческими критериями, искать в них опору. На самом деле основным для ответственности является чувст­во уверенности человека в своих силах, наличие четких собственных критериев деятельности и спо­собность их отстоять, добиться своего. Ответственность, как показало исследование,    может быть, или устойчивым  качеством личности,  или  ответственным   осуществлением  конкретной   деятельности, т. е. отдельным поступком. Следовательно, ответственный способ осуществления деятельности может быть доступен и тем, у кого ответственность не стала еще устойчивым качеством. Это значит, что ответственность как качество личности нужно фор­мировать через деятельность.

Потенциально способными к ответственному пове­дению могут быть и лица, обладающие исполнитель­ностью как устойчивым качеством личности, и лица по своему типу амбициозные, стремящиеся к популяр­ности, и т.д. Но одновременно выявились и слабые, ненадежные звенья присущего им ответственного по­ведения. Поэтому их ответственность нужно форми­ровать иным путем, не только опирающимся на их сознание и на осознание необходимости.

Данное исследование обнаружило оптимальное соотношение инициативы и ответственности в психологической структуре деятельности. На первый взгляд кажется, что деятельность всегда должна на­чинаться с инициативы, поскольку в последней про­являются мотивы, цели человека. Более того, деятель­ностью психологи считают только ту, которая отве­чает мотивам, потребностям. Тогда и оказывается, что ответственность сводится к предвидению или к дости­жению результата. Однако наше исследование пока­зало, что последовательность инициативы и ответст­венности важна не сама по себе. Деятельность может инициативно начаться, но не перерасти в ответствен­ную и, наоборот, ответственно начаться, но не пере­расти в инициативный способ ее осуществления.

Раскрытие соотношения инициативы и ответствен­ности как внутриличностного соотношения (гармо­ничного или конфликтного) очень важно для даль­нейшего понимания коллективных форм инициативы и ответственности, для раскрытия механизмов со­гласования инициатив и разделения (от понятия «разделенная ответственность») ответственности. Хо­тя данное исследование не ставило целью выявить согласование инициатив, но наблюдение показало многие формы «согласований», которые проливают свет на судьбы этой формы активности в обществе. Одни лица проявляли инициативы, когда были пас­сивны все остальные, другие — в порядке подража­ния или соревнования с окружающими, наконец, только некоторые были инициативны «по собствен­ному побуждению». Обнаружилось также неумение согласовывать разные инициативы. Как уже отмеча­лось, причины этого кроются в незнании организаци­онных путей их реализации. Старшеклассники были быстры на выдумку и «туги» на ее воплощение в жизнь. «Согласованность» инициатив выступала либо как их тождественность, либо как их «контраст­ность», но подлинное согласование инициатив отсут­ствовало.

Особенности взаимодействия разных типов ответ­ственности были еще более сложными и противоречи­выми во временных группах молодежи (старшеклас­сников и студентов). Они обнаружили неспособность к разделенной ответственности. Если легко обнаружи­вался лидер тех или иных инициатив (при условии пассивности группы), то лидера ответственности за группу оказалось найти очень трудно, хотя в нее и входили люди, действительно обладающие ответст­венностью как устойчивым качеством личности, но они были готовы отвечать только за себя.

Таким образом, условием выработки коллектив­ных инициатив и разделенной ответственности явля­ется, во-первых, знание особенностей каждого из чле­нов группы, во-вторых, знание межличностных отно­шений в данной группе («традиций» подавления ини­циатив, безответственности и т.д.), на основе которых только и возможно построение педагогических воспи­тательных стратегий. Однако учет этих особенностей и «традиций» (особенно негативных) не должен пре­вращаться в опору на них. Например, при сложных взаимоотношениях подростков, когда их инициативы блокируют друг друга, можно предположить новые, необычные для них формы совместной деятельности, такие, как организационно-деятельностные и ролевые игры. В них разрушаются негативные стереотипы, закрепленные роли («инициатора», «козла отпуще­ния»), лидерство и формы активности начинают переструктурироваться.

Таким образом, мы выяснили, что активность вы­полняет самые разнообразные роли в жизненном функционировании личности, обслуживает все сферы ее жизни — от «координатора», организатора всех жизненных отношений и проявлений личности, «посредника» между требованиями общественной и личной жизни до самых детальных, частных, «мелких» операций, осуществляемых человеком по­вседневно. Говоря об активности в жизни каждого человека, отметим, что она является как бы резуль­тирующей всех его жизненных планов: временного, ценностного, действенного и т.д. Так, осуществляясь личностью в действенном плане жизни, активность приобретает форму самореализации, во временном плане — форму актуализации своих действий, т.е. са­морегуляции, в ценностном плане — форму самовы­ражения (самолюбия) как проявления своего «я» в жизни.

Глава III

 

ЧЕЛОВЕК — ОРГАНИЗАТОР   СВОЕГО   ВРЕМЕНИ

 

1. Время в жизни человека

 

Проблема психологического времени — одна из интереснейших и наименее разработанных в психо­логии. Особенность ее в том, что время и объективно (везде одинаково по своим законам), и индивидуаль­но. Оно является мерилом жизни человека (ее собы­тий, развития), но подчас не может переживаться «объективно», в отрыве от собственно личностных смыслов и значений.

Поскольку время «определено не только количественно, но и качественно и различается не только по количеству, но и по качеству» ¹, ученые на протяже­нии длительного периода вели дискуссию (она прохо­дила в основном между представителями естест­венных и гуманитарных наук) о том, каковы особенности этого «другого», не физического времени, имеет ли вообще последнее право на существование. Это время помимо основных физических параметров, присущих любому времени, должно обладать каки­ми-то особыми признаками, которые определяли бы его как человеческое время ². Разрешить многолет­нюю дискуссию, отстоять «человечность» времени помогли психологи. Выделив сначала субъективное время, отличное от физического, они затем доказали, что «субъективность» — это принадлежность време­ни субъекту, а не субъективистское его истолко­вание ³.

Внимание исследователей проблемы времени со­средоточилось на выявлении качественной специфи­ки, качественной определенности времени (согласно определению К. Маркса), а не только на особенностях субъективного переживания хронологического вре­мени. Накопленные в психологии и других науках све­дения, факты постепенно раскрывали временные аспекты психики, механизмы их действия (такие, как скорость, ритм, интенсивность) с точки зрения «про­извольного» управления этими механизмами субъек­том в отличие от неуправляемых, физиологических процессов (альфа-, бета-ритмов, подвижности нерв­ных процессов и т.д.). В этой связи скорость рассмат­ривалась, в частности, как скорость управления чело­веком своими психическими процессами (их произ­вольное замедление или ускорение), темп — как про­извольная психологическая интенсивность (с точки зрения значимости для личности интенсивного вы­полнения того или иного плана, задания), ритм — как психологически заданный и личностно обосно­ванный режим работы (количество перерывов, интер­валов и т.д.).

Все развитие психики человека осуществляется во времени, поэтому психологи постепенно стали выде­лять периоды, этапы, события, поворотные пункты ⁴. Появилось понятие жизненного пути ⁵, или индиви­дуальной истории (по аналогии с общественной), развитие психики определялось как протяженное, удлиненное, изменяющееся во времени, имеющее прошлое, настоящее, будущее.

Проблема времени оказывается удивительно близ­кой ученому и писателю, критику и художнику, актеру и публицисту. За последние годы появилось множество произведений, посвященных философским проблемам времени, они ставятся крупнейшими пи­сателями XX в.: М. Прустом, Д. Джойсом, В. Вулф, Ф.-С. Фицджеральдом, Т. Манном и др.

Проблеме времени отводится значительное место в произведениях классиков марксизма-ленинизма. К. Маркс писал, что, «если предположить наличие коллективного производства, определение времени, естественно, сохраняет существенное значение» ⁶. Особенно актуальным становится Марксово положе­ние об экономии времени, которое подтверждается всем ходом общественного развития: «Чем меньше времени требуется обществу на производство пшени­цы, скота и т.д., тем больше времени оно выигрывает для другого производства, материального или духов­ного. Как для отдельного индивида, так и для общест­ва всесторонность его развития, его потребления и его деятельности зависит от сбережения времени. Всякая экономия в конечном счете сводится к экономии вре­мени» ⁷.

Почему именно психологическое время вызывает особый интерес? В первую очередь потому, что сегодня ученые-психологи ищут и определяют (наряду с со­циологами и обществоведами) оптимальные условия и характеристики процессов труда, отношений про­изводства, коллективной и индивидуальной деятель­ности, изучают условия психологической совместимости людей, намечают способы рационального ис­пользования времени в системе «человек — машина», связанной со «скоростными» механизмами человека (такими, как скорость, темп, ритм и т.д.), с пробле­мой экономии времени за счет интенсификации.

Концепция труда, созданная К. Марксом, раскры­ла за его внешними временными характеристиками (такими, как продолжительность рабочего дня, ин­тенсивность труда) его сущностную социальную де­терминацию временем. «Точно так же,— отмечал             К. Маркс,— общество должно целесообразно распре­делять свое время, чтобы достичь производства, со­ответствующего его совокупным потребностям, подобно тому, как отдельное лицо должно правильно распределять свое время, чтобы приобрести знания в надлежащих соотношениях или чтобы удовлетворять различным требованиям, предъявляемым к его деятельности. Стало быть, экономия времени, равно как и планомерное распределение рабочего времени по различным отраслям производства, остается пер­вым экономическим законом на основе коллективного производства» ⁸.

Маркс показал, что время является и критерием общественных отношений, и социальной детерминантой всей человеческой деятельности, ее внутрен­ним законом. Тем самым методологически был подор­ван описательный подход к пониманию социального времени как простой продолжительности, как просто­го течения событий во времени. Личность и ее труд предстали как жестко детерминированные общест­венным временем, как контролируемые во времени, как ускоряемые и ускоряющиеся. Тем самым корен­ным образом изменился подход, в рамках которого рассматривалась специфика времени личности. Лич­ность уже не выступала как некий эпицентр, вокруг которого свободно и произвольно располагается прошлое, настоящее и будущее. Она стала рассматри­ваться как субъект времени своей жизни и ее органи­затор. При этом оптимальная регуляция, организация времени предполагают адекватное определение (оценку) личностью своих возможностей, выявление их соответствия или несоответствия внешним услови­ям деятельности. Следовательно, принадлежность времени субъекту предполагает регуляцию, планиро­вание, «использование» времени самой личностью.

Особенность субъекта времени проявляется в та­ком «перераспределении» времени, при котором лич­ность осуществляет выбор адекватного (внешним и внутренним запросам) способа деятельности (в обще­нии, в образе жизни). При этом возможен выбор раз­личных способов организации времени. Л. Сэв, напри­мер, определяет процесс регуляции времени как его «использование». В роли субъекта организации вре­мени у него выступает «реальный базис личности», на основе которого и происходит это использование (или регуляция) ⁹. Только выступая в качестве реаль­ного субъекта организации времени своей жизни, че­ловек получает возможность своевременно и адекват­но общественным задачам включаться в их решение, соотносить необходимое и свободное время своей жизни как на основании социальных запросов, так и на основании собственных планов, перспектив и т.д. Поэтому оптимальное для личности решение вопро­сов организации времени невозможно вне субъекта, помимо него.

Временная регуляция охватывает как деятель­ность в целом (с точки зрения соответствия ее плану), так и определение отдельных ее этапов, участков (вы­бор подходящего момента для совершения отдельной операции, способа связи, перехода от одной операции к другой, сокращения промежутков между опера­циями и т. д.) ¹⁰.

Социальное время, предъявляя свои требования человеку, четко обозначает, в какой период он должен уложиться, чтобы социально не отстать, «успеть». Оно может выступать как «движущей силой» разви­тия субъекта времени (с точки зрения совершенство­вания способов управления временем), так и его тор­мозом, стрессогенным фактором (в случае несформированности личностью своего качества как субъекта времени). Желание и необходимость соответствовать социальному времени, не отстать, «идти в ногу со временем» обусловливают такую стратегию организации времени, когда для того, чтобы не отстать, нужно «быть немного впереди». Стратегия «опережения» реального (хронологического) времени, планирова­ния своих действий (событий) «наперед» является стратегией активного преобразования, «резервирова­ния» или, наоборот, «использования» своего налич­ного времени, превращения его в условие своего раз­вития, реализации своих задач и т.д.

Стратегия (если ее можно так назвать) «запазды­вания» предполагает пассивное перераспределение времени (по дням, месяцам, не сегодня, так завтра), которое не используется для развития, не выделяется в свободное время и т.д. С точки зрения рациональ­ной организации времени различаются стратегии «активного учета» социальных нормативов времени (сроков, темпов) при соблюдении своих «интересов» и стратегии «пассивного приноравливания» к внешним временным требованиям, когда человек покорно им подчиняется, а его планы так и остаются планами. Стратегия «активного игнорирования» нормативов времени в результате приводит к безнадежному отставанию, к профессиональной и личной некомпе­тентности, к дезориентации в происходящем и т. д. Только выявив место индивида на «пересечении» различных времен жизни, часто действующих в противоположных направлениях, можно определить его роль как субъекта согласования, соотнесения, связывания всех этих времен.

Каковы же реальные, жизненные критерии организации времени субъектом? Какими механизма­ми, средствами осуществляется эта организация? Для определения истинных критериев личностной органи­зации времени мы ввели понятие своевременности. Своевременность выступает как предпосылка и усло­вие адекватного (требованиям социального и личного времени) распределения времени. Без своевременно­сти, т. е. без соответствия (согласования, координа­ции) этих требований, невозможно оптимальное распределение времени жизни. Таким образом, мож­но сказать, что своевременность — это способ разре­шения противоречия между социальным и личност­ным временем, способ приведения в соответствие внешних и внутренних условий жизни. Организация времени — это оптимальное соотнесение различных этапов, периодов жизни, установление оптимальной для личности последовательности жизненных собы­тий, которое должно осуществляться личностью в срок (т. е. своевременно). Поэтому, возвращаясь к определению субъекта времени, можно сказать, что своевременность выступает как его неотъемлемое ка­чество.

В обычной жизни мы нередко встречаемся с ситуа­циями, промедление в которых «смерти подобно», требующими своего немедленного разрешения. По­этому, говоря об организации времени жизни, осуще­ствляемой оптимальным для личности образом, мы указываем, прежде всего, на ее своевременное осуще­ствление как на единственный критерий, актуальный в повседневной жизни. Своевременное действие, осу­ществляемое одномоментно, одноразово, может ока­заться случайностью, никак не закрепляющейся в индивидуальном опыте человека (в его сознании, па­мяти). Своевременное действие, осуществляемое ежедневно, становится жизненной практикой, спосо­бом существования индивида во времени. Своевремен­ное действие как ежедневная практика, привычка, становясь способом жизни человека, определяет его жизненную стратегию во времени, которая является стратегией «опережения» хронологического времени.

Своевременность проявляется в адекватном внеш­ним временным нормативам использовании своих временных психических способностей и механизмов, в создании особой временной направленности дея­тельности, в ходе которой человек связывает разор­ванные, разобщенные во времени объекты, придает им определенный ритм и скорость.

Различной оказывается мотивирующая сила своевременности: у ряда людей ярко выражена жизненная торопливость, безотносительная к реаль­ным, объективным обстоятельствам их жизни, как будто время постоянно подстегивает их, как будто они постоянно боятся упустить главное. Однако как бы ни различались формы проявления (или непроявления) своевременности, она является необ­ходимым качеством личности, условием реализации ее индивидуальных и социальных возможностей.

Своевременность важна и при овладении профес­сией, включая получение образования и становление мастерства, прохождение этапов профессиональной жизни (карьеры). Она диктуется и существующими социальными нормами — оптимальными возраст­ными сроками прохождения соответствующих эта­пов и личностной потребностью в самореализации. Иногда, даже неосознанно человек ставит себе сроки, оценивая их несоблюдение как жизненную неудачу. Последовательность основных жизненных шагов (получение образования, вступление в брак, рождение детей, этапы карьеры) располагается каж­дым человеком в своеобразном ценностно-временном измерении, в соответствии с чем они и получают определенную личностную оценку («еще успею», «еще рано», «уже поздно», «скоро будет поздно»). Эти временные смысловые оценки часто являются важнейшей составляющей жизненной мотивации (или ее падения), а затем и регуляции реальных соотношений личности с объективным временем. Сознание того, что я не успел вовремя жениться, получить образование, сделать карьеру, существенно снижает самооценку личности и ее удовлетворен­ность жизнью. Своевременность — таково важней­шее из качеств личности как субъекта жизни, осо­знанное или переживаемое основание регуляции времени жизни. Это качество, как показывают наши исследования, носит индивидуально-типологический характер.

Индивидуальную способность к регуляции вре­мени можно рассматривать как способность к плани­рованию, к определению последовательности опера­ций во времени. Способность сосредоточивать макси­мум напряжения, усилий в данный момент, сохра­нять психические резервы до конца осуществления деятельности, устанавливать психологически и объек­тивно целесообразную ритмику формируется и вос­питывается у личности как способность к регуляции времени. Личность, способная работать в условиях временного стресса, снимать или усиливать его действие, может улавливать и выделять временные «пики», оперативно использовать все временные параметры, определять пределы, как допустимых опозданий, так и допустимых опережений.

При анализе способности к регуляции времени необходимо учитывать все уровни этой регуляции от простого напряжения всех физических сил, нервно-психических усилий, включая целесообраз­ное распределение памяти, внимания, мышления, воли, до организации деятельности в ее временной последовательности, скорости. При этом каждый уровень регуляции времени выступает средством решения задачи регуляции времени на следующем уровне. Например, психическая регуляция высту­пает средством решения задачи регуляции деятель­ности. В свою очередь регуляция деятельности явля­ется условием превращения личности в субъекта деятельности.

Оптимальная форма проявления способности к регуляции времени — это организация жизни как единого целого, самостоятельное определение жиз­ненных периодов, фаз, занятий, их последовательно­сти и смысловой иерархии ¹¹. Высший уровень разви­тия этой способности означает, что вся динамика жизни начинает зависеть от ее субъекта, темпов и характера его развития. Продуктивное использование времени, ориентация во времени, способность по-своему распределить время в условиях, когда время наступления событий неопределенно, когда отсут­ствует строгая детерминация времени,— это особые личностные временные способности, которые и обеспечивают своевременность, продуктивность, опти­мальность ее общественной и личной жизни.

Однако личностный уровень организации вре­мени не может быть выведен только из закономер­ностей и особенностей психологического времени. Сущность личностной организации времени может быть раскрыта через соотношение личности с таким целостным, специфическим, динамическим процес­сом, как ее жизненный путь.

В исследованиях жизненного пути личности наи­более важным для психологов оказалось определение субъективного времени ¹². Далее необходимо было выявить специфику личностного времени, устано­вить связь между субъективным и объективным временем, показать, как личность устанавливает эту связь, какую роль играет субъективное время в регу­ляции жизненного пути. Первоначально задача определения жизненного пути была поставлена Ш. Бюлер как нахождение интеграла биологического, исторического и индивидуально-биографи­ческого времени, в которой лишь угадывалась идея связи объективного и субъективного времени ¹³.

Сторонники событийного подхода к жизненному пути предложили его членение на события как некоторые кванты, которые способны придать ему динамику. Однако им не удалось связать внешние события с внутренними и тем самым соотнести их периодизацию с субъективным личностным време­нем. Субъективный ряд событий оказался связан­ным с объективным лишь случайным совпадением во времени. Личность не рассматривалась как осно­вание связи субъективного и объективного времени.

Ограниченность подходов к жизненному пути со­стояла в том, что личность не рассматривалась как организатор жизненной динамики, жизненного пути. Генетическая теория личности, идея качественного изменения и развития личности в процессе жизни, которая разрабатывалась П. Жанэ, Ж. Пиаже, С. Л. Рубинштейном и Л. С. Выготским, не была применена к анализу жизненного движения лично­сти, не сомкнулась с представлением о личности, осуществляющей свою жизнь во времени. При ана­лизе жизненного пути не рассматривался вопрос о том, как соотносится общественное и индивидуаль­ное время в жизни личности.

Одно из основных противоречий индивидуальной жизнедеятельности заключается в противоречии между жесткой общественной детерминированностью личной жизни во времени и способностью личности к развитию, т.е. к возрастанию ее возможностей, умножению ее личностного времени в процессе жиз­ненного становления и самоопределения. Расширение временных возможностей личности связано с жиз­ненным опытом, с развитием способностей и умений, повышающих скорость осуществления деятельности, наконец, с развитием особой способности к личност­ной организации времени жизни.

По нашему мнению, именно целостность и непре­рывность сущностно характеризуют развитие лич­ности на протяжении всего жизненного пути в отли­чие от возрастного развития. Для каждой личности существует свой, пронизывающий все ее возрасты, единый на протяжении всего времени жизни способ развития. Он может носить прогрессивный или ре­грессивный характер, может осуществляться гармо­нично или противоречиво (противоречия между по­требностями-притязаниями и способностями, между творческим типом личности и нетворческим характе­ром профессии, труда и т.д.), может быть интенсив­ным или экстенсивным, более индивидуализирован­ным или типичным.

Личностное развитие многоуровнево и сложно. Оно включает и природно-психическое, и социокуль­турное развитие личности. Однако при всей разно­плановости уровней развития, при их гетерохронности (Б. Г. Ананьев), ведущее противоречие возни­кает в результате несовпадения возрастающих воз­можностей личности и социально заданных условий их реализации (труд, общение и т.д.) или в резуль­тате социальных возможностей и неспособности лич­ности к их использованию. Неполная, неадекватная самореализация — это уничтожение ценности, а тем самым растрата личностного времени. Необрати­мость хода жизни (в природном смысле) лишь уси­ливает остроту этого противоречия.

Ценностное отношение к жизни проявляется в мотиве успеть воплотить себя в жизни, в чем-то непреходящем, в человечески-ценном, в общественно значимом. Эта основная потребность объектива­ции проявляется в стремлении расширить границы своего индивидуального бытия, воплотить, объек­тивировать себя в формах, неподвластных течению времени, сделать свою жизнь более интенсивной в настоящем. Последнее и составляет основу дея­тельной личности, основу переживания времени как ценного (или как пустого, бессмысленного). Основное противоречие жизни личности может вы­глядеть так, что, совершая во времени реальные дей­ствия, поступки, личность оказывается не в силах переживать их как ценность (в силу общественных или личных причин). Это и есть обесценение, уничто­жение личностного времени. В общественной жизни есть сферы, которые насыщены событиями, проти­воречиями, социально перспективны, характеризу­ются высокими темпами развития. Попадая в такие сферы, личность получает возможность интенсивно взаимодействовать со средой, приобретает высокий ритм жизни. Благоприятные общественные условия усиливают, увеличивают возможности личности, умножают ее потенциал.

Если способность к организации времени высту­пает как временное и ценностное упорядочение жизни, ее событий, этапов, то активность в органи­зации времени — это реальное созидание времени жизни, его умножение, расширение, наполнение. Это достигается различными путями: в одном слу­чае — оптимальным использованием человеком своих природных и психических возможностей (резервов развития), в другом — нахождением лич­ностью оптимально-индивидуального темпа жизни, выбором оптимальной стратегии поведения, в треть­ем — своевременным включением личности в со­циальные процессы, оптимальным соединением индивидуальной и коллективной активности. Здесь своевременность раскрывается в связи с динамикой объективного хода жизни, социальных процессов и событий. Активность личности при этом может проявляться своевременно или несвоевременно.

Анализ развития личности, ее способности к организации времени жизни обнаруживает, что управление временем со стороны личности носит или прямой, или опосредованный характер. Раз­витие личности (ее опыт, знания, способности и, наконец, зрелость) есть потенциальное время (или потенцирование времени), которым личность не может управлять непосредственно. Но активность превращает это потенциальное время в реальное время (актуальное время), увеличивая временные возможности личности. Активность интенсифици­рует жизненные и личностные процессы, способ­ствует более полному самовыражению и тем самым увеличивает ценность реального времени жизни. Способность личности к организации времени жизни есть непосредственное управление временем, овла­дение им.

2. Организация людьми времени своей жизни

Человек должен определить, в какой последова­тельности осуществлять те или иные дела, решать жизненные задачи, чему посвятить больше времени, жизненных сил. Формальные показатели времени не раскрывают его ценности: человек может быстро что-то сделать, чтобы скорее перейти к интересному и главному делу. При организации разными людьми своей жизни на первом плане оказывается не раз­личие биографий, или «судеб», людей, а зависимость хода жизни от самой личности, ее ускорение или замедление, интенсивность или экстенсивность.

Психологи установили, что время жизни можно рассматривать типологически. Типы личности, более включенные в социальную динамику, находятся в более прямых, жестких (краткосрочных) времен­ных связях с социальными условиями. Они полу­чают от социальных ситуаций своего рода дополни­тельное ускорение. Типы личности, слабо включен­ные в социальные процессы, которые не осознают свободное время как ценность, как правило, наибо­лее статичны и обладают малым «ускорением», поскольку не знают, чем это время заполнить. Это два крайних типа. Личности первого типа живут преиму­щественно в сфере общественно необходимого вре­мени, соответственно их время и более очерчено, от них требуется определенная производительность труда, определенная скорость. Одновременно они пользуются всеми ценностями общественного вре­мени, они в меньшей степени являются субъектами собственной жизни, распределителями ее времени. Личности противоположного (второго) типа, макси­мально высвобождающие свободное время для «под­линной» жизни, минимально включены в социальные процессы. Свободное время личностями этого типа осознается как личностная ценность, но не присваива­ется ими как ценность. Свободное время превраща­ется в антиценность, т.е. растрачивается или стано­вится безличностным, обедненным способом жизни.

Таким образом, в регуляции времени жизни просматриваются различные личностные способы. Один из них заключается в максимальном соответ­ствии требованиям общественного времени, в приноравливании к скоростям социальной жизни, к социальным требованиям, предъявляемым к лич­ности. Другой состоит в том, чтобы, превратив время в самоценность, высвободить максимум сво­бодного времени. Однако такие личности, как правило, не реализуют время как ценность, поскольку не используют его для своего развития.

Эти типы не встречаются в чистом виде: способ творческой жизни может совмещаться со способом социальной жизни и т.д. В этом случае движущие силы развития могут суммироваться — индивиду­альные факторы развития усиливаются обществен­ными. Однако вполне возможно, что соединение разных типов жизни порождает противоречия между ними на жизненном пути данной личности, и тогда развитие осуществляется в процессе раз­решения ею противоречий.

Но методологически важно определить сначала тип соотношения личности и общества, способ жизни личности, найденный ею в обществе, и только в зависимости от этого конкретного соотношения можно выявить способ связи, соотношение общест­венного и личностного времени, способ регуляции личностью времени в смысле его ускорения, интен­сивности, ценности.

Если соотношение индивидуального и обществен­ного в жизни личности складывается сложно, про­тиворечиво, т.е. личность не может включиться в общественную жизнь творческим образом, то собственно личностное время уничтожается как ценность, как способность, движение личности не идет ни по пути ускорения, ни по интенсивному пути.

Личность может рассматриваться под углом зре­ния присущих ей временных структур, особенностей и способностей только на основе определения ее как развивающегося во времени и движущегося по соб­ственной пространственно-временной траектории субъекта. Она не только отражает время, не только относится к нему, переживая и регулируя его, но становится самостоятельным центром временной детерминации. Кроме временных требований обще­ства, временных возможностей и резервов, которые ей предоставляет общество в виде его опыта (своего рода временной «резервуар»), личность сама опре­деляется во времени. Это самоопределение касается того процесса, в котором в единстве происходит и ее развитие, и ее движение, т. е. жизненный путь. Специфика жизненного движения личности заклю­чается в решении самой общей задачи, самого глобального противоречия — между жесткой объектив­ной детерминированностью личной жизни во вре­мени и одновременно возможностью маневрировать во времени и наращивать свои временные резервы, потенциировать время.

В самом общем виде развитие личности — это возрастание ее возможностей, возрастание и умноже­ние личностного времени. Развитие во временном выражении — это своеобразная «производитель­ность» (не труда, а самой жизни), разрешающая спо­собность личности. Развитие, будь то собственно раз­витие или воспитание в своем временном выраже­нии,— это форма потенциирования времени, созда­ния временных резервов. Идея резервирования, сох­ранения времени и его передачи в форме культуры, накопленного опыта должна быть распространена и на само развитие личности. Развитие в его оптималь­ных формах — это умножение и возрастание актив­ности личности, которая есть не что иное, как жиз­ненная «производительность».

В процессе жизни личность оптимально исполь­зует эти резервы (что нельзя считать самоактуализа­цией в биологическом смысле, как предполагал А. Маслоу). Превращение резервов развития в дви­жение, носящее более интенсивный характер, в само­детерминацию — это и есть задача, решаемая лич­ностью на протяжении жизненного пути. Личность оказывается способной увеличить время жизни, умножить социальное время на временной потен­циал своего развития. Она проводит свою линию, протягивает ее через все время жизни (более или менее последовательно), сохраняет основную задачу жизни, несмотря ни на какие изменения, обеспе­чивает определенную смысловую связь между прош­лым, настоящим и будущим. Иногда для личности удержание этой линии представляет труднейшую жизненную проблему.

Активность личности может носить стихийный характер и достигать оптимальности случайным, подражательным путем. Или проявляя активность, личность может учитывать закономерности общест­венного времени, общественные требования, т.е. по существу активно осуществлять общественно необходимые требования, последовательно и самостоятельно их реализовывать. На основании пара­метров активности, учета описанных выше типов, а также некоторых общих характеристик личности можно выделить четыре типа регуляции времени (по В. И. Ковалеву).

1.Стихийно-обыденный тип: личность находится в зависимости от событий и  обстоятельств жизни. Она не успевает за временем, не может организо­вывать последовательность событий, предвосхищать их наступление или предотвращать осуществление. Этот способ организации времени жизни характе­ризуется    ситуативностью  поведения, отсутствием личностной инициативы, т. е. краткосрочной и пас­сивной регуляцией.

2.Функционально-действенный тип: личность активно организует течение событий,   направляет их ход, своевременно включается в них, добиваясь эффективности. Однако    инициатива охватывает только отдельные периоды течения событий, но не их объективные или субъективные последствия; отсутствует пролонгированная (длительная) регуля­ция времени жизни — жизненная линия. Данный тип является примером   краткосрочной активной регуляции времени (событийное время).

3.Созерцательно-пролонгированный тип: лич­ность пассивно относится ко времени, у нее отсут­ствует четкая организация времени жизни.

4.Созидательно-преобразующий тип: личность пролонгировано осуществляет   организацию вре­мени, связывая его со смыслом жизни, с решением об­щественных проблем, творчески овладевает временем.

На основе этой типологии можно еще раз убе­диться в недостатках событийного подхода к жиз­ненному пути: для первых двух типов жизненный путь действительно выступает как событийный, но это происходит в силу их временной организации, которая носит краткосрочный характер. Для двух последних типов жизненный путь выступает как длительное целостное образование, как непрерывная жизненная линия, хотя их жизнь объективно также состоит из цепи событий.

Данная типология строилась всего по двум осно­ваниям, но косвенно выявилась и ценностность вре­мени для каждого из типов, и возможность определения этой ценности. Так, для функционального типа значимыми выступают только данная ситуа­ция и данный момент его активности; когда же «дело сделано», время теряет свою ценность. Новый подъем активности и расчет момента действия, соотношения внешних и внутренних сил и т. д. привязан только к следующей ситуации.

Л. Ю. Кублицкене под нашим руководством была предпринята попытка изучить соотношение субъективного и объективного времени, взаимосвязь переживания, осознания времени и его практической регуляции. Для эксперимента на основании анализа разных видов профессиональной деятельности были выделены основные общие временные режимы, в которых она чаще всего осуществляется: 1) опти­мальный для осуществления деятельности срок, данный человеку; 2) неопределенный срок для осу­ществления этой деятельности, при котором он сам должен определить момент ее окончания; 3) лимит времени, когда человеку необходимо достаточно напряженно работать, чтобы уложиться в данное ему время; 4) избыток времени, когда его дается заведомо больше, чем необходимо; 5) дефицит вре­мени, т. е. явно недостаточное время.

Эти варианты временных режимов предлагались испытуемым (аспирантам) в виде особой методики, включавшей эти временные задачи. Каждый должен был развернуто ответить, как он реально действует в каждом из режимов, и как нужно было бы дей­ствовать в идеале. После получения ответов удалось построить следующую типологию.

Тип, условно названный оптимальным, во всех временных режимах действовал успешно, т.е. справлялся с любыми, временными задачами; его переживания не были связаны с его деятельностью. Можно сказать, что этот тип личности раскрывает более конкретно механизм способности к организа­ции времени. На наличие такой способности ука­зывает то, что он успешно работает в любых времен­ных режимах, способен к решению любых времен­ных задач. (По-видимому, именно он является твор­ческим типом по типологии В. И. Ковалева.)

Тип, названный дефицитным, все сроки сводит к дефициту времени, т.е. субъективно уравнивает все временные режимы, но действует успешно. Ведущей для него является внешняя заданность времени, причем минимального времени, именно поэтому его переживания времени также не свя­заны с его деятельностью, не участвуют в ее регуляции.

«Спокойный» тип, наоборот, испытывает труд­ности в режиме дефицита времени или ограничен­ного срока, а в остальных режимах действует успешно. Этому типу людей целесообразно заранее сообщать о предстоящей деятельности, и тогда они в порядке саморегуляции успешно с ней справятся, организуя и упорядочивая свое время. Переживания этого типа двойственны: когда он определяет сроки сам, то он переживает время как напряженное, что свидетельствует о его самомобилизации и само­регуляции, когда же время задается извне, он дезорганизуется.

Тип «исполнительный» успешно действует во всех режимах, кроме временной неопределенности, т.е. почти во всех режимах с внешне заданным сроком. В его переживаниях времени преобладает эмоцио­нальное отношение, что, по-видимому, связано с осо­бым чувством порядка и удовлетворенности.

«Тревожный» тип личности успешно действует в оптимальном сроке, неплохо работает при избытке времени, но всячески избегает его дефицита, что и отражается в характере переживания времени.

«Неоптимальный» тип ни в одном из режимов не действует успешно, что отражается в конфликт­ном характере его переживания времени.

Эта типология строилась с целью выявления стратегий действия в разнообразных режимах, и она фактически отражает предпочтения людей, их ориентацию на заданность им срока извне или на самостоятельное определение времени своей дея­тельности. (Причем интересно, что один тип лич­ности сам себе определяет время так, что все сводит к дефициту, т.е. сам сводит свою свободу во времени к жесткой заданности извне.)

Оказалось, что первый тип безразличен к тому, задано ему время или он определяет его сам, что и свидетельствует о высоком уровне развития его способности к организации времени. Типология раскрыла временные режимы, оптимальные для каж­дого типа, и те, которых он избегает, где его дея­тельность неуспешна. Такая психологическая харак­теристика людей позволяет им точнее профессио­нально определиться, выбрать наиболее подходящий для них режим работы внутри профессии. Зная свои особенности организации времени, человек будет их учитывать, с тем, чтобы избегать трудных для себя временных режимов, или же трениро­вать, совершенствовать свои возможности в орга­низации времени.

Очевидно, что существуют типы людей, само­организующиеся во времени, и типы, которыми нужно руководить. Надо ли предоставлять человеку время в избытке для выполнения той или иной работы, если он ее сделает в последнюю минуту? Может быть, именно с таким человеком нужно браться за «горящую» работу? Ясно, что именно ему нужно учиться иначе организовывать, плани­ровать свое время. Эксперимент показал далее, что одни люди осознают время как жизненную цен­ность, другие воспринимают лишь его практический, прагматический и даже ситуативный смысл. Осо­знание людьми значения времени также различно: одни осознают время как личностную ценность, другие — как внешне заданную проблему (время задано извне, его объективно не хватает и т. д.). Для одних типов людей проблема времени (его нехватка) стоит как осознанная жизненная проб­лема, для других она попросту не существует, а вопросы об отношении ко времени вызывают у них удивление, кажутся непонятными.

 

3. Жизненные перспективы личности и организация времени

Наиболее интересные подходы к личностному времени сконцентрировались вокруг проблемы вре­менной, или жизненной, перспективы (К. Левин, Л. Франк, И. Наттин,         Р. Кастенбаум и др.). Говоря о проблеме временной перспективы, психологи сво­дят ее к сугубо субъективным параметрам времени, к определению его ценности ¹⁵. Одни психологи определяют будущее соотносительно с прошлым и настоящим, другие — с точки зрения его структу­рированности, третьи — ценностного содержания. Мы предлагаем различать психологическую, лич­ностную и жизненную перспективы как три раз­личных явления.

Психологическая перспектива — это способность человека сознательно, мысленно предвидеть буду­щее, прогнозировать его, представлять себя в буду­щем. Эта способность, как показывают наши иссле­дования, зависит от типов личности. Так, у под­ростков (старшеклассников), находящихся в том воз­расте, когда человек преимущественно живет буду­щим, выявляются различные психологические перспективы. У одних представления о будущем связаны с профессиональным выбором, у других — с личностными притязаниями и со своими будущими достижениями (удачная карьера), у третьих — с лич­ными устремлениями и потребностями (дружба, лю­бовь, семья). Эти различия связаны с ценностными ориентациями, предпочитаемыми сферами жизни. У некоторых подростков настоящее и будущее резко разделены в силу неопределенности (проблематичности) поступления в институт, профессионального выбора.

Личностная перспектива — это не только спо­собность человека предвидеть будущее, но и готов­ность к нему в настоящем, установка на будущее (готовность к трудностям в будущем, к неопреде­ленности и т. д.). Такая перспектива может быть даже у личности с бедным, нерасчлененным, неосо­знанным представлением о будущем (что может быть связано с бедной фантазией). Личностная перспектива — это, прежде всего, свойство личности, показатель ее зрелости, потенциала ее развития, сформировавшейся способности к организации времени.

Жизненная перспектива не всегда открывается тому, кто обладает психологической перспективой, т.е. способен предвидеть будущее, и даже не тому, кто обладает личностной перспективой, личност­ными возможностями, потенциалом, зрелостью. Жизненная перспектива включает совокупность обстоятельств и условий жизни, которые при прочих равных условиях создают личности возможность для оптимального жизненного продвижения.

Чаще всего жизненная перспектива открывается тому, кто сам в настоящем создал систему опти­мальных (т. е. имеющих множество возможностей) жизненных отношений, систему опор, которые обла­дают всевозрастающей ценностью. Совокупность таких отношений мы называем жизненной пози­цией, которая целостным образом определяет буду­щее личности. Жизненные рубежи, достигнутые человеком, способствуют ускорению достижения им жизненных целей, потребуют в будущем меньше усилий, в известном смысле обеспечивают, гаран­тируют это будущее. Человек, обладая личностной перспективой при отсутствии выработанной пози­ции, может быстро исчерпать свои личностные возможности, способности, попадая в периоды жизни, насыщенные трудностями, противоречиями или, напротив, бедные событиями, не способствую­щие развитию.

Социальные психологи и социологи уделяют много внимания проблемам выбора профессии, про­фессиональной адаптации, развития профессиональ­ных способностей, удовлетворенности трудом и про­фессией. Б. Г. Ананьев отмечал, что трудовая дея­тельность выступает как условие и форма про­явления зрелости личности (в том числе профессиональной ¹⁶). Однако вопрос о способе связи (или идентификации) личности с профессией не ста­вился. Между тем, по нашему мнению, характер связи (в том числе идентификации) личности с про­фессией определяет и потенциал ее движения в будущем, и удовлетворенность в настоящем, иными словами, и перспективу, и ретроспективу личности.

Идентификация, как показывают исследования, осуществляется разными способами, что позволило нам условно выделить и разные типы личности, использующие эти способы. Основываясь на резуль­татах исследования, можно сказать, что для одного типа личности круг профессий ограничен и опре­делен ее особенностями. Если человек совершает свой выбор случайно, неадекватно, то в перспективе его ждет смена профессии, поиски новой. Жизненная перспектива выступает для этой личности как постоянное (или временное) занятие данной про­фессией. Для второго типа личности круг профессий определяется возможностями профессионального роста, а перспектива предстает как карьера. Для третьего типа профессия определена его потен­циальными способностями, а перспектива выступает как профессиональное развитие. Для четвертого типа спектр профессий достаточно широк, хотя на первый взгляд кажется, что ярко выраженные способности людей этого типа ограничивают выбор профессии. На самом деле основанием идентифика­ции является способность людей к творчеству и активности, а перспективой — возможность твор­чества.

Существует идентификация с общественной дея­тельностью. Она дает огромную социальную пер­спективу, которая соединяется с профессиональной перспективой любого типа. Наконец, особый вид идентификации с профессией представляет собой такая идентификация, которая дает личности пер­спективу повышения уровня материального благо­состояния. При выборе профессии это почти исклю­чает выбор низкооплачиваемой профессии, и если все же личность ее осваивает, то ставит в прямую зависимость профессиональное продвижение и уро­вень оплаты труда. Эта направленность чаще всего входит в качестве дополнительного мотива во все виды профессиональной идентификации, однако не становится главной причиной смены места работы или профессии. Для некоторых людей такая направленность заменяет отсутствие интереса к профессии, а также работу не по специальности. Слабая вовлеченность в профессию приводит к кон­центрации активности в сфере обыденной жизни, в сфере потребительства.

Если материальная заинтересованность нахо­дится в разумном сочетании с профессиональной идентификацией, то повышение материального уровня выступает как психологически ценная жиз­ненная перспектива личности. Если же она оказы­вается ведущей, то, порождая равнодушие к профес­сии, к делу, она выступает как регрессия лично­стной перспективы. Перспектива побольше заработать и побольше приобрести обладает низкой психо­логической насыщаемостью, а потому ведет либо к постоянному росту этой потребности и усилий личности по ее удовлетворению, либо к психологи­ческому регрессу личности, возникновению чув­ства скуки.

В определенный период жизни потребность в труде (желание быть материально независимым от родителей) становится основной жизненной потребностью. Для другой возрастной группы труд может выступать средством удовлетворения потреб­ности личности в общественном признании, пре­стиже, способом самовыражения, признания обще­ством ее индивидуальности. Эти качества труда делают его важнейшей основой жизненной перспек­тивы личности взрослого человека.

Как же соединяются жизненные перспективы разных людей, например, при создании семьи? Особенности положения в семье советской женщины в значительной степени определяются ее материаль­ной независимостью, которая породила ее социаль­ную и психологическую самостоятельность. Она получила психологическое право на активный выбор партнера, на сохранение беременности в случае неустойчивости брака и другие свободы. Круг проб­лем, по которым раньше принимал решение муж­чина или решения принимались совместно, сме­стился в сферу менее фундаментальных, бытовых жизненных проблем. Эпицентром совместной жизни оказались формы общения и совместная домашняя деятельность бытового характера. Жизненной перспективой в семье для большинства женщин был и остается ребенок. Если ребенок выступает как жизненная перспектива и для мужчины, то семей­ные отношения становятся перспективными, а домашний труд — осмысленным и инициативным для обоих партнеров. Если же жизненная перспек­тива для мужчины ограничивается сферой профес­сионального труда, а в ребенке он не находит зна­чимой перспективы, то перспективы мужчины и женщины оказываются в противоречии, что нередко ведет к разрушению семьи.

Часто при бесперспективной идентификации с профессией свободное время рассматривается мужчиной как время отдыха, для женщины — это время интенсивного, необходимого труда по обслуживанию семьи и ребенка. Женщина оказывается ответствен­ным лицом и инициатором этого труда, поэтому, несмотря на его обременительность, он является для нее и психологически перспективным. Для многих мужчин этот труд становится принудитель­ным или добровольно-принудительным, лишенным перспективы. Поэтому, на наш взгляд, проблема брака в настоящее время — это отыскание мужчи­ной такой психологической позиции в семье, которая бы соединяла взаимодополняющие перспективы, основанные, прежде всего, на ответственности за воспитание детей, за материальное обеспечение семьи и т.д.

Опросы старших школьников показали, как отмечалось выше, что, будучи психологически притягательным, будущее не всегда является личностно перспективным. Барьер создается неясностью оснований для выбора профессии, незнанием своих способностей, трудностями поступления в институт, т.е. независимостью будущего от личности, его неопределенностью. У одной части молодежи это вызывает рост активности, направленной на пре­одоление трудностей, у другой, наоборот, пассив­ность. Иногда падение активности (плохие успехи в учебе, слабая тяга к образованию) наступает сразу после поступления в институт, что, однако, не явля­ется парадоксом. Казалось бы, достижение цели (поступление в институт) должно вести к росту активности, но само поступление оказывается для одних подтверждением их зрелости, состоятель­ности, для других — случайностью. Отсюда совер­шенно разные психологические перспективы и разная активность. Это доказывает, что возрастной способ профессиональной идентификации, мера самостоятельности, активности в выборе профессии оказываются существенными для профессионально-образовательной перспективы студентов, а тем са­мым и для их жизненной перспективы.

Уход на пенсию также порождает важные пси­хологические проблемы. Пенсионный возраст харак­теризуется тем, что он позволяет старшему поколе­нию строить и находить новые жизненные перспективы вне сферы профессионального труда. Для одних таковыми становятся хобби, путешествия, для других — домашний труд в пользу семьи, воспитание внуков. Однако статистические данные показывают, что некоторые мужчины, находившие в труде смысл жизни, уходя на пенсию, теряют перспективу, начинают болеть и быстро стареют. Есть и такие, кто заботу о здоровье превращает в жизненную цель. Не касаясь всех проблем этого возраста, можно назвать только одну, наиболее тесно связанную с семьей. Когда в семье сталкива­ются педагогические идеалы старшего и среднего поколений, последнее иногда оставляет за старшим лишь труд в пользу семьи, отстраняя от воспитания внуков. Следует учитывать, что для стариков уже не дети, а внуки становятся центральной жизненной перспективой. В силу сужения реальной жизненной позиции и физических, профессиональных возмож­ностей жизненная перспектива их объективно огра­ничивается, что требует бережного отношения к их психологической перспективе.

Жизненные перспективы личности, их дальность, надежность и т.д. определяются профессиональным, семейным и возрастным самоопределением в жизни, которое зависит от личности, от ее социально-психо­логической и социальной зрелости и активности. Профессиональные, семейные и возрастные отноше­ния должны быть нацелены на помощь каждому человеку в поисках оптимальных жизненных пози­ций, открывающих жизненные перспективы, даю­щих возможность личности направить на них свою активность.

Глава IV

 

ЛИЧНОСТЬ В ПРОЦЕССЕ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ И ОБЩЕНИЯ

 

1. Личность как субъект деятельности

В процессе деятельности человек действует не по абстрактной схеме, а в разнообразных общественно необходимых формах решает общественно необхо­димые задачи, направляет свою активность на поис­ки оптимальных путей решения этих задач. Рас­сматривая деятельность как общественно необходи­мую, т.е. общественно организованную, социально регулируемую, нормируемую и т.д., необходимо выяснить, как личность (группа, коллектив, и т.д.) становится ее субъектом. Для социальной психо­логии это, прежде всего, проблема отношения личнос­ти к общественно необходимой деятельности (труду). Для психологии труда, психологии профессии это проблема сочетания психологических, личностных особенностей и профессиональных требований деятель­ности. Возникает вопрос о согласовании активности человека с объективными формами деятельности и тем самым о различении активности и деятельности и их согласовании. Вопрос о согласовании, соизме­рении объективных и субъективных факторов дея­тельности решается не помимо человека, а именно посредством особой его активности. Он мобилизует активность в необходимых, а не в любых формах, в нужное, а не в любое удобное время и т. д. и вместе с тем действует по собственному побуждению, ис­пользует свои способности, ставит свои цели.

Требования деятельности, ее характеристики и условия — временные, пространственные, техничес­кие и т.д.— не по отдельности соотносятся с теми или иными психическими качествами личности (как это долго пытались делать в инженерной психоло­гии), а опосредованно, через личность, которая и придает им целостность. С одной стороны, человек вырабатывает комплекс психологических режимов деятельности в зависимости от своего состояния, способностей, отношения к задачам; с другой — определяет свою стратегию и тактику; и с третьей — выяв­ляет динамику требований и фрагментов деятель­ности. Этот комплекс формируется человеком как динамическая целостная система деятельности, способная изменяться, а не как раз и навсегда заданная.

Человек стремится к оптимальному согласованию внешних и внутренних условий своей деятельности, разных уровней своей активности — начиная от пси­хической и кончая социально-психологической. Показателем оптимальности является продуктив­ность деятельности: при оптимальном согласовании происходит возрастание, умножение психической и личностной активности. Продуктивность труда соз­дается за счет организации деятельности человеком. Одновременно продуктивность способствует разви­тию и совершенствованию самой личности, обуслов­ливает ее переход на качественно новый уровень деятельности.

В процессе общественной жизни осуществляются передача опыта, организация деятельности и постоянная социальная регуляция деятельности ин­дивида (в виде норм, условий, временных режимов и т.д.). Общественная регуляция деятельности не исключает ее индивидуальную регуляцию челове­ком, саморегуляцию. Оптимальное сочетание об­щественной и индивидуальной регуляции зависит от того, в какой мере личность становится подлин­ным субъектом деятельности. Общество определяет формы деятельности и свои требования к деятель­ности индивида, а личность вырабатывает свои, т.е. индивидуальные, формы активности и связывает все это в деятельности. Зависимость личности от общест­венных отношений опосредуется ее позицией в этих отношениях и характером ее активности, особен­ность которой в свою очередь определяется ее жиз­ненным путем. Личностная активность проявляется в становлении человека субъектом деятельности, когда у него возникает собственное отношение к деятельности, создается свой «стиль» ее осуществле­ния.

Из предметов, средств, условий и т.д. личность как субъект деятельности формирует целостный кон­тур деятельности, т.е. эта целостность создается ею из производственных, социальных, экономических элементов и т.д. При этом человек сочетает объек­тивные требования и собственные интересы, цели, опыт, мотивы, способности, свои состояния актив­ности. Мера соответствия задач возможностям субъекта (трудность, пропорциональность, своевре­менность и т.д.) выступает критерием качества осуществления деятельности.

Для всех людей, живущих в социалистическом обществе, в равной мере обязателен труд, участие в общественной жизни и т.д., но отношение людей к труду различно; наряду с позитивным существует и негативное отношение: для одних труд — дейст­вительная личностная потребность, смысл жизни, для других — средство материального благосостоя­ния, для третьих — занятие, служба и т.д. Отноше­ние к труду как к общественной необходимости, ко­торая становится для личности долгом или потреб­ностью, предполагает и отношение к обществу, к реальным людям, вместе с которыми трудится чело­век, отношение к данному коллективу, к данной профессии, представление о своем возможном месте в ней, т.е. выражает жизненную позицию в целом. Труд становится или делом жизни, или интересным занятием, или тяжелой обязанностью. (Когда дея­тельность превращается в последовательность от­дельных заданий, дел, ситуаций, то она определяет­ся только рабочим днем, рабочим местом и т.д.)

Ценность деятельности для личности связана, прежде всего, с возможностью самовыражения, при­менения своих способностей, с возможностью твор­чества. «Лишь в границах деятельности определен­ного субъекта любые реальности — действительные и воображаемые — выстраиваются в смысловой ряд, в иерархию ценностей, в актуальный жизненный мир, запечатлевающий неповторимость судьбы этого субъекта» ¹.

Обычно в научной литературе подчеркивается роль деятельности в преобразовании действитель­ности, в созидании и изменении предметного мира. Однако деятельность конкретного человека, отдель­ной личности редко обладает такого рода масшта­бом, т.е. создает новые ценности в искусстве, науке, промышленности. Притягательным в ней для каждого субъекта оказывается приобщение к деятель­ности общества, к задачам, решаемым в тех или иных профессиях, а не только производство той или иной продукции. Возможность выразить себя в деятельности, в профессии — основная потребность личности как субъекта, отличающаяся от частных и конкретных мотивов.

Реально не любая личность самовыражается в деятельности, не любая деятельность отвечает при­тязаниям личности. Ценность деятельности для личности строится и определяется на пересечении многих составляющих — и общественной престиж­ности данной деятельности, и возможности само­выражения в ней и т.д. Так конкретно формируется личностная мотивация деятельности.

Ценность деятельности для личности изменяет­ся на протяжении жизни в зависимости от того, насколько с течением времени человек считает, что он уже реализовал себя в профессии, доволен своей позицией в ней, достигнутыми результатами. Для субъекта деятельности характерна такая вовлечен­ность в дело, такая ответственность (за судьбы нау­ки, культуры и т.д.), которые даже при возрастании трудностей не дают ему возможности изменить свое отношение к делу. Возникающие в процессе деятельности трудности предстают перед личностью как перспектива возможности их разрешения свои­ми силами.

Нормативные требования труда, обращенные к человеку, различны и не всегда четко определены. Они жестко фиксированы в системе «человек — ма­шина», где технические особенности системы тре­буют от человека строго определенных нормативных действий (скорости, ловкости и т.д.). В других про­фессиях нормативные требования выражены не столь явно, поскольку человек должен сам в целом справляться с совокупностью профессиональных за­дач (он может это делать и лучше, и хуже). Тогда перед личностью возникает проблема соответствия или несоответствия профессиональным требованиям, нормам, которую она решает в комплексе с другими проблемами. Например, стоит ли при невысокой оплате труда заниматься трудной для нее профес­сиональной деятельностью?

Формирование отношения к труду происходит в процессе профессионального становления личности, развития ее профессионального мастерства, интере­са. В психологии труда довольно подробно исследован процесс овладения профессией, развития профес­сиональных способностей, профессионально важных качеств, индивидуального стиля деятельности. Про­фессиональное совершенствование личности, рост ее мастерства ведут к развитию ее творческого, ини­циативного отношения к труду.

Становление личности субъектом деятельности происходит не только в процессе овладения ею об­щественно-историческими формами деятельности, не только в ее осуществлении на общественно необ­ходимом нормативном уровне, но и в организа­ции деятельности и своей активности. Организация личностью своей активности сводится к ее мобилиза­ции, согласованию с требованиями деятельности, сопряжению с активностью других людей. Эти мо­менты составляют важнейшую характеристику лич­ности как субъекта деятельности. Они выявляют личностный способ регуляции деятельности, психо­логические качества, необходимые для ее осуществ­ления.

Личность как субъект деятельности может при­спосабливать свои индивидуальные особенности, способности к конкретным задачам деятельности. Способность непротиворечиво соединять все уровни регуляции деятельности есть способность саморегу­ляции. В зависимости от способа связи психических и личностных (мотивы, способности и т.д.) уровней деятельности она приобретает оптимальный или неоптимальный характер. В последнем случае воз­никают вторичные психические и личностные обра­зования — усталость, скука, чрезмерная перенапря­женность, негативные эмоциональные состояния, стресс и т.д. Тогда в саморегуляцию включаются специальные задачи по преодолению этих негатив­ных состояний (например, чем снять утомление, раздражение, перенапряжение и т.д.).

Способ связи индивидуальных психических осо­бенностей носит или оптимальный, или неоптималь­ный для данной личности характер, ее активность может находиться как на минимальном, так и на максимальном уровне. В процессе осуществления деятельности она может умножаться, возрастать, а может и истощаться, подавляться. Психологом Кре-пелином были отмечены два фактора работоспособ­ности: позитивный — упражнение и негативный — утомление.

Сама активность личности в деятельности вы­ступает в разных конкретных формах: работоспо­собности человека, дееспособности, трудоспособности и конкретных индивидуальных способностей лич­ностей. Уровень активности, ее длительность, устой­чивость и т.д. зависят как от согласованности и оптимальных сочетаний разных компонентов (эмо­ционального, мотивационного и т.д.), так и от спосо­ба, с помощью которого личность как субъект включается в решение задач деятельности, от пози­ции, которую она занимает в этой деятельности. Так, человек может приступить к деятельности на основе высокого уровня своих притязаний, переоценивая при этом свои возможности и недооценивая слож­ность предстоящего дела. Однако у него может ока­заться недостаточной мотивация достижения, настойчивость (или способность к риску), благода­ря чему относительно простое дело он выполняет хуже, чем человек, реально оценивший свои воз­можности.

По мере осуществления деятельности может выявиться, что привлекательность дела и важность цели гораздо ниже, чем затрачиваемые на преодоле­ние трудностей усилия, и человек, если он не опи­рается на волевое усилие, не имеет развитой ответ­ственности, может прекратить деятельность.

Саморегуляция — это тот механизм, посредством которого обеспечивается централизующая, направ­ляющая и активизирующая позиция субъекта. Она осуществляет оптимизацию психических возмож­ностей, компенсацию недостатков, регуляцию инди­видуальных состояний в связи с задачами и собы­тиями деятельности. Она обеспечивает также целе­вое и смысловое соответствие действий субъекта этим событиям, своевременность, пропорциональ­ность действий и т.д.

Включение в деятельность требует от субъекта расчета сил на весь период деятельности, особенно на непредвиденные трудности, неожиданности и т.д. Например, человек, читающий лекцию, должен рас­считать силы и для ответов на вопросы. На этот период он должен сохранить потенциальные резер­вы или мобилизовать свои возможности. В целом способность субъекта соотносить свои возможности и индивидуальные особенности с характером решае­мых задач является одной из важнейших характе­ристик саморегуляции. Есть виды деятельности, ко­торые требуют напряжения на первых этапах, дру­гие — на завершающих, третьи требуют максималь­ной активности в непредвиденный и незаданный момент времени.

Выбор принципа действия или принятие того или иного решения есть своеобразное самоопределе­ние субъекта, которое меняет соотношение предыду­щих и последующих этапов деятельности и опреде­ляет их психологический характер. Переломный мо­мент перехода от периода адаптации деятельности к периоду стабилизации индивидуально варьируется. Посредством саморегуляции личность поддерживает стабильный уровень активности независимо от изменчивости психических состояний на том или ином этапе.

В организацию деятельности входит неосозна­ваемая саморегуляция активности: последователь­ность включения восприятия или мышления, способ реализации своих способностей, психические и лич­ностные темпы деятельности, установка на труд­ность (легкость) и многое другое. Каждая личность, став субъектом, определенным образом приспосабли­вает и реорганизует свои особенности в связи с характером деятельности. Субъект типичным и удобным для себя образом актуализирует, преобра­зует, направляет систему тех качеств, которыми он обладает как личность.

Саморегуляция заключается в направленной ак­тивизации психических процессов, в поддержании их определенного характера и интенсивности; она обеспечивает непрерывность психической активнос­ти на протяжении единой личностно значимой ли­нии деятельности. Нахождение принципа действия, принятие решений (Б. Ф. Ломов, Д. Н Завалишина) есть выработка субъектом определенных способов по ходу осуществления деятельности, которые и выра­жают его позицию в деятельности, и помогают оп­тимально ее осуществлять.

Механизмы оценки и контроля, выделение прин­ципа действия, принятие решений — эти моменты раскрывают системный характер активности субъек­та в его целостном соотношении с требованиями деятельности. Однако сказанное не означает, что эти механизмы всегда взаимодействуют оптимально. Механизмы контроля, связанные с оценкой успеш­ности (неуспешности) своих действий, могут прини­мать негативную эмоциональную окраску, фиксиро­ваться на мелочах и тем самым препятствовать формированию принципа действия. Но и привязан­ность к внешним требованиям, которые буквально учитываются исполнительным типом, строгое соблю­дение любых правил осуществления действий, фор­мальных инструкций могут подавлять его мотива­цию и творческий поиск.

В ходе конкретной деятельности перед субъектом возникает задача композиции принципа действия, ее конкретных задач и целей и их соподчинения, по­следовательности, т.е. стратегии и тактики деятель­ности. Простыми примерами возможных стратегий является выработка целей, предварительное состав­ление плана действия и перспектив его реализации. Однако существуют типы людей с противоположны­ми стратегиями: они сначала совершают действие, поступок, подчиняясь непосредственному побужде­нию, и лишь затем начинают их анализировать. Стратегия субъекта может проявляться в стремле­нии избегать трудностей, в установке на их преодо­ление, в ориентации на внешние опоры или с расче­том на собственные силы.

Саморегуляция не всегда осуществляется объек­тивно-оптимальным и субъективно-удобным обра­зом. Эти же особенности личностной регуляции проявляются и в психологической, и в личностной «цене» деятельности. Поддерживать определенный уровень активности можно двумя способами: пере­напряжением всех сил, что ведет к утомлению, па­дению активности, и за счет эмоционально-мотивационного подкрепления (психологически легкого и удобного способа). Не следует думать, что возможности совершенствования саморегуляции безгранич­ны, что все ее уровни осуществляются только созна­тельно. Ряд процессов и способов действия из перво­начально сознательно и произвольно регулируемых превращаются в неосознаваемые. В психологической системе саморегуляции есть не только гибкие, но и жесткие связи. Но с точки зрения принципа разви­тия важно отметить главное: качество осуществле­ния деятельности субъектом является результатом совершенствования всей системы его психической организации, а не результатом простого развития от­дельных психических процессов и свойств.

Субъект с учетом своих индивидуальных особен­ностей (возможностей и недостатков) согласует сис­тему своих личностных качеств (чувств, мотивации, воли) с системой объективных условий и требова­ний решаемой задачи. Итак, позиция субъекта — это комплексная характеристика психологических режимов деятельности в соответствии со способнос­тями, состояниями, отношением субъекта к задаче, с одной стороны, его стратегией и тактикой — с другой, наконец, с объективной динамикой деятель­ности (ее событиями и фрагментами) — с третьей.

В зависимости от опыта субъект обладает боль­шей или меньшей способностью прогнозировать на­ступление событий. В свою очередь такой прогноз преобразует его внутреннее состояние: чувство не­уверенности перед неожиданным наступлением со­бытий заменяется состоянием готовности к любым неожиданностям. Именно системный характер само­регуляции позволяет понять источник мобилизации субъектом своих сил и резервов, а не только источ­ник компенсации недостатков.

Очевидно, что мотивированная деятельность, т.е. представляющая интерес для субъекта, порождает положительные эмоции, вызывает чувство удовлет­ворения. Деятельность человека, обладающего спо­собностями, также порождает дополнительную мо­тивацию к творчеству, мотивацию самовыражения, достижения. Если задача, дело являются жизненно значимыми, регуляция текущих состояний (бо­лезнь, усталость и т.д.) не требует тех волевых уси­лий, которые необходимы при низкой значимости деятельности.

Индивидуальные особенности деятельности стали предметом изучения и получили название индиви­дуального стиля деятельности (это касается и лич­ности руководителя, и личности в любой другой профессии). Под стилем деятельности имеются в виду устойчивые, обобщенные особенности осущест­вления деятельности данной личностью. Стиль проявляется в том, как человек действует всегда. Кроме того, есть особенности регуляции и саморе­гуляции деятельности, которые не охватываются понятием «стиль». К ним относятся индивидуаль­ные особенности организации деятельности субъек­том.

Психика каждого человека, как отмечалось, име­ет индивидуальные временные особенности (скорос­ти психических процессов, смена их последователь­ности во времени, периоды активности-пассивности и т.д.). Общая характеристика стиля проявляется, например, в том, что один человек всегда опаздыва­ет, другой — делает все заранее. Организация лич­ностью своей деятельности состоит в том, чтобы, опираясь на временные параметры своей психики, оптимально сочетать во времени свою активность и деятельность. Речь идет уже о своевременности мо­тивации, об оптимальном использовании своих спо­собностей, об оптимальности и своевременности волевого напряжения и т.д.

Личности как субъекту деятельности свойствен­ны и такие особые индивидуальные способности, как способность к организации времени (и способ­ность к своевременной активности), способность про­граммировать будущую деятельность, предвидеть ее события, устанавливать оптимальные для себя ре­жимы активности и пассивности, определять ритмы деятельности.

Субъект прогнозирует свою деятельность, сопод­чиняя и устанавливая последовательность трудовых операций. Программирование позволяет личности, во-первых, типичным и удобным с точки зрения ее психологических возможностей образом связывать последовательность задач именно по характеру активности, требуемой в начале, в кульминацион­ный момент и в конце деятельности. Во-вторых, позволяет определять точно момент и форму максимального напряжения активности, уплотнять, пере­распределять субъективное время, что приводит к его экономии. Слабая организация деятельности проявляется в том, что возрастает ее психологиче­ская «цена», т.е. деятельность, которая не соответ­ствует индивидуальным особенностям личности, ее мотивам и ценностям, превышает уровень ее воз­можностей. Деятельность, выполняемая по принуж­дению, приводит к отказам, срывам личности, кото­рые могут оборачиваться психологическими трав­мами, издержками, являются своеобразной высокой психологической «ценой» за непосильную деятель­ность.

Даже несложная деятельность, если она не орга­низована самим субъектом, становится причиной перенапряжения человека, которое, накапливаясь, переходит в усталость и раздражение. Организация деятельности помогает субъекту придерживаться ее основной линии (направления) даже при возникно­вении трудностей. Французские психологи, исследо­вавшие программу действий медсестры на день, об­наружили, что ее постоянно отвлекали от дела боль­ные различными просьбами, поэтому она быстро утомлялась ².

Одной из труднейших задач является обеспече­ние непрерывности творческой деятельности. В про­цессе музыкально-исполнительской деятельности, например, опасен перерыв, остановка, кратковремен­ный «сбой», ведущие к потере качества исполнения, а профессиональный провал может порой привести к отказу от выбранной профессии ³. Исследование творчества писателей и художников финскими пси­хологами показало, что для постоянного самообнов­ления и вдохновения им необходимы довольно дли­тельные творческие перерывы, снимающие утомле­ние, дающие возможность накопить впечатления и с новыми силами начать работу ⁴.

Именно в творчестве возникает слитность худож­ника с его произведением, возможная лишь при ус­ловии полного вовлечения человека в творческий процесс, в котором он постоянно находит все новый и новый смысл. Интерес к творческой задаче не позволяет человеку ни на минуту оторваться или выключиться из процесса ⁵.

Непрерывность деятельности поддерживается по­стоянно происходящим в ней обновлением и разно­образием (размышлений и планов, наблюдений и впечатлений, поисков и проб, проверок и самокрити­ки). Личность и деятельность, как бы «переливаясь» последовательно друг в друга в процессе активности, взаимно обновляются и побуждаются к дальней­шему движению.

С. Л. Рубинштейн раскрыл многостороннюю связь сознания и деятельности человека. Он показал, что на основе сознания возникает принципиально иной тип регуляции деятельности, поскольку сознание отражает то, что отделено от индивида во времени и пространстве⁶. В сознании возникает возможность моделировать обобщенный и идеальный образ дей­ствия и отражать реальный способ действия. Созна­ние осуществляет функции контроля и оценки, строит стратегию и тактику деятельности, выделяет принципы действия все более высокого уровня (с точки зрения ее иерархии). Эти принципы возни­кают на основе и жизненного, и профессионального опыта личности, на основе ее отношения к другим людям.

Сознание в отличие от познания, дающего объек­тивную картину мира, абстрагирующегося от пози­ций и пристрастности субъекта, отражает мир от­носительно к субъекту. В психологии может быть разработана своеобразная теория относительности: человек воспринимает не только то, что есть в мире в целом, но, прежде всего, то, что для него самого значимо, актуально. В этом смысле сознание — это отражающая способность действующего, деятель­ного субъекта. Субъект, по-видимому, отражает при­чинную связь своих действий с изменением действи­тельности (что позволяет ему осмыслить способ, характер, причины своих действий). Способность к отражению связана с изменением позиции субъек­та в ходе деятельности. То, что было существенно на одном этапе деятельности, уже не является зна­чимым на другом. Именно поэтому надо говорить об условиях, которые в деятельности постоянно изменяются, обновляются.

Таким образом, в сознании субъекта отражается способ его действия, но он отражается особым образом, на основе динамики деятельности, изменения ее задач, событий. Для понимания сущности дея­тельности мы предложили в качестве единиц ее анализа понятие «задачи деятельности» ⁷. Оно, на наш взгляд, более адекватно выражает тот факт, что не всякая деятельность и не на каждом этапе имеет результат в виде предмета или продукта. Резуль­татом может быть решение разного рода задач, ко­торые ставятся самим субъектом (или перед ним) в профессиональной деятельности. При решении задачи и проявляется способность субъекта к цело­стной организации деятельности, к оптимальной комбинации ее условий и требований.

2. Совместная деятельность и ее субъект

Поскольку не каждый субъект деятельности ре­шает космические задачи по преобразованию дей­ствительности, постольку одной из его главных за­дач является включение в совместную деятельность. Личность включается в решение профессиональных задач, которые стоят перед коллективным субъек­том деятельности, группой, занимает некоторую позицию в совокупном субъекте, который выраба­тывает совместный способ действия. Личность долж­на обладать способностью к оптимальному соедине­нию с деятельностью общности (ее целями, задачами и т.д.) и действиями других людей. И это состав­ляет ее совершенно особую задачу. У личности как участника совместной деятельности должны фор­мироваться особые, индивидуальные качества, от которых зависит согласованность действий людей. Считается, что главная линия согласования дейст­вий личности и группы, коллектива — это наличие общих целей, принятие личностью целей коллекти­ва. Однако (практика это уже доказала) не всегда достигается реальное единство целей. В совместной деятельности возникают проблемы срабатываемости, психологической совместимости людей. При наличии общей программы действий (задания, пла­на и т.д.) усилия каждого могут быть или согласо­ваны, или не согласованы с усилиями всех.

У личности в процессе труда должны развиваться средства психологического воздействия на друго­го (умение подчинять других или приказу, или своему примеру и т.д.). В ходе совместной деятель­ности должен происходить обмен индивидуальными качествами, расширяться спектр индивидуальных возможностей. Совместная деятельность развивает способность, желание и умение соотносить свои цели и действия с целями и действиями других людей на основе установления определенных отношений с ними. Умение мобилизовать активность не только в желаемом, но и в нужном направлении, проявить инициативу, решительность и дисциплинирован­ность одновременно — вот качества, которые разви­вает совместная деятельность.

Кроме этих качеств важны также согласован­ность-несогласованность особенностей личностной активности, например,— один берет на себя ответ­ственность только в том случае, если другой ее не проявляет, один проявляет инициативу только тогда, когда ее принимает и поддерживает группа, и т.д. Очевидно, что личностной основой совместной деятельности является комплекс «я — другие», от­ношение к себе и отношение к другим, а также отношение других ко мне.

В качестве примера способности» к совместному способу действия можно рассмотреть совершенно особую способность (или неспособность) личности связывать свои действия и их оценки и отношения к себе других людей. Способность человека отделить оценку своей личности от оценки своих действий (собственной и других) стала предметом специаль­ного исследования. Оно показало, что лица с раз­витым чувством инициативы и ответственности кол­легиального типа обладали высокой и гибкой само­критичностью и спокойным, деловым отношением к критике своих действий, поскольку они относили критические замечания не к своей личности в целом и учитывали их в необходимой для себя мере. Лица с инициативой и ответственностью эгоистического типа были безразличны к критике своих действий и несамокритичны. Лица индивидуалистического типа были самокритичны, но принимали критику неадекватно, как критику своей личности. Лица с преобладанием инициативы были либо нетерпимы

к критике, либо отождествляли критику своих дей­ствий с критикой своей личности.

Казалось бы, с возрастом человек становится более зрелым и должен на каждом возрастном эта­пе все более взвешенно относиться к критике. Но, как показали исследования, восприятие критики связано не с возрастными, а с личностными особен­ностями. Совсем маленький ребенок (по данным М. И. Лисиной) может отделять положительное от­ношение к себе взрослого от критики последним своих действий, не «обижаясь» на критику, пони­мая ее частный характер. Но уже подросток может испортить хорошее отношение со взрослым даже за критику одного своего поступка. Взрослые люди, как показывает исследование, соотносят критику себя и критику своих действий как равноценные или соподчиненные — в зависимости от типа своей личности и общей установки. Некоторым людям кажется, что окружающие их не одобряют, и тогда любое замечание они рассматривают как придирку. Другие стремятся сотрудничать только с теми, кто их одобряет, третьи способны спокойно и по-дело­вому реализовывать замечания других (равно как негативные, так и позитивные), не рассматривая их как оценку своей личности.

Способность прислушиваться к критике, учиты­вать ее в своих действиях является одним из важ­нейших условий оптимального соединения собст­венной активности с активностью других людей. Лица с преобладанием инициативы над ответственностью в ответ на критику не только не стремились совершенствовать самоконтроль, но начинали встречную критику, становились агрессивными, впадали в стресс или переключались на помощь другим, отказываясь от собственных обязательств. Полученные нами данные подтверждают, что у мо­лодежи отношение к себе и отношение к другим соединяются в единый индивидуальный комплекс, который и побуждает активность разного типа: «я не хуже других», «я лучше других», «я всем до­кажу», «сделаю недозволенное» и т.д. Активность личности одновременно включает три отношения: к себе, к общности (к другим — использовать их, поддержать, отрицать, играть на противоречии с ними) и других к себе. Последнее отношение один тип людей способен воспринимать адекватно, а дру­гие типы дают свою интерпретацию отношениям к себе, воспринимают не реальность, а кажимость.

Стремление прийти на помощь является важней­шим типологическим признаком и свидетельствует о способности к коллективному способу действия. Эта способность характерна не только для лиц с коллективистской инициативой и ответственностью, но и для людей, у которых преобладает или ответ­ственность, или инициатива. У лиц с низкой актив­ностью не наблюдалось стремления оказывать по­мощь; у лиц с инициативой и ответственностью эгоистического типа такая способность проявлялась в тех случаях, когда они стремились завоевать авто­ритет группы и занять в ней позицию лидера.

Способность человека взаимодействовать в дея­тельности с другими людьми, сохранять активность и инициативу в условиях общей дисциплины за­висит от структуры и типа активности личности, от занимаемого места в группе и роли в совместной деятельности. Причем активность данной личности также носит некоторые социально-психологические черты: одни дают максимум при поощрении кол­лектива, других отличает высокая требовательность к себе, критичность, самоконтроль. Для одних сти­мулом оказывается успех, признание, для других — преодоление трудностей, возможность ставить и решать новые, более сложные задачи. Портрет лич­ности в группе иногда включает черты активности, которые проявляются только при определенной со­вокупности условий: либо в успешной, либо в со­циально престижной, либо в социально поощряемой деятельности. Однако активность такого рода людей исчезает, стоит им только оказаться наедине с труд­ностями, в ситуации неуспеха, узнать о критическом отношении к ним группы.

В трудовой деятельности сплошь и рядом воз­никают ситуации, когда между личными и обще­ственными интересами объективно нет соответствия, когда необходимо что-то делать, но для личности в этом нет психологической привлекательности, когда есть приказ, но нет собственной инициативы. Эти особенности профессиональной позиции личности и составляют реальные противоречия ее труда. Приведет ли несправедливая оценка к потере ини­циативы в труде, приведут ли жесткая дисциплина или волевые директивные указания руководителя к потере работником творческой инициативы — эти вопросы еще только изучаются учеными, а на прак­тике они взаимосвязаны и должны учитываться в комплексе.

Включение личности в состав субъекта совмест­ной деятельности предполагает ее участие в орга­низации и регуляции совместных действий, в выра­ботке общей программы (ответственность за совмест­ный продукт труда, совместная оценка труда, регу­ляция и контроль за непрерывностью всего процес­са труда, принятие коллективных решений). Именно потому, что регуляция совместных отношений отве­чает особой потребности личности в организации коллективной деятельности (а не только собствен­ной), большое значение имеют деловые игры, поль­зующиеся в настоящее время популярностью. У лич­ности может появиться новая социально-психологи­ческая мотивация: участвовать в регуляции взаимо­отношений коллективного субъекта. Это совершенно новый «мотив» трудовой деятельности. Мотив руко­водить другими людьми отнюдь не всегда возни­кает в результате стремления к власти, не всегда есть проявление особого характера. Руководство другими людьми необходимо для достижения ре­зультата путем оптимальной организации взаимо­действия. Это не столько потребность обладать вла­стью, сколько потребность в организации все той же целостности, к которой стремится и субъект индивидуальной деятельности.

В совместной деятельности реализуются отноше­ния двух уровней: отношения, посредством которых складывается и функционирует коллективный субъ­ект, и отношения друг к другу его членов. Эти от­ношения соотносятся таким образом: если группа существует как общность людей (что и проявляется в совместной деятельности, и формируется в ней), то на уровне отдельных ее членов преобладают, как обычно говорят, деловые, профессиональные отно­шения, в принципе регулируемые при наличии противоречий и даже отдельных конфликтов. Если же группа представляет собой формальное объеди­нение, т.е. не объединена в деятельности профессио­нальными задачами, то между ее членами возмож­ны отношения и личные и безличные, и конфликт­ные и дружеские, но все они складываются сти­хийно.

В соответствии с этими различиями каждый член группы строит свою стратегию, а руководитель — стратегию группы в целом. Одни коллективы ори­ентируются на усредненного работника, т.е. не учи­тывается индивидуальность личности, ее особен­ности, возможности; другие строятся с учетом пер­спективы роста каждого, развития его способностей. При последней форме организации коллектива ма­териальные ресурсы направляются на профессио­нальный рост одного, на воспитание другого, на обучение третьего. А это в свою очередь является основным условием роста активности каждого уча­стника совместной деятельности.

3. Личность в процессе общения

 

Общение часто рассматривают как диалог, как своеобразную дискуссию. Оно подразумевает две или более общающиеся стороны, между которыми происходят процессы понимания (или непонима­ния), взаимного влияния, взаимных оценок. Общаю­щиеся стороны могут быть соединены и в лице од­ного человека, если он осуществляет «внутренний» диалог ⁸.

Общение можно рассматривать как особый спо­соб существования индивида посредством связи с другими индивидами, как способ взаимоотношений между ними ⁹. Общение предполагает такое взаимо­действие общающихся сторон, при котором проис­ходит обмен мнениями, информацией, опытом и т. д. ¹⁰ В общении выделяют предмет, по поводу ко­торого происходит общение (информационная сто­рона, решение обсуждаемой задачи), и сам процесс общения (его особенности, нюансы). Общение разно­образно, многолико (по своим формам оно может быть опосредованным и непосредственным, фор­мальным и неформальным, осуществляться большими или малыми группами), но оно всегда соци­ально по содержанию, направленности, цели. Без потребности человека в общении общество не смогло бы нормально функционировать: ведь если бы не существовали самые разные формы общения, люди оказывались бы в условиях изоляции и каждый раз заново учились понимать друг друга, заново искать способы общения.

Общественная природа общения обусловливает постоянно возобновляющуюся у индивида потреб­ность в нем. Потребность в общении у людей — это либо потребность изменения каких-либо свойств, качеств, сторон в себе самом и другом человеке (индивидуально-личностная сторона общения), либо потребность в достижении взаимопонимания, уста­новления отношений с другими людьми (социально-психологическая сторона общения), либо потреб­ность в решении совместной задачи, в достижении совместной цели (социально-предметная сторона общения) и т.д. В соответствии с тем или иным характером потребности в общении (индивидуаль­ным, коллективным) определяется и направлен­ность личности на общение (личное, совместное, без­личное), и ее готовность к общению. Как отмечают психологи, трудно переоценить готовность человека к профессиональному общению, которую они опре­деляют как подлинный и ничем не заменимый про­фессионализм.

Особый интерес представляет определение обще­ния, данное С. Л. Рубинштейном, как отношение к миру, к другим людям, к себе ¹¹. Отношение че­ловека к миру, в котором он живет, действует, об­щается,— это отношение не только к миру явлений и предметов, а к миру человека, людей, оценка их отношений, связей, зависимостей друг от друга. Действительность, в которой живет человек,— это совокупность отношений, влияний, восприятие и переосмысление им этих отношений. Это мир «осо­бой» действительности — действительности отноше­ний, условностей, способов поведения, которые че­ловек, рождаясь, застает готовыми, сформирован­ными, которые он познает и к которым приобщается. К. Маркс определил эту действительность как граж­данскую жизнь общества, в соответствии с которой и внутри которой каждый человек начинает общать­ся и строить свои отношения.

Мир отношений — это непрерывный процесс ста­новления отношений между людьми и действитель­ностью, которая обусловливает характер, направ­ленность, особенности этих отношений. Существую­щие в обществе ценности, условности, тенденции фиксируются, закрепляются в сознании людей и служат руководством к действию. Нормы общения человек постоянно мысленно «проецирует» на свои отношения, свое поведение оценивает с позиций этих норм (их принятия или непринятия). Отноше­ние личности к существующей в обществе системе норм общения, поведения, отношений и т.д. зави­сит от того, в какой мере в ней воплощено богат­ство всех существующих форм общения. В нераз­витом обществе существует жесткая система норм в отношениях между людьми. Эта неразвитая, обед­ненная, несовершенная система «проецируется» на индивидуальное сознание. В развитом обществе пре­обладает система этических отношений, которые устанавливаются, вырабатываются членами общест­ва и регулируются ими же самими.

Самое сложное — это реализация социальных норм на уровне индивида. Например, для воспита­ния у ребенка правильных навыков общения нужно, прежде всего, чтобы слово не расходилось с делом. И взрослый постоянно решает противоречие между осознаваемой нормой и не соответствующей ей прак­тикой общения и поведения.

Типы отношений людей в группе определяются на основе таких социальных потребностей, как по­требности в социальном участии, в контроле, в поло­жительной эмоциональной оценке и т.д. Существует точка зрения, согласно которой индивид проецирует на отношения в группе опыт отношений в семье. Эта точка зрения положена в основу теорий меж­личностных отношений некоторых зарубежных пси­хологов ¹². Типом отношений в семье они опреде­ляют ценности, нормы, потребности общения, ко­торые затем переносятся в практику «взрослого» (самостоятельного) общения. К этой точке зрения можно отнести и понимание общения как осуще­ствления той или иной роли. Ролевая игра как один из способов приобщения к особенностям социально-психологической реальности также непосредственно зависит от конкретного содержания роли, «испол­няемой» ребенком (роли матери, почтальона, поли­цейского), от того, что становится для него достой­ным подражания, а что отрицается (пародируется).

Усвоение социальных норм общения происходит не только через поведение, но и через восприятие одного человека другим ¹³. Признание того, что об­щество состоит из разных людей, непохожих ни по внешним, ни по душевным качествам, доброжела­тельное отношение к этим разным людям, умение слушать их, уважать их мнения являются основной предпосылкой формирования гуманной личности.

Общение играет большую роль в формировании психики личности. Дефицит общения — прежде все­го бедность эмоционального фона, его недостаточ­ность, когда все рисуют одним цветом,— особенно влияет на неокрепшую детскую психику. Исследо­вания чешским психологом И. Кхолом особенностей мышления показывают, что «ошибки» мышления сказываются на процессе общения уже сформиро­вавшихся личностей, проявляются в недостаточном понимании, в неверной интерпретации окружаю­щего мира ¹⁴. Он выделяет «черно-белый» тип мыш­ления, когда мир воспринимается однолинейно, ка­тегорично, поверхностно. Очевидно, что подобное «черно-белое» общение (это нельзя, это не делай, это не так) не способствует духовному обогащению личности, не позволяет ей наиболее полно выразить себя в общении.

О том, насколько продуктивно общение со свер­стниками, с людьми других поколений, можно су­дить по тому, удалось ли партнерам найти точки соприкосновения, говорят ли они «на одном языке». При этом точки соприкосновения, «один язык» мне­ний, взглядов не должен сводиться к одной пози­ции, предполагает способность, желание, умение партнера понять позицию другого человека, сохра­няя при этом свою.                    М. М. Бахтин выделял «эстети­ческое (там, где невозможно этическое) вживание» в мир другого человека, в мир его переживаний, для которого необходимо «усвоение жизненного кругозора» другого человека. Он считал это особой формой отношений, иногда более значимых, чем действия и поступки ¹⁵.

Каждый сам выбирает способ, с помощью кото­рого он может лучше общаться с другим человеком, но в любом случае человек должен осуществлять этот процесс осмысленно, направленно, эмоциональ­но. Заинтересованность в своем партнере по обще­нию, желание «поделиться» с ним, внушить, скло­нить на свою сторону, почувствовать, что его отно­шение вызывает в другом ответный отклик, какие бы преграды их ни разделяли (языковые, возраст­ные, географические),— таковы основные побужде­ния общения.

Особый интерес представляет «опосредованный» тип общения, когда оно осуществляется не непо­средственно, а на основе того или иного контекста (культурного, исторического, литературного). Такое общение происходит при работе человека с текстом (книгой, статьей и т.д.), когда общение опосредо­вано временем, культурой, языковыми средствами и т.д. Автор, живший за несколько десятилетий или даже столетий до нас, передает веяние своей эпохи, знакомит с культурными традициями или просто высказывает свою точку зрения на те или иные проблемы. В эпоху НТР общение, опосредо­ванное информационно-технологическими средства­ми, приобретает особую значимость, но оно должно осуществляться в разумных пределах. Опасность заключается в том, что теле-, аудио-, видеосредства часто сводят на нет собственно человеческое обще­ние, обедняя эмоциональный мир личности. Тогда как книга, отмечает, например,           Ю. М. Лотман, остается для человека надежным спутником жизни, молчаливым собеседником, разделяющим его заботы и тревоги.

Общение опосредованно и личностно, причем это опосредование осуществляется средствами, соответ­ствующими жизненным ценностям, установкам, пра­вилам, которыми руководствуется человек. Можно сказать, что общение происходит типичным для данной личности образом, и при этом неважно, от­носится ли общение к деловой или личной сфере, важны те мировоззренческие, этические принципы, на основе которых данная личность вступает в общение. Личность активно стремится к общению, от­вечающему ее жизненным ценностям, избегая об­щения, если оно идет с ними вразрез. Ограниченная сфера общения, ее узкий круг объясняются в пер­вую очередь неспособностью личности к последо­вательной, произвольной регуляции процесса обще­ния в соответствии с его общим для партнеров рус­лом, общими задачами.

Существует тип общения, который объединяет людей как индивидуальностей. Если признание су­ществования другого как личности предполагает признание его «права на самоопределение», свободу, непохожесть на себя, то союз индивидуальностей включает принцип различия и «право» на выбор общения в соответствии с ним. Такой нормой, или высшим типом человеческого общения, достойного подражания, является не только признание, но и утверждение в другом человечности. Признав право другой личности на самовыражение, человек делает первый шаг в этом направлении, но пока только пассивно признает необходимость такого общения и еще не содействует ему. На высшую ступень об­щения он поднимается в процессе утверждения в другой личности всего лучшего, что в ней есть, всего человеческого.

Потребность в общении с другим человеком не просто особая потребность в помощи, в понимании, в самовыражении и т.д. Личность в процессе обще­ния не просто удовлетворяет свою потребность в дружбе, в помощи и т.д., а развивает способность утверждать в другом человека, учитывать его ин­тересы и тем самым развивает и удовлетворяет свою высшую потребность — потребность в человечности. Такая личностная «установка» может реализоваться в общении и с близкими, и с «далекими» людьми. Она исходит из признания ценности самого существо­вания человеческой личности безотносительно к тому, как последняя ко мне относится. При созда­нии таких отношений личность как бы «выносит себя за скобки», отодвигает на второй план свои личные интересы. Это изменение «точки отсчета» при построении отношений между людьми, как пра­вило, наиболее плодотворно. В этом наиболее опти­мальном случае личности включают в общение все богатство своих отношений к миру, такой союз не сковывает, не ограничивает, а дает простор для их развития и самоопределения.

Как свидетельствуют эксперименты, проведен­ные под руководством                         С. Л. Рубинштейна ¹⁶, про­буждение понимания как особого качества мышле­ния связывается не только с фиксированием поня­тий в словах, но и с пониманием как вопрошанием (особенно характерным для возраста «почемучек» в раннем детстве), с активным отношением к вос­принимаемому. Процесс общения между детьми и взрослыми отличается от «равноценного» обмена информацией между взрослыми своей пассивно­стью — зависимостью детей от получения, приема информации, поступающей из внешнего мира. Под­час неконтролируемое со стороны взрослых обилие телевизионных передач, знакомств, встреч, поток информации обрушивается на неподготовленного ребенка. Внутренняя неготовность (нежелание) ре­бенка (подростка) к общению не является признаком его асоциальности, замкнутости. Во всяком случае «борьба» с необщительностью не должна произво­диться одним и тем же арсеналом средств (иди, де­лай, говори, общайся и т.д.), тем более что такая «методика» воздействия еще никогда не приносила успеха.

Этические проблемы касаются не только этиче­ских ценностей и законов нравственной жизни. Прежде всего, они затрагивают отношения людей и личностные способы регуляции этих отношений. Уровень этической зрелости личности определяется не только ее следованием нравственным ценностям, но, прежде всего, способностью гуманно относиться к другому человеку, строить и отстаивать отноше­ния, достойные обоих. Исходя из этого можно ска­зать, что принцип «обратимости отношений» ни в нравственном, ни в психологическом смысле неправомерен.

Этот принцип был в свое время сформулирован И. Кантом, который считал, что человек должен по­ступать по отношению к другим так, как он хочет, чтобы поступали по отношению к нему. Данный принцип, хотя и неявно, предполагает известное взаимосогласование этических позиций в отношениях людей. Отсюда можно сделать вывод: посту­пай с людьми хорошо в той мере, в какой они хоро­шо относятся к тебе. Эта своеобразная этическая «договоренность» подрывает, на наш взгляд, суть этики как высшего регулятора человеческого пове­дения.

Принцип «взаимосогласования» и «соизмерения» этических позиций ограничивается практикой не­посредственного общения, нивелирует этический идеал, сужает возможность следовать ему. Так появ­ляется формула: «Ты — мне, я — тебе». Люди, раз­деляющие ее, перестают вести себя согласно мораль­ному идеалу, нравственным принципам, поскольку другие часто ведут себя по отношению к ним без­нравственно. Способность избегать, нивелировать давление ситуации, практику непосредственно сло­жившегося общения и есть реальная психологиче­ская способность личности разрешать противоречие между этическим идеалом и тем, как поступают другие.

Способность абстрагироваться в процессе обще­ния с другим человеком и от его субъективного отношения, и от ситуации показывает этическую воспитанность человека и умение разрешать слож­ные психологические противоречия. Абстрагирова­ние от «обстоятельств», от непосредственной ситуа­ции, от субъективного отношения другого и есть проявление истинной свободы в общении, а также способности к творческому созиданию людьми своих отношений друг с другом.

Творческое отношение, на наш взгляд, должно проявляться, прежде всего, не в сфере создания пред­метов, вещей, а в сфере человеческих отношений, т.е. в способности строить их согласно высшим гу­манистическим идеалам. Задача психолога состоит в том, чтобы донести до людей ту простую истину, что способность и готовность идти навстречу жиз­ненным трудностям и противоречиям и достойно разрешать их не только ничего не отнимают у чело­века, но, напротив, развивают в нем высокие чело­веческие качества — человеческое достоинство, ду­шевную свободу и мужество.

Как отмечалось, характер общения влияет на процесс развития личности, хотя очевидно, что развитие личности происходит не только в общении с людьми, но и в совместной с ними деятельности. Личности и различаются по тому, в какой сфере жизни они преимущественно развивают и проявля­ют себя — в интимно-личностной или в обществен­ной, какую из них они превращают в сугубо личную потребность и ценность. Однако, на наш взгляд, неправомерно их противопоставлять и обособлять: одну — как сферу личных чувств, другую — как сферу общественно необходимого дела.

Личные чувства и отношения окрашивают все сферы жизни человека. Вместе с тем любую сферу общения нельзя свести только к проявлению чувств, симпатий, антипатий, к чисто субъективным отно­шениям. Общение как построение отношений, с од­ной стороны, формирует человеческие чувства, с другой — регулирует поведение, поступки. Строить отношения можно только на основе единства чув­ства и дела, на искренности. Поэтому противопо­ставлять личную сферу общественной (одну — как субъективное, другую — как объективное проявле­ние личности) неправомерно. Личные отношения должны основываться не только на любви и сим­патии, но и на реальных действиях, заботе, помощи, поддержке. Не случайно одной из важнейших при­чин распада семейных отношений или неумения их создать является иллюзия, что чувства не тре­буют никаких реальных деловых «доказательств».

Конечно, при некоторых видах общения (друж­ба, любовь) определенную роль играет притягатель­ность другого человека, его обаяние. При построе­нии таких отношений люди должны проявлять спо­собность абстрагироваться от некоторых качеств человека, от прошлых субъективных отношений. Необходимо уметь освободиться от личных прист­растий (подталкивающих иногда на ложный путь и формирующих мнимые ценности), ставить во гла­ву угла интересы другого. Это заставляет человека подчас вступать в спор с самим собой, одерживая победу над первым порывом чувств, которые могут внести некоторый диссонанс в отношения.

Однако ни само общение, ни построение отноше­ний, регулирующих поведение и коммуникации лю­дей, не могут быть объяснены только симпатией или антипатией. Тем более они не могут объяснить, почему установились те или иные отношения людей в коллективе, в семье и т.д. Важно учитывать не только качества личности, необходимые для ее вхождения в коллектив, но и то, каким должен быть в коллективе тип отношений, чтобы он мог формировать соответствующие качества у членов этого коллектива. В структуре коллективных отно­шений имеет значение не только наличие микро­групп, микроотношений, главное — это общественно значимые отношения: принципиальность, делови­тость, условия для более полного проявления инди­видуальностей, для развития людей. Следовательно, у перспективного коллектива преобладает тип от­ношений, которому свойственна высокая обществен­ная ценность и который благодаря усилиям руково­дителя и всего коллектива может превратиться в преобладающий тип отношений между всеми чле­нами коллектива.

Таким образом, для профессионального станов­ления личности важна не та или иная формальная сетка межличностных отношений, а такой их тип, который представляет систему деловых и ценност­ных отношений, систему расстановки сил с учетом профессионального роста личностей, при которой требования к людям соотносятся с их возможнос­тями. Этот тип отношений предъявляет требования не только к самим людям, их поведению, но и за­дает им эталон общения, создает деловую обстанов­ку, атмосферу общения.

Вышесказанное позволяет подчеркнуть многоуровневость проблемы общения. Непосредственно наблюдаемые акты коммуникаций, средства обще­ния, формы поведения, по-видимому, регулируются не только общающимися личностями, но и совмест­но создаваемыми отношениями. Качество отношений или дает простор, или ограничивает развитие субъ­ектов общения. Высшим уровнем отношений явля­ется такой уровень, на котором реализуются нрав­ственные ценности. Качество личности как субъекта общения, руководствующегося этическими принци­пами, заключается не только в том, чтобы строить свое поведение в соответствии с этими принципами. Активная борьба за достойные обоих общающихся нравственные отношения, за их прочность, перспек­тиву, а не только за отдельные поступки — такова подлинно этическая позиция субъектов — участни­ков общения.

Отношения могут быть условно названы функ­циональными, если другой человек выступает как средство для достижения личных целей. Тогда об­щение строится только на основе соблюдения неко­торых ситуативных правил, а отношения протекают лишь на поведенческом уровне, т.е. принимаются в расчет лишь поступки партнера, а не его отноше­ние. Иной вид отношения принимают, когда один относится к другому как к личности. Это означает, что другим признается вся совокупность человече­ских качеств и прав, в том числе и право быть не­похожим на меня, право поступать в соответствии со своими интересами, право на собственный жиз­ненный путь. Такое признание другой личности в значительной мере определяет характер складываю­щегося отношения. Будет ли это дружеский или де­ловой союз, он при всех условиях создает возмож­ности для взаимного проявления личностных ка­честв. Такое отношение не ограничивает проявление способностей и черт личностей, которые включены в него, поэтому оно перспективно.

С. Л. Рубинштейн в книге «Человек и мир» рас­крыл этическую основу человеческих отношений. Она заключается в признании самого существования другого человека. Он писал: ««Полюби нас чернень­кими, беленькими всякий нас полюбит» — подлин­ный смысл этого положения в том, чтобы любить человека не за тот или иной поступок, встретивший одобрение или порицание других людей, который может быть случайным, а за него самого, за его подлинную сущность, а не за его заслуги» ¹⁷. Важно не то, как данный человек отнесется ко мне и что он захочет включить в сферу наших с ним отноше­ний, а безотносительная ко мне, к моим потребно­стям и «интересам» объективная ценность его лич­ности. Через анализ этого этического аспекта обще­ния, в котором заключается подлинное общение субъектов, происходит сближение между личным и общественным, между «ближним» и «дальним». И здесь предстает иерархия ценностных отношений личности, характер ее жизненных отношении — к людям, к делу, к жизни в целом.

Характер общения личности является ее пробным камнем. Если человек способен на подлинное уваже­ние к другому, на признание в нем личности, индиви­дуальности, если он еще не может признать личностя­ми всех, с кем ему приходится общаться, то это в пер­вую очередь характеризует его самого. Независимо от того, выступает ли другой человек в качестве другого «я», близкого «ты» или в качестве более далекого «он», личность должна строить отношение к нему как к субъекту, а не как к объекту. Это не просто следова­ние нормам и ценностям как таковым, а утвержде­ние ценности другого человека посредством построе­ния соответствующих отношений с ним. Такие отно­шения требуют от людей не просто умозрительного знания нравственных истин, а всех душевных сил и способностей, ума, такта, спокойствия, воли и доб­роты.

Очевидно, что выводить все общение из психоло­гии личности было бы так же неверно, как и «вычи­тать» ее из общения, типизируя общение безотноси­тельно к личности. На наш взгляд, психология об­щения вычленяет свой предмет тогда, когда рассмат­ривает, как двое, вступая в контакт, создают нечто третье, что и представляет собой отношение между ними. Отношение между людьми может быть резуль­татом уступок со стороны одного, равным, основан­ным на взаимоприемлемых условиях или взаимным сердечным согласием. Однако в любом из этих слу­чаев оно есть некоторый «идеальный продукт» взаим­ных усилий. Этот «идеальный продукт» обнаружи­вается через позиции общающихся. В свою очередь отношение начинает детерминировать конкретные акты общения, стратегии и тактики его участников. Так, например, уступка одного, зафиксированная в устоявшихся отношениях, может вызвать у него по­стоянное глухое или открытое раздражение в адрес другого. Здесь можно говорить уже о том, что это чувство вызвано не самим по себе поведением или субъективным отношением другого, а именно положе­нием подчиненности, зависимости в сложившихся от­ношениях. В каждом акте общения, в его конкрет­ной ситуации воспроизводится с теми или иными вариациями тип установленного прежде отношения. Существенно, что характер частных актов и ситуаций общения обусловлен не только мотивами, чувствами личностей, но и логикой их общего, совместно создан­ного отношения.

В свою очередь предположение об отношениях людей как о некотором «идеальном продукте», о не­котором «мосте», связывающем их, позволяет на­метить в предварительном порядке типологию отно­шений. Одни отношения выступают как простая ко­операция, в рамках которой происходит своеобразное «разделение труда», взаимодополнение способностей друг друга. В таком случае две личности совместно создают то, что богаче и полнее каждой из них в от­дельности. Другие отношения носят характер обмена, и, даже если речь идет об обмене духовными ценно­стями, это ограничивает их союз функциональными рамками. Характер и тех и других отношений бы­вает весьма сложным, позиции участников союза мо­гут в известных пределах меняться, не нарушая его самого.

Общественная активность личности, ее самоопре­деление, «обособление» в составе коллективного субъ­екта связаны с комплексом отношений, в который входят по крайней мере три взаимосвязанных эле­мента: отношение к коллективному субъекту (его задачам, целям и способу организации); отношение к своему месту, занимаемому в коллективе; наконец, от­ношение к другим членам коллектива. Синтез двух первых отношений составляет социально-психоло­гическую характеристику личности, задает способ ее отношений к другим. Так, например, в коллективе личность может выступать как исполнитель, отве­чающий только за свой «участок», не всегда связан­ный с общим делом и общими целями коллектива. В этом случае она обычно и к другим относится как к таким же исполнителям. Этим задается в свою очередь и способ общения: оно будет включать и со­чувствие, и симпатию, и взаимопонимание, но не со­действие, не взаимопомощь. Противоположный спо­соб связи первых двух отношений заключается в принятии целей коллектива как личных и соответст­вующее отношение его членов друг к другу как к товарищам по общему делу.

Как правило, для всех людей в нашем обществе чрезвычайно важна оценка коллектива (чем мы, од­нако, нередко пренебрегаем в общественной и органи­зационной работе). В то же время важны и оценки отдельных индивидов, причем тип людей, оценки ко­торых значимы для личности, обнаруживает харак­тер ее ценностной позиции: для одних важна похвала начальства, для других — одобрение друга, для тре­тьих — кто хвалит, тот и становится другом. Обна­руживается определенная взаимосвязь между выбо­ром значимых людей, на оценку которых реально опирается личность, и ее отношением к оценкам коллектива в целом. Честолюбивый человек как бы не слышит плохого мнения о себе, низкой оценки; даже если это мнение всего коллектива, он предпоч­тет мнение того, кто его хвалит. Человек, живущий интересами общего дела, всегда скорректирует оценку своих достоинств.

Зрелая личность, с гармоничной, непротиворечи­вой системой ценностных ориентации, если они не совпадают с отношениями, сложившимися в группе, способна активно противостоять им, не только от­стаивать свое мнение, но даже перестраивать отно­шения в этой группе. Если личность маскирует свою эгоистическую ориентацию, рассматривая членов группы как объекты и средства достижения своих целей, ее безразличие к ним рано или поздно про­явится. Эгоистический характер ориентации обоих партнеров формирует временные союзы, основанные на деловом обмене услугами, на достижении каждым личных целей, где, как уже говорилось, партнер становится средством достижения этих целей. Этиче­ская характеристика общения проявляется в том, ка­ким образом другой включается в общение — как че­ловек, представляющий интерес сам по себе, как че­ловек, выступающий как цель моего с ним общения, или как объект, контакт с которым служит лишь моим личным целям, как функциональное средство (последний случай типичен для «отчужденного», безличного общения людей).

Межличностные отношения могут различаться по своему ценностному социальному содержанию и тем самым иметь разные последствия для участвующих в них личностей. Одни отношения, складывающиеся в группе, обезличивают людей, «учитывают» их лишь как исполнителей, другие (характерные для насто­ящего коллектива) открывают возможность для раз­вития каждого. Поэтому тип отношений в коллективе всегда может быть содержательно охарактеризован по личностному основанию.

В содержательно-ценностном аспекте существует, по-видимому, непосредственная связь типа межлич­ностных отношений, преобладающего в коллективе, и характера непосредственного общения. Высоко­моральные деловые отношения в коллективе создают такую атмосферу, в которой возникает и соответст­вующее личное общение (исчезают конфликты на поч­ве зависти, неприязнь и т.д.). Напротив, в нездоро­вом коллективе, который по характеру преобла­дающих в нем отношений фактически теряет это высокое звание, личное общение его членов приво­дит к их реальному отрицанию как субъектов в пси­хологическом и социально-психологическом смысле слова. Хотя общение в этом случае происходит между личностями, по существу оно, как это ни парадок­сально на первый взгляд, безлично, так как в нем происходит абстрагирование от самого ценного — человека как личности, как субъекта, раскрывающего себя в общении.

К сожалению, не всегда при расстановке кадров, при организации коллектива учитываются проблемы организации общения людей, но если такая расста­новка происходит на деловой основе, в соответствии с принципами справедливости и равенства, то это отражается и на характере непосредственного обще­ния людей. Так, отношение руководителя к членам коллектива может не носить интимно-личный харак­тер, и на первый взгляд создается впечатление, что здесь собственно личностные, индивидуальные ка­чества исключаются из делового общения. Однако в расстановке кадров, в их оценке, в дозировании сложности заданий и в мере доверия и ответствен­ности, возлагаемой на каждого персонально, реально учитывается перспектива развития работников, рас­крытия их индивидуальных качеств, повышения их активности.

Общественная и организационная деятельность такого руководителя имеет своей целью не только выполнение плана, объем и качество продукции, но и предполагает развитие, профессиональное и дело­вое продвижение подчиненных. Решение общест­венных задач любыми другими способами, ориен­тированными лишь на производственные результа­ты, неизбежно приводит к духовным потерям, обо­рачивается моральными издержками. Отношения с людьми теряют свою прочность, поддерживаются только административно. Утрачивается главное — видение перспективы роста людей, их развития, а, следовательно, и основа для построения делового общения, взаимопомощи и т.д.

Основная проблема в понимании собственно пси­хологического аспекта общения состоит в том, чтобы точно определить то специфическое качество, в ко­тором должны выступить его участники, и ту роль, которую общение играет в развитии личности. Ока­зываясь в той или иной типичной ситуации обще­ния, личность вынуждена занимать определенную позицию, выбирать средства и принимать решения. Типичность ситуаций общения на первый взгляд ограничивает спектр поведения, предопределяет выбор средств и целей. На самом же деле личность становится субъектом того или иного поведения, от­брасывает те или иные средства общения как непри­годные и т.д. Действуя в «рамках» разных типов общения (семейного, служебного, возрастного и т.д.), личность в свою очередь типизирует их по своему личностному основанию, причем, поскольку связи с людьми выступают в системе основных отношений личности к миру, последовательность реализуемых типов общения соотносится с особенностями ее жиз­ненного пути.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Глава V

 

СОЦИАЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ — ОСНОВА ЖИЗНЕННЫХ СТРАТЕГИЙ

 

1. Общественное сознание и социальное мышление

Мышление людей, его особенности, закономер­ности, правила, является наиболее изученной обла­стью и философии, и психологии. Логика как одна из философских наук довела свои знания законов мышления почти до математической точности. Од­нако существует область проблем мышления, вокруг которых время от времени возникают дискуссии, до сих пор почти не изученная. Даже их краткое перечисление потребовало бы много места, поэтому все эти проблемы можно выразить в вопросах: каким образом мышление человека участвует в реаль­ной жизни, чем отличается жизнь человека мысля­щего от жизни человека, живущего бездумно? Имен­но так поставленный вопрос связан с сюжетом дан­ной книги.

Конечно, марксистская философская традиция всегда связывала мышление, сознание, познание с практикой, с практическим действием. Однако важно, насколько эту связь осуществляет реальный человек, насколько его жизненные потребности побуждают его мышление, побуждают к размышлению, а размыш­ления воплощаются в жизненные реалии. При пер­вой же попытке ответить на такой вопрос мы неиз­бежно обратимся к старым философским понятиям, которые могут помочь дифференцировать способы мышления в связи с жизнью, например понятиям «созерцание», «прагматизм» и др. В жизни отдель­ного человека его мышление может быть сугубо со­зерцательным, т.е., размышляя над чем-то и с удо­вольствием предаваясь этому занятию, человек затем прерывает его и обращается к практическим жизненным делам, как будто он и не совершал ни­какой теоретической умственной работы. Понятие прагматизма, будучи применено к способу мышления отдельного человека, позволяет распознать прагмати­ка, т.е. человека, который рационально тратит свою мыслительную энергию не на бесплодные умствования, как созерцатель, а на решение локальных, кон­кретных, практически значимых задач.

Соответственно интуитивный тип личности нахо­дит верное и остроумное, оригинальное решение жиз­ненных проблем без рациональных обоснований и долгих рассуждений, «чутьем», тогда как человек рационального склада постарается первоначально проследить все причины и следствия, выстроить все доказательства, хотя в результате иногда и не при­дет к новому продуктивному решению.

От этого самого общего представления о проблеме можно перейти к частной, обозначив ее как про­блему способности к мышлению, более или менее свя­занную с характером человеческой жизни. Хотя проблема интеллектуальных способностей в психо­логии изучена очень детально, но некоторые ее ас­пекты совершенно выпали из поля зрения ученых. Мыслительные способности исследовались либо как наиболее яркие и концентрированные проявления общих особенностей мышления, либо, напротив, как совершенно уникальные способности к творчеству выдающихся людей. Но хотя их сущность объясня­лась и посредством определенных эмоциональных, интуитивных состояний человека, «озарений», «ага-переживаний» (инсайтов), т. е. связывалась с лично­стью, многие моменты этой связи даже не обозначе­ны. Возникало в известном смысле парадоксальное представление, что мыслит как бы само мышление, а личность является только его носителем, обладате­лем; что мысли сами приходят в голову и так же не­произвольно уходят; что задачи решаются или не решаются и т.д. Так, мыслящий человек был заме­нен его мышлением, а его мышление — некоторым набором задач ¹.

Однако в психологии несколько обособленно воз­никла и развилась другая тенденция, другой взгляд на связь мышления и мыслящего человека — как на его креативность, т. е. способность к творчеству, способность или неспособность мыслить. Под креа­тивностью имелись в виду особое качество самого человека и некоторые его личностные особенности, несводимые к собственно мышлению ². В числе по­следних, например, были такие, как когнитивная сложность, т.е. способность человека длительно удерживать сложное, неупорядоченное состояние объекта мышления, противоречивые тенденции, не пытаясь их упростить, огрубить и навязать им сразу свою логику.

Существует еще целый ряд аспектов данной проб­лемы, необъясненных, неисследованных и даже во­обще необозначенных в современной психологии. Способность к мышлению в отличие от мыслительной способности предполагает более или менее постоян­ную потребность в мышлении, т. е. мышление как жизненное занятие. Между тем потребность лично­сти в интеллектуальной активности (или отсутствие таковой), ее привычка к интеллектуальным занятиям, ее интеллектуальная смелость, свобода мышления, решение жизненных задач (потребность в их осмыс­лении и теоретическом решении), т.е. жизненная функция интеллекта личности,— все эти процессы и явления практически не изучены. Психологические исследования механизмов мышления не учитывали его функционирования в реальной жизнедеятельно­сти человека. Только в некоторых случаях, например, когда изучается развитие интеллекта соотносительно с нравственным развитием личности (Пиаже, Кольберг и др.) или когда сравнивается усвоение науч­ных и житейских понятий (Выготский, Шиф и др.), эти проблемы в какой-то степени затрагиваются.

Первое различие потребностей в мышлении у раз­ных людей состоит в том, что мышление одних отвечает научной, или собственно интеллектуальной, потребности, а других — жизненно-практической; в первом случае оно направлено на решение научных проблем, во втором — жизненно-практических. Спо­собные люди иногда применяют свой интеллект в столь узкой области (например, математики), что он, становясь изощренным, тем не менее отрывается от жизни личности (оторванный от жизни и беспо­мощный в житейских делах ученый). В этом слу­чае человек опирается на научный опыт, исполь­зует научный аппарат познания, а не свой собствен­ный, как житейски-практичный человек.

Пожалуй, единственное и яркое описание интел­лектуальной потребности дал           Д. Дьюи, обозначив ее неразвитую (первоначальную) форму как любопытство, а развитую — как любознательность. Любопыт­ство есть удивление, с которого, согласно Платону, начинается всякое знание. Удивление вызывается необычностью, несовпадением того, что человек ожидает и что встречает в действительности, опре­деленными ее несоответствиями. Любознатель­ность — это уже более активная, сложившаяся форма постоянного интеллектуального поиска, интеллек­туальной инициативы.

Однако эта уникальная потребность, так ярко про­являющаяся в определенном возрасте у детей, сплошь и рядом подавляется взрослыми. Либо взрослые не отвечают на детские «почему», раздражаются, дают банальные ответы, либо (это в основном происходит в школе) подавляют эту любознательность массивом знаний, предлагаемых в авторитарной форме, не учи­тывая, соответствуют ли преподносимые знания раз­витию интереса (любознательности) ученика. Ча­сто вопросы детей остаются без ответа, и тем самым они отучаются от желания их ставить. Несовершен­ство системы образования состоит в том, что на ре­бенка обрушивается лавина готовых знаний, а его любознательность, которая должна всегда чуть забе­гать вперед, его потребность в мышлении, в интеллек­туальной самостоятельности подавляются. Между тем только потребность понимать, ставить вопросы постепенно формирует и потребность самостоятельно искать на них ответы, т.е. интеллектуальный поиск человека, самостоятельность его мышления.

Болгарский психолог X. Йолова обнаружила, что оптимальным развитие интеллекта становится тогда, когда подросток, юноша может его проявлять, приме­нять, обнаруживать. А это в свою очередь возможно только тогда, когда интеллект становится ценностью и для человека, и для окружающих. Между тем окру­жающие (учителя, родители) видят в формирующем­ся юноше ценность только как в ученике, в хорошем ученике, а не в самостоятельно и смело мыслящем человеке. Возникает противоречие между потребно­стью к развитию интеллекта у юноши и ожиданиями окружающих. Те, кто считает свой ум, способность к творчеству ценным качеством своей личности (вопреки ожиданиям окружающих), интеллектуаль­но развиваются быстрее, смелее обнаруживают свой интеллект, свою мысль. Те же, кто равняется на ок­ружающих, видящих в них только успешных учени­ков, отстают в своем интеллектуальном развитии ³.

Таким образом, развитие интеллекта, его направ­ленность, устойчивость интеллектуальных интере­сов зависят не от его формальных структур и даже упражнений, а от того, насколько сам человек на­учается ценить, развивать, применять эту свою способность, превращать ее в интеллектуальную дея­тельность, т. е. от того, насколько человек распоряжается своим интеллектом, своим умом. Советские психологи                  С. Л. Рубинштейн и Б. М. Теплов вернули понятие ума в психологическую науку, привлекли внимание к его индивидуальным характеристикам и связи с личностными особенностями, связи с деятель­ностью. Настойчивость, смелость, острота, гибкость, критичность ума оказываются теми качествами, которые не возникают из усваиваемой человеком системы знаний, правил мышления, а являются лич­ностными особенностями, которые (добавим) раз­виваются в процессе жизненного функционирования. Особенность ума — это превращение мышления в постоянное жизненное занятие. «Степень критич­ности ума,— писал С. Л. Рубинштейн,— бывает очень разной у разных людей. Критичность — существен­ный признак зрелого ума. Некритический, наивный ум легко принимает любое совпадение за объясне­ние, первое подвернувшееся решение — за оконча­тельное»⁴.

Возвращаясь к рассмотрению потребности в мыш­лении, можно сказать, что любознательность есть своеобразная «бескорыстная» потребность, в извест­ных пределах обособленная от удовлетворения дру­гих жизненных, практических потребностей чело­века. Она есть интерес к всестороннему, глубокому рассмотрению предмета как такового безотносительно к его непосредственной пользе. Эта потребность и удовлетворяется особым образом, и это удовлетворе­ние связано не столько с самим по себе результатом — решением, сколько с насыщением познавательной потребности и одновременно с ее новым порожде­нием, с удовлетворенностью тем, что разрешены про­тиворечия, преодолены трудности, с тем, что продви­гается познание.

Интеллектуальная потребность иногда удовлет­воряется деятельностью, по существу приближаю­щейся к игре ума, но не к его работе. Решение голово­ломок есть своего рода испытание интеллекта. По­требность в познании есть более глубокая личностная потребность в сравнении с простым интеллектуаль­ным любопытством, любознательностью. Именно она порождает активный, длительный и упорный интерес к предмету мысли, постоянное его мысленное «пово­рачивание», всестороннее рассмотрение.

Было бы ошибкой считать, что заслуживает ува­жения только мыслительная деятельность человека, отвечающая его интеллектуальной потребности, а мышление, отвечающее практической потребности,— это мышление второго сорта, обыденное, житейское.

В философии такое убеждение существовало в той мере, в какой научное познание, разум резкой чер­той отделяли от обыденного, житейского. Последнему приписывались предрассудки, эмпиризм, мифологизм и т.д. Однако на самом деле существуют два разных вопроса: один — о специфике форм научного и обыденного познания и сознания (последнему дей­ствительно присущи особые символические и иные формы), другой — о связи научного познания и прак­тической жизни, практической деятельности и обы­денного познания. В той мере, в какой практическая жизнь опирается на научное познание, использует его результаты, оно перестает быть стихийным, не­управляемым процессом, а интеллектуальная и мыс­лительная деятельность все более отвечает жизнен­ным, практическим потребностям людей.

Важно учитывать и то, что практическая жизнь людей есть не только деятельность по преобразованию мира, производству предметов. Она включает обще­ние и взаимодействие людей. Поэтому ум человека должен направляться не только на познание законо­мерностей природы, на совершенствование техники, но и на познание другого человека. Было бы глубо­ким заблуждением считать, что обыденная жизнь, включающая взаимоотношения людей, должна обслуживаться так называемым обыденным мышле­нием как мышлением второго сорта, а мысль тео­ретическая — устремляться к вершинам познания физического и космического мира и отвечать только интеллектуальной потребности. До последнего време­ни было распространено такое заблуждение. Это про­являлось в том уже упомянутом вначале факте, что люди решали математические, физические, произ­водственные задачи, а человеческих, т. е. связан­ных с познанием друг друга, пониманием причин их поведения и т. д., задач перед ними никто не ставил.

В советской психологии категория «общение» за­няла свое законное место лишь в  70-х годах, однако особенности познания другого человека в известной мере ограничивались лишь уровнем его восприя­тия, хотя еще в 30-х годах в работах                 В. Н. Волошинова, Ю. В. Франкфурта и других философов и психо­логов обсуждались проблемы мышления как диалога, т.е. в самой его структуре выявлялись особенности, связанные с общением людей, а само мышление соотносилось с их социально-психологическими позициями.

В. Н. Волошинов раскрыл социальную ориента­цию слова на собеседника, учитывающую его со­циально-психологическую позицию. «Какой бы мо­мент выражения-высказывания мы ни взяли,— пи­сал В. Н. Волошинов,— он определяется реальными условиями данного высказывания, прежде всего ближайшей социальной ситуацией» ⁵. Слово ориен­тировано на собеседника, на то, кто этот собесед­ник: человек той же социальной группы или нет, выше или ниже стоящий (иерархический ранг собе­седника), связанный или не связанный с говорящим какими-либо тесными социальными узами (отец, брат, муж и т.п.). «Внутренний мир и мышление каждого человека,— отмечал       В. Н. Волошинов,— имеет свою стабилизированную социальную аудито­рию, в атмосфере которой строятся его внутренние доводы, внутренние мотивы, оценки и т.д.» ⁶. В отличие от Л. С. Выготского, который принципи­ально ограничивался интерсубъективной стороной семантической категоризации, В. Н. Волошинов сумел раскрыть диалектику внешнего и внутреннего. Он показал вовлеченность внутреннего переживания в высказывание и в социально-психологическую ориен­тацию и ценностную направленность говорящего в за­висимости от социальной позиции его личности.

Открытие В. Н. Волошиновым принципиально незеркальной природы общения, т.е. разности позиций в диаде и диалоге, которое наиболее полно выражено в его литературоведческих работах, постепенно реа­лизуется в современных исследованиях диалогового характера мышления (В. М. Кучинсккй и др.).

С. Л. Рубинштейн, рассматривая становление речи ребенка, раскрыл, что ее этапы связаны сначала с потребностью ребенка понимать взрослого, затем — быть понятым взрослым ⁷. Здесь ярко видна зависи­мость развития мышления и речи от жизненных потребностей, в качестве которых здесь выступают потребности в общении, в понимании. Понимание представляет собой совершенно особую сторону мыш­ления, связанную именно с общением. По мере того как общение становится опосредованным — обще­нием с людьми другой культуры, другой эпохи,— потребность в понимании перестает удовлетворяться решением конкретных коммуникативных задач по­нимания данного человека и превращается в по­требность в информации, в чтении и т. д. Здесь пони­мание соединяется с тем теоретическим мышлением, которое не только констатирует и воспринимает ин­формацию, но и выдвигает задачи, проблемы, ставит вопросы.

Коммуникативный аспект мышления проявляется не только в понимании, но и в более теоретичной процедуре объяснения, которая, прежде всего, состоит в раскрытии причин и целей поведения людей, в отве­тах на вопросы «почему?» и «зачем?». Эта сторона мыслительной активности стала предметом обшир­ных исследований, которые выделяли так называе­мые атрибутивные процессы, т.е. причины поступков, возникновения мотивации. Но эта область была областью скорее социально-психологических исследо­ваний. Однако некоторые ученые выразили извест­ный скептицизм по поводу того, насколько сами люди действительно испытывают потребность раскрывать эти причины, а не социальные психологи в специаль­но организованных экспериментах толкают их на осмысление этих причин. Наконец, важнейшим ин­теллектуальным феноменом, который также стал предметом изучения психологов, явились так назы­ваемые экспектации (или атрибутивные проекции), т.е. ожидание данным человеком определенного отношения, мнении, оценок со стороны конкретных людей или группы в целом.

Это своего рода теоретическое идеальное представ­ление и предвосхищение реального отношения чрез­вычайно интересно тем, что оно может (поскольку оно строится самим субъектом) совершенно не соот­ветствовать реальному отношению и даже реальным (скажем, отрицательным) действиям со стороны этого другого в адрес субъекта. Эти экспектации часто соединяются в некоторый свой имидж, когда человек смотрит на себя глазами других людей. Характер этого имиджа, безусловно, зависит от реалистично­сти ума данного человека, от его способности объек­тивно воспринять и обобщить многочисленные и по­рой разнообразные оценки его персоны другими людьми. Но он зависит и от потребности субъекта в этих оценках, скажем от его сильнейшего жела­ния получать только позитивные оценки, что помо­гает ему строить свой социальный образ в «розовом свете».

К сожалению, развитие или угасание этой потреб­ности также проходит мимо внимания психологов, поскольку такое исследование требует определенного жизненного угла зрения. Между тем, как отмеча­лось, сначала у ребенка чрезвычайно велика потреб­ность в оценке со стороны взрослых, он готов к вос­приятию ее. Стратегия, пропорции негативных и по­зитивных оценок, характер их конкретики или обоб­щенности могли бы помочь ребенку действительно сформировать свой образ не только как продукт внутреннего мира, но и обобщения ребенком отноше­ний к нему окружающих. Однако преобладание в оценках серых красок, командных тонов, поучений и т.д. постепенно снижает трепетность этих ожиданий (экспектаций), доверие к ним, потребность в них со стороны ребенка, и он воспринимает преувеличенно-негативный или преувеличенно-позитивный образ себя в глазах других, который в силу своей черно-белой окрашенности не может помочь строить проду­манное, точное и тонкое взаимодействие с людьми.

Если ранее в качестве особенностей ума были на­званы его гибкость, критичность, то в общении (и бла­годаря тому или иному типу общения) возникают его другие характеристики: способность к пониманию как способность мысленно встать на точку зрения другого или как способность представить его на своем месте, т.е. способность к восприятию различий и сходства личностных и социально-психологических позиций людей. Человек научается объяснять причи­ны поведения другого человека его подлинными на­мерениями или как «невольное», вынужденное обстоятельствами; сравнивать постоянную линию по­ведения данного человека с отдельными несвойст­венными ему поступками; анализировать особенно­сти поведения, порожденные социальным характе­ром (конформизмом, соглашательством).

Здесь нужно сделать пояснение. Практически вся сфера мышления, связанная с общением людей, в психологии и философии относится к сфере проблем сознания. Мы начали рассматривать эти проблемы как проблемы мышления, чтобы преодолеть скрытое здесь осложнение, состоящее в том, что их квалифи­кация как сферы сознания часто приводит к тому, что они рассматриваются как некоторое покоящееся в головах людей содержание, знание, не требующее никаких интеллектуальных усилий и мыслительной работы. Это — следствие определенного способа рас­смотрения и соотнесения индивидуального и об­щественного сознания, при котором индивидуальное сознание представляется как некая проекция общест­венного сознания, содержание которого якобы возни­кает путем «пересаживания» знаний, информации в конкретные головы. Специфика сознания связы­вается с ценностями и значениями, которые приоб­ретают в индивидуальном сознании лишь некоторую свою окраску, индивидуально-особенный смысл.

Но, на наш взгляд, необходимо выявить, какие механизмы индивидуального сознания являются только констатирующими то, что задано обществен­ным сознанием, а какие — представляют собой актив­ную интеллектуальную сознательную работу личности, ее мышление.

Усваивая речь и развиваясь, ребенок всего-навсего усваивает то, что составляет все особенности челове­ческой культуры, человеческого способа действия и образа жизни. Все это представляет собой «конста­тирующую» часть его сознания, а позже вообще ухо­дит в подсознание, существуя как навыки жизни в человеческом обществе. То же происходит с присвое­нием все новых достижений культуры и техники.

Однако было бы огромным заблуждением счи­тать, что такие констатирующие формы детского сознания есть универсальные формы всего индивиду­ального сознания и что они исключают работу мыш­ления по внутреннему преобразованию восприни­маемого. Не рассматривая всего массива проблем об­щественного сознания, мы предварительно выделяем только те его особенности, которые на уровне ин­дивидуального сознания действительно порождают способность к повторению, воспроизведению и кон­статации, которые общественное сознание «передает» индивидуальному как некие нормы, правила, не толь­ко не требующие теоретического осмысления, но и ис­ключающие его.

Вторая особенность заключается в различных об­щественных условностях, традициях, которые фикси­руются в общественном сознании и закрепляются в индивидуальном подсознании. Это нравы и традиции данного общества, отличающиеся от нравов и тради­ций другого общества (эстетическая культура, уклад семьи, взаимоотношения поколений и т.д.). Чело­век как член данного общества усваивает их, не осо­знавая, использует на практике, принимая как дан­ность.

Третья часть содержания общественного сознания несет индивидам информацию, которая необходима для нормального функционирования и поведения в обществе (сообщения, где, что, когда происходит, откуда и куда отправляются поезда и т.д.). Эта информация требует только принятия к сведению. Такова, кстати, и большая часть технических, а также бюрократических и коммуникативных правил, ин­струкций и т.д., которые и создаются для согла­сования массовых, тиражированных социальных дей­ствий. Индивиду для его функционирования как члена общества нужно принять их к сведению и руководствоваться в действии.

Четвертая составляющая содержания обществен­ного сознания, как правило, есть результат отраже­ния общественной жизни, социальных процессов и представляет собой ее определенную трактовку, интерпретацию, даваемую классами общества, предназначенную членам этого общества. Это есть идео­логия в широком смысле слова: теория и концеп­ция общественной жизни, ее процессов и событий, выработанные данным обществом и необходимые его членам для осуществления текущей социальной жизни. Как правило, специфика идеологии состоит в том, что она требует не только констатации в инди­видуальном сознании своих лозунгов и тезисов, оце­нок и целей, но и их фиксации, т.е. их принятия. Идеологические положения, оформленные в теорию на уровне общественного сознания, на уровне инди­видуального сознания требуют не новых объяснений и доказательств, а веры, убежденности и принятия к социальному действию.

Активная теоретическая деятельность индиви­дуального сознания, интеллектуальное осмысление индивидом социальной действительности начинаются тогда, когда он, во-первых, становится активным чле­ном общества, участником совместной деятельно­сти, общественных отношений, познания. Во-вторых, теоретическая «работа» индивидуального созна­ния связана с его основной функцией — функцией обеспечения самоопределения, индивидуального спо­соба жизни личности в обществе, осознания ее жиз­ненного пути. В первом случае индивид посредством своего сознания преимущественно индивидуальным образом решает задачи общественной жизнедеятель­ности, во втором — задачи личной жизни в обществе.

Опираясь на основной марксистский тезис о зави­симости сознания от бытия, можно выявить такую за­висимость и для индивидуального сознания: чем бо­лее индивидуализирован общественный способ жизни и действия людей, тем более индивидуальному со­знанию свойственна подлинно теоретическая работа, а не простая констатация, пассивное отражение объективной действительности. И соответственно, чем более самостоятелен способ жизни личности, тем более конструктивно, активно индивидуальное со­знание, регулирующее эту особенную жизнь.

Таким образом, на наш взгляд, индивидуальное сознание в соответствии с разным характером своих связей с общественным имеет две стороны: кон­статирующую (сюда относятся и «навыки» общест­венной жизни, и информация, и идеологические позиции, которые в совокупности можно назвать со­циальными знаниями) и творческую (когда личность размышляет, анализирует, обобщает).

При дифференциации этих разных сторон инди­видуального сознания — констатирующей, т.е. про­сто воспроизводящей данные, выработанные общест­венным сознанием, и деятельной, творчески-конст­руктивной — для обозначения этой второй стороны индивидуального сознания мы предлагаем понятие «социальное мышление». Этим подчеркивается тот факт, что индивидуальное сознание ставит и ре­шает проблемы, которые возникают в процессе осознания объективной действительности, а не только впитывает готовые результаты, информацию и дру­гие данные общественного сознания. Это указы­вает на регулятивную функцию индивидуального сознания, которую оно оказывается способным осу­ществлять, если сопровождается активной теорети­ческой деятельностью, мышлением.

Мышление определяется как социальное (в более узком и точном смысле слова) не потому, что оно является мышлением человека как социального существа, а потому, что это мышление личности о социальной действительности, которая является его объектом. Мышление, относящееся к социальной действительности и решающее ее проблемы, отлично от мышления, решающего задачи предметного мира (математические, физические, технические и т.д.). Его конкретным предметом являются взаимоотноше­ния людей, социальные процессы, в которых реали­зуются общественные отношения, сами люди (осо­бенности их поведения) и, наконец, сам жизненный путь личности.

Социальным это мышление является и по своим механизмам, которые свойственны его субъектам. Эти механизмы, с одной стороны, близки общепси­хологическим, присущим всякому мышлению, с дру­гой — от него отличны. Эти механизмы, конечно, в целом отвечают логическим законам, по которым осуществляется познание мира человеком, но вместе с тем в них обнаруживается и своя «логика» — социально-психологическая и социальная. Эта логика нацелена на то, чтобы связать познание с деятель­ностью, с практическим преобразованием действительности. В механизмах этого мышления противо­речиво сталкиваются две логики — логика позна­ния и логика действия, которая отвечает целям субъ­екта.

Социальное мышление отвечает как познаватель­ной потребности, так и ряду других потребностей (практических, общественных, жизненных), возни­кающих во взаимоотношениях личности с миром. При определении этой потребности важна ее осо­бенность, вытекающая из сравнения познавательной и практической деятельности. Познание мира — это выявление его объективных связей и отноше­ний безотносительных к человеку, не зависящих от субъекта познания. Напротив, познание, связан­ное с практической деятельностью, раскрывает осо­бенности, связанные с субъектом познания. Поэтому мышление, отвечающее практическим потребно­стям и целям, в определенной мере субъективно пристрастно⁸.

В процессе познания происходит доказательство объективности, истинности и общезначимости знания, т.е. независимости результата от процесса познава­тельной деятельности субъекта и его известной субъ­ективности. Социальное мышление личности и ее мыслительная деятельность включают в себя два диа­лектически противоположных качества: независи­мость познания мира от субъекта (и его интерпрета­ции) и зависимую от субъекта оценку мира отно­сительно к субъекту и субъектом.

Известно, что одну из важнейших характеристик и индивидуального, и общественного сознания состав­ляет его ценностный аспект, функционирование в нем значений и смыслов. Ценность социальной действи­тельности заключается в ее относительности и отне­сенности к субъекту, его целям, действиям и в самом общем смысле — к жизненным общественным пози­циям. Однако в ценностях, в оценках помимо отра­жения действительности выражается отношение субъекта к окружающему миру. Поэтому индиви­дуальному и общественному сознанию свойственна постоянная активная работа оценивания, осмысления происходящих социальных процессов, явлений, событий.

Но   и   ценности   функционируют   в   сознании   и мышлении в двояком качестве; с помощью одних ценностей констатируется то, что есть в действи­тельности, посредством других происходит ее актив­ное осмысление и переосмысление. Если общест­венный способ жизни требует от своих членов пре­имущественно констатировать существующие ценно­сти, то их сознание становится пассивным, а удель­ный вес мышления уменьшается. Если, напротив, об­щество заинтересовано в активном сознании своих членов, то возрастает функция самостоятельного оценивания людьми происходящего в мире и роль их мышления.

Подчеркнем, что именно в этом проявляется об­щественная детерминация социального мышления. Если общество на определенном этапе своего разви­тия интенсивно совершает социальные преобразо­вания, перестраивает общественные отношения и т.д., то оно заинтересовано не в констатировании своих стабильных, уже сложившихся ценностей, а в их переосмыслении и выработке новых. Обществен­ная детерминация индивидуального сознания идет по двум «каналам»: через общественное бытие, кон­кретную деятельность людей, требующую выработки ее целей, выявления ценностей, связанных с ее осу­ществлением, а также через воздействие обществен­ного сознания на индивидуальное. Эти два направ­ления могут не совпадать в силу противоречий между бытием и сознанием, возникающих в данном общест­ве, на данном этапе развития, что сказывается на сознании личности.

Если обратиться к состоянию нашего общества в недавнем прошлом, то можно сказать, что общест­венное сознание носило констатирующий и даже догматический характер, а потому не требовало от индивидов проявления активности их сознания, мыш­ления. Но в той мере, в какой в самом общественном бытии, в реальной социальной практике решались новые сложные задачи, от участников такой деятель­ности требовалась их индивидуальная интеллек­туальная активность. Эти противоречивые тенденции сталкивались в индивидуальном сознании. Прису­щая отдельным личностям способность к социаль­ному мышлению, выработанная на почве их реаль­ной социальной деятельности, не могла проявить себя в сфере общественного сознания, которая для подобной активности мышления была закрыта.

В период перестройки нашего общества важней­шую роль в активизации социального мышления личности играет социальный запрос со стороны общества, общественного сознания и практики к ин­теллектуальной активности, к интеллектуальной дея­тельности людей. Опросы общественного мнения вы­ражают принципиальный переворот, происшедший в этом отношении. Если до сих пор от индивида тре­бовалось лишь повторение данных обществом оценок, воспроизведение и констатация существующих цен­ностей, то сегодня от него потребовалась способность самому оценивать происходящее, у него спрашивают его мнение, что и является запросом, стимулирую­щим социальное мышление личности.

Отсутствие запроса к интеллектуальной актив­ности, социальному мышлению людей в период за­стоя приняло совершенно особые, можно даже ска­зать извращенные, формы, которые нужно назвать, чтобы их преодолеть. Одной из таких форм служит вербализм.

Вербализм, или злоупотребление фразами, слова­ми, проявился в превращении вербальных процедур в социальные действия, ритуалы: чтение текстов и речей, лозунгов, общих мест и фраз вместо осмысле­ния, действительного решения назревших социаль­ных проблем и реальных действий. Вербализм ото­рвал не только слово от дела, но и речь от мышления. Реальная постановка проблем, исследование со­циальных причин и следствий подменялись много­кратным воспроизведением одних и тех же общих фраз. Эта словесная активность, исключившая само мышление, проявилась и на уровне личности: первич­ная связь слова и дела, мысли и действия разруши­лась, социальная ценность реального действия де­вальвировалась, возникла и фиксировалась установ­ка личности на пустое словотворчество. В силу этого индивидуальная интеллектуальная активность мыс­лящих людей устремлялась в сферы досуга, в хобби, в чтение научной фантастики, в увлечение интеллек­туальными играми и т.д. У некоторых людей сфор­мировалось так называемое «щелевое» сознание, при котором ум использовался лишь для решения житейских задач. У части образованных людей начали фор­мироваться установки «не задумываться», т.е. проис­ходило сознательное подавление работы мысли. На­конец, у некоторых возникли такие интеллектуально-духовные противоречия, которые невольно своей неразрешимостью подавляли движение мысли, замо­раживали ее или вообще толкали личность на пере­оценку ценностей. Духовный протест против задалб­ливания социальных ценностей перерастал в про­тест против самих ценностей.

Сегодня выражен общественный запрос не только на общую интеллектуальную творческую активность личности, но именно на ее социальное, новое мышле­ние. Намечается ряд преобразований в науке, состоя­щих в отмене фиксированных бюрократических должностей, которые давались независимо от твор­ческих данных ученого. Благодаря этим преобразо­ваниям уровень и активность интеллекта приобретут утраченную социальную ценность. Переосмысление нашего прошлого, осуществление новых актуальных задач социального преобразования должны способ­ствовать активизации индивидуального мышления. Тем самым возникает возможность преодолеть ин­теллектуальный инфантилизм, существующий до сих пор даже у образованных людей, интеллекту­альную созерцательность, развить интеллектуальную инициативу именно социального мышления людей.

Для этого способ подачи социальной информации не должен быть направлен на констатацию, а вклю­чаться в проблемный контекст, побуждать к размыш­лению и поиску дополнительной информации, а главное, к осознанию социальных проблем. Констати­рующий способ подачи социальной информации, в известной степени необходимый для передачи информации, подавляет любую активность инди­видуального мышления, ставит интеллектуаль­ный барьер осознанию социальных задач и проб­лем, закрывает стремление к поиску причин и след­ствий событий, о которых дается информация, огра­ничивая сознание личности уровнем восприятия (Й. Кхол).

Поскольку личность функционирует как член общества, осуществляет его функции и роли, ре­шает совместно с другими общественные задачи, то ее сознание, являясь индивидуальным по своей при­надлежности индивиду, становится и общественным по существу. Соответственно индивидуальное созна­ние определяется и особенностями той общности, в которую входит данная личность. Общности, слои, группы, классы имеют социально-психологические особенности сознания и мышления. Наиболее ярко они проявляются в механизмах установок, ожиданий, стереотипов.

Роль этих механизмов состоит в следующем: чтобы каждый индивид не проходил заново того социального пути, который прошла его группа, общ­ность, ему даются в готовом, и притом зафиксиро­ванном, виде определенные установки, готовые спо­собы ориентации в социальной действительности, готовые матрицы поведения в ней, готовые клише для интерпретации ее событий. В силу природы общест­венной жизни каждый индивид вооружается и гото­выми орудиями труда, и своеобразными теоретиче­скими «орудиями» общественной жизни, и в этом смысле стереотипы необходимы и неизбежны. Если же речь идет о преодолении стереотипов, значит, общественное развитие достигло такого этапа, когда нужна смена старых теоретических «орудий» на но­вые, и она должна происходить и в обществе в целом, и в его группах, слоях, и в головах отдельных людей.

Как же соотносятся друг с другом эти различ­ные механизмы в индивидуальном мышлении? Это вопрос не только научно-теоретический, но и жиз­ненно-практический, потому что только оптимальная связь этих равных механизмов может способствовать активизации социального мышления в целом.

2. Основные процедуры и типы социального мышления

Социальному познанию общества в целом свой­ственна совокупность следующих познавательных операций: категоризации, интерпретации и, нако­нец, проблематизации социальной действительности. Социальное мышление имеет свои особые про­цедуры. Понимание — интерпретация информации, ценностей, сообщений, предлагаемых обществом индивиду — первая из них. Информация, ценности, общественные оценки присваиваются, т. е. понима­ются индивидом, становятся достоянием его со­циального мышления, он может свободно ими опе­рировать. Процессы понимания близки по процедуре переводу текста с одного языка на другой: проис­ходит перевод информации с социального языка на язык индивидуальный, личный. Кстати говоря, про­цессы интерпретации как процедуры понимания изучались в ситуациях трех типов (при переводе с одного языка на другой; при чтении текста, где происходит переход от одной культурно-историче­ской системы к другой, от одной, авторской, к дру­гой, читательской, концепции; наконец, в диалоге, когда каждый из партнеров извлекает некий тезис из своей системы понятий, мыслей, своей интеллек­туальной «кухни» и преобразует его для другого, чтобы тот понял его, т. е. мог соотнести со своей системой понятий, мыслей и т.д.).

Для правильной интерпретации важна диалектичность мысли: с одной стороны, должна быть достигнута идентичность того, что говорится, и того, что понимается (произвольная трактовка услышан­ного не есть понимание); с другой — понимание предполагает включение информации в свой кон­текст, в свою концепцию. Таким образом, интер­претация — это субъективная переработка воспри­нятого, раскрытие его смысла и значения. Широ­кое распространение процессы понимания и интер­претации приобрели в связи с расширением в обще­стве проблем оформления, передачи и принятия информации.

Информационные процессы охватывают переда­чу научных, технических, социальных сведений и способы функционирования и восприятия массовой культуры. Индивидуальные особенности интерпре­тации информации возникают как следствие функ­ционирования информационных процессов в обще­стве: бедность информации, ее неадекватность по­рождают узкую, ограниченную ее интерпретацию и соответствующее социальное мышление («от сих до сих»). Отсутствие научной, или глубокой, инфор­мации порождает обыденную оценку и интерпрета­цию людьми событий и социальных действий. Неполнота информации порождает своеобразную ком­пенсацию ее в виде слухов, сплетен и т.д., кото­рыми восполняется недостающая информация, и ей дается соответствующая интерпретация.

Информация может нести в себе почти эмпири­ческую, описательную, поверхностную констатацию действительности, порождая соответствующие уста­новки индивидуального сознания и мышления. Со­общение фактов без их оценки и анализа, описание событий, не заключающее их обобщений, сравнений, проблематизации,— таков исходный дефект той ин­формации, который порождает бедность интерпре­тации и ограниченность индивидуального сознания и мышления, отмечает чехословацкий психолог Й. Кхол.

В мышлении каждого индивида представлен понятийно-проблемный уровень мышления его эпо­хи, свойственный ей способ понимания социальных процессов и явлений, что в свою очередь усилива­ется или ослабляется установками или другими со­циально-психологическими механизмами (например, ритуально-символическими и др.), характерными для данного общественного слоя. Каждой личности, живущей в обществе, доступен выработанный им определенной сложности понятийный аппарат, сим­волика, с помощью которых обозначается социаль­ная жизнь людей. Отдельному человеку также при­сущ свой, индивидуальный способ, стиль мышления.

Таким образом, в мышлении индивида разные уровни мышления находятся в сложном соотноше­нии. Поэтому при исследовании социального мыш­ления личности необходимо выявлять, насколько в нем проявляются общественные механизмы мышле­ния, социально-психологические механизмы обы­денного, житейского, мифологического и т.д. созна­ния, каково их позитивное и негативное влияние.

Как отмечалось, важную роль в активизации мышления личности играют социальные требования общества к интеллектуальной активности людей, социально-психологические установки, представлен­ные в групповом, обыденном сознании, которые мо­гут либо поощрять, либо препятствовать развитию личной интеллектуальной инициативы, интеллек­туальной активности.

Проблематизация свидетельствует о творческом, преобразующем, конструктивном характере мышле­ния. Постановка и решение проблем есть общая и сущностная характеристика познания, а не только характеристика социального мышления. Выявление проблемы начинается в том случае, когда явления действительности становятся предметом мысли че­ловека. «Проблема, или проблемная ситуация, яв­ляется таковой прежде всего, поскольку в ней име­ются неизвестные, как бы незаполненные места... выступающие внутри ее, которые подлежат запол­нению... на место которых должны быть подставле­ны их значения» — так определяет суть проблемности С. Л. Рубинштейн ⁹. Это неизвестные до сих пор человеку свойства, стороны, отношения объек­тов, которые связаны с уже известными, т. е. этими известными они определенным образом предпола­гаются. Субъект ставит для себя вопрос, какие это неизвестные явления, выдвигает предположение, ги­потезу, которая и является более или менее четкой формулировкой проблемы.

Проблема возникает и в том случае, если налицо противоречие между двумя известными положения­ми, событиями, которое человек осознает и пытается разрешить. Проблема предстает в таком случае как предположение о конструктивном способе разреше­ния данного противоречия. Возникновение проблем связывают, далее, с практической деятельностью субъекта, в которой в силу тех или иных причин на определенном этапе оказывается невозможен ста­рый способ действий и возникает необходимость в выработке нового. Проблемы могут возникать как следствие социальной активности субъекта, направ­ленной на преобразование наличной социальной действительности. Наконец, как это обычно проис­ходит в науке, проблематизация выступает как спо­соб разрешения противоречий между старым и но­вым знанием, старым знанием и новыми данными и т.д. Для социального мышления проблемы воз­никают и формулируются не только на абстрактном или не только на конкретном уровне, иногда сущ­ностные проблемы обнаруживаются через конкрет­ные условия их проявления.

Проблема возникает в случае перехода от явления или явлений, по которым как бы скользит мысль человека, от фактов, от информации к их сущности, когда она сначала внезапно, интуитивно как бы «проглядывает» за явлениями, вызывая до­гадку о возможном способе связи этих явлений, их причинах, их целях, вынуждая человека осознать и поставить проблему. Проблемность — основная особенность познавательной деятельности человека, главная форма, в которой он охватывает действи­тельность познанием, открывая нечто новое.

Проблема радикально отличается от задачи, хотя в психологии мышления их практически отождест­вляли. Задача всегда имеет свою четкую структуру: в ней нечто всегда дано (условия), причем совокуп­ность этих условий для мысли человека уже четко ограничена, задана, определена. Если он расширит число условий, он уже будет иметь дело с другой задачей. Далее, в ней существует требование или неизвестное, вопрос, на который должен быть най­ден ответ именно при данных условиях, на их осно­ве. Условия и требование уже внутренне связаны между собой, и человек должен выявить, обнару­жить именно эту связь. Задачи обычно уже сформу­лированы, поставлены, даны, их требуется только решить, причем уже на основе существующих зна­ний, которые должны быть привлечены к их реше­нию. Кроме того, всегда существуют аналоги реше­ния задач данного типа (каждый со школьной скамьи помнит задачи про трубы, в которые одно­временно вливается и выливается вода, и т.д.), т.е. поиски решения происходят с опорой на существую­щее знание, на отнесение задачи к соответствующе­му классу задач, что позволяет выработать стра­тегию их решения, перебрав возможные, уже из­вестные способы.

Постановка проблемы подобна составлению но­вых задач; трудность этого легко испытать, попы­тавшись составить новую задачу (даже по аналогии с существующими в алгебре, физике и т.д.). В фор­ме задач выступает связь мышления индивида с обществом: как бы охраняя его мышление от из­лишних усилий, ему предлагают уже определенным образом оформленные фрагменты, структуры, за пределы которых нужно выходить лишь для того, чтобы найти ответ только в пределах, заданных вопросом. Здесь мысль не сама наталкивается на проблему, а побуждается, стимулируется, иногда почти вынуждается задачей. В постановке проблем человек менее скован. Во-первых, потому, что он может в качестве ее условий взять любые. Во-вто­рых, потому, что его мысль может обратиться в поисках решения к любой другой области знания, тогда как задача всегда принадлежит не только к одной области, но и к одному классу, типу. В за­даче не может быть никаких противоречий, они возникают только в результате неправильного спо­соба решения и являются показателем его ошибоч­ности. Если при решении задачи человек должен избегать противоречий, то при решении проблемы он, напротив, их постоянно должен иметь в виду, удерживать, мысленно рассматривать, анализиро­вать. Если в задаче его мысль освобождена от при­влечения новых условий, то при решении проблемы он постоянно вынужден прикидывать, могут ли те или иные факты, явления, данные стать условиями постановки проблемы.

Исходя из этого очевидно, что сама постановка проблемы, т.е. ее обнаружение, формулировка, определение, является самой сложной интеллек­туальной деятельностью. Творческие личности обла­дают существенными для этого интеллектуальными качествами: они не боятся сложности, противоре­чивости, неясности, могут удерживать множество данных в своем сознании в еще неопределенном, неупорядоченном состоянии. Люди более ограничен­ного интеллекта всегда стремятся к интеллектуаль­ным стандартам, к избежанию противоречий, к упро­щению, стремятся все свести к более или менее локальной, несложной задаче.

Проблема отличается от задачи также и тем, что последняя самой своей формой, фактом требует решения. Проблема может существовать долгое вре­мя как открытая, над решением которой, скажем, многие годы могут биться ученые.

Это обстоятельство особенно явственно обнару­живается на уровне индивидуального мышления: есть люди, интересующиеся исследованием проблем в той или иной области общественного знания, обсуждением проблем политики, однако, обладая ин­теллектуальной любознательностью, они никогда не проявляют потребности и даже не делают попытки их самостоятельного решения. Таким образом, представленность некоторых социальных проблем в ин­дивидуальном сознании еще не означает их превра­щения в предмет социального мышления данной личности, для чего, по-видимому, нужны дополни­тельные интеллектуальные и собственно личностные потребности. Такая умозрительность, или созерца­тельность, индивидуального мышления связана так­же с особой неосознаваемой установкой личности, что решать данные проблемы должно общество, что это «не нашего ума дело».

Некоторые советские социологи связывают фор­мирование проблем с социальной критикой ¹⁰. Одна­ко другие считают, что выявление и решение про­блем есть прерогатива общества, а не отдельной личности. Между тем на самом деле новые поста­новки проблем являются продуктом мышления от­дельных людей, а уже затем эти проблемы, будучи приняты обществом, начинают распространяться в общественном сознании. Примеры проблем могут быть взяты из самых разных областей социальной действительности: на определенном этапе для руко­водителя могут стать сложной проблемой взаимо­отношения с подчиненными (поскольку одни актив­но выходят из-под его подчинения, другие не вы­полняют порученных заданий, третьи конфликтуют между собой), осознание и решение которой он мо­жет откладывать. Но без этого решения ситуация только усугубляется. Проблемными могут стать взаимоотношения в семье (матери и дочери), когда позиции меняются и требуют нового типа взаимо­отношений, а навязывание прежних вызывает кон­фликты. В общественной жизни часто называют проблемой отсутствие продовольствия и товаров потребления и т.д. Часто словом «проблема» обо­значаются наметившиеся в жизни противоречие, несоответствие или трудность. Негативные явления, связанные с молодежью, называются проблемой молодежи и т.д.

Действительными проблемами являются те, ко­торые уже выявлены, определены. Например, центральной проблемой воспитания в школе является противоречие между авторитарным стилем управ­ления, который исключает подлинное самоуправле­ние, и необходимостью осуществлять это самоуправ­ление как условие действительного формирования личностей, их социальной активности и коллек­тивизма.

Можно, по-видимому, различать два типа со­циальных проблем по степени их объективной выраженности: одни представляют собой уже вы­явившиеся следствия противоречий, которые себя реально обнаружили и настоятельно требуют своего решения, другие проблемы возникают в порядке опережения реального развития противоречий, т.е. существуют потенциально, в тенденции, которая и должна быть выявлена мышлением. Первые — бо­лее жесткие, неотложные и, как правило, обнару­женные уже самой социальной ситуацией, а потому ограничивающие число возможных решений, «вы­ходов из положения». Эти проблемы скорее прибли­жаются к задачам. Обычно в практике они назы­ваются острыми проблемами. Вторые требуют про­гнозирования, проектирования самим субъектом, который, как правило, может сам вводить более широкий круг условий, проблемные пространства, предлагать различные способы их решения, альтер­нативы.

Существуют и социальные задачи, достаточно конкретно выявившиеся или поставленные людьми, но они чаще всего требуют или практического дей­ствия, или принятия решений. Их решение также является предметом социального мышления, но не раскрывает процедуру проблематизации. При выяв­лении проблемы в социальной действительности субъект чаще всего сам должен определить, что является необходимым и достаточным для ее реше­ния, т. е. выявить условия ее решения, существо про­тиворечия, составляющее проблему, определить его стороны, альтернативы и т.д.

Наиболее сложными в изучении проблематиза­ции представляются два момента. Первый заклю­чается в том, что, как говорилось, постановка про­блемы, т.е. ее выявление, обнаружение, может быть оторвана от ее решения. Проблема ставится одними людьми, в одно время, а решение вовсе не обяза­тельно осуществляется ими же и в то же самое время. Более того, представленность проблем в со­знании людей (о чем свидетельствует их способность формулировать эти проблемы) еще не свидетель­ствует о готовности к их решению, о способности к такому решению. Возможно и противоположное соотношение: у субъекта есть социальная потреб­ность в решении проблем, возникающая из восприя­тия им определенных объективных противоречий, но это еще не означает, что проблема им осознана и конструктивно сформулирована. Отсутствие кон­структивных постановок проблем, их осознания, так же как и отсутствие их конструктивных реше­ний, не может быть исчерпывающе объяснено ин­теллектуальной несостоятельностью тех или иных субъектов.

От чего же зависит представленность проблем в индивидуальном сознании и их превращение в предмет активного мышления личности? Прежде всего, это зависит от постоянства работы интеллек­та, от наличия интереса к данной области действи­тельности, от глубины знаний о данной области жизни.

В ответ на вопрос: «Какие Вы можете назвать пять проблем?» — часть опрашиваемых констати­ровала: «Общие места», не будучи в состоянии дать их сколько-нибудь содержательную характеристи­ку (проблема с продовольствием, проблема семьи и т.п.). Другая часть лишь ставила вопросы. Более активно думающие лица указывали на некоторые противоречия, определяя их стороны, их существо. Наконец, только четвертая категория людей дей­ствительно формулировала проблемы. Иными сло­вами, обнаружилась разная глубина мышления, разная степень его активности, низшим уровнем которой является постановка вопроса, а высшим — постановка проблемы.

Венгерские социологи, разработавшие методику анализа представленности проблем в сознании лич­ности, распределили ответы опрашиваемых по сте­пени «близости» называемых проблем данному че­ловеку (поскольку опрашивались рабочие, то одни называли проблемы своей собственной работы, другие — проблемы своей бригады, третьи — проблемы цеха и т. д.).

Мы провели исследование, в котором пытались выявить, в какой мере одна и та же (например, педагогическая) ситуация, предложенная для ана­лиза будущим педагогам и студентам других спе­циальностей, может рассматриваться и формули­роваться ими как проблема. Ситуация предлагала для анализа конфликт между учеником, учителем и родителями. Один способ решения состоял в том, что отвечающие (как правило, будущие педагоги) рассматривали ситуацию достаточно теоретически, однако не проблемно, поскольку решение они пы­тались найти не в ее существе, а в некоторых аналогиях, профессиональных стандартах. Второй способ решения, предложенный другими лицами, состоял в переносе на ситуацию своего личного про­шлого опыта, в переживании заключенного в ней противоречия, что как раз и мешало рассмотреть ее теоретически. Наконец, третий способ решения заключался в соединении значимости ситуации для личности и способности ее обобщенного теоретиче­ского рассмотрения, в формулировке ее как про­блемы.

Следовательно, проблематизация как высшее проявление индивидуального мышления достижима разными путями, детерминирована разными при­чинами. И в первом, и во втором случае проблем­ному видению, постановке проблемы угрожает сте­реотип, сформированный прошлым опытом, который сейчас же снимает проблемность, в одном случае переводя ее на типичное решение, т.е. своеобраз­ный профессиональный или иной стереотип, в дру­гом — отдавая личность во власть переживания проблемы.

Выделение проблемы, ее формулирование и т.д., как отмечалось, еще не является гарантией того, что субъект готов взяться за ее решение (не говоря о том, что будет найдено ее конструктивное реше­ние). В исследованном нами случае важным момен­том для выявления проблемы являлась определен­ная пропорция абстрактно-типичного и конкретно-контекстуального ее рассмотрения. Чрезвычайно существенным этапом является формулирование противоречия, что предшествует подлинной проблематизации. Таким образом, способность личности ставить социальные проблемы, проблемно относить­ся к действительности обусловлена и уровнем раз­вития ее интеллекта, познавательной мотивации, и общей интеллигентностью, и личностной значи­мостью этих проблем.

В этом исследовании была в известной мере выявлена связь мышления с жизненными потреб­ностями личности (тогда переживание противоре­чий может блокировать мышление), связь способа мышления с профессиональными стереотипами, ко­торые препятствуют подлинной проблематизации, и, наконец, то оптимальное сочетание личностной жизненной и собственно интеллектуальной потреб­ности, которое ведет к проблематизации. Следова­тельно, проблематизации действительности препят­ствуют стереотипы, недостаточно высокий уровень интеллектуальной активности, иногда жизненные потребности или переживания, мешающие теорети­ческому анализу и осмыслению проблемы. Послед­ний случай проявился при опросе населения сразу после событий в Нагорном Карабахе, когда люди могли выразить свою растерянность, потрясение, сожаление и т.д., но не могли дать теоретическое определение существа проблемы, говоря, что они не задумывались над этим.

На личностном уровне часто обнаруживаются такие особенности социального мышления, как привычка к интеллектуальной поспешности, кате­горичности, упрощенности, в чем проявляется свое­образная «беспроблемность» индивидуального мыш­ления. Часто она вызвана способом подачи инфор­мации, носящим принципиально констатирующий характер, без анализа, оценок и указания причин происходящих событий. Поскольку это происходит на уровне общественного сознания, проявляется в общественном структурировании информации, то воспитывается соответствующее некритическое, по­верхностное, констатирующее мышление индивидов.

Другой важнейшей операцией социального мыш­ления наряду с проблематизацией социальной дей­ствительности является процедура интерпретации. Интерпретация есть оценочная процедура сознания, познания и мышления, т.е. раскрытие смысла, зна­чения происходящих явлений и процессов.

Интерпретация в разной мере может проникать в сущность явлений (и в зависимости от этого в разной мере способствовать проблематизации). Как говорилось, в одних случаях мышление раскрывает причины, в других — цели, ценность происходящих процессов, отвечая на вопрос «зачем?». На уровне общественного сознания (и мышления) в оценках, интерпретациях используются научные и идеологи­ческие критерии, на уровне социальной психоло­гии групп, слоев, общностей иногда функционируют суждения, не имеющие критериев, необоснованные мнения, предрассудки, связанные с различными социальными позициями, интересами, образом жиз­ни этих групп. Оценки могут носить иллюзорный или реалистический, рациональный характер в за­висимости от включенности этих субъектов в более передовые или в более отсталые области обществен­ной практики, от степени активности их социаль­ных действий. Наконец, на уровне индивидуального сознания представлены, как говорилось, в форме стереотипов, само собой разумеющихся правил, оце­нок общественные оценки, суждения, критерии, но вырабатываются и свои собственные.

То, что интерпретируется обществом как расхи­щение общественного добра, личностью может ин­терпретироваться как восполнение своими силами того, что ей обществом недодано, как восстановле­ние справедливости. Продвижение работника на следующую иерархическую ступень карьеры одними рассматривается как почетная ссылка, другими — как выражение доверия к его возможностям. Для одного человека уход на пенсию — долгожданное благо, для другого — трагедия. Таких различий в интерпретациях одного и того же факта, события, явления можно привести множество. Нужно еще раз подчеркнуть, что интерпретация и проблематизация тесно связаны друг с другом: стереотипная интерпретация, так же как и поверхностная, не вы­ходящая к сущности явлений, препятствует пробле­матизации.

В индивидуальном сознании интерпретация вы­ступает в виде процессов понимания, которые являются разновидностью социального мышления. Благодаря пониманию личность либо использует получаемые данные, сведения, информацию в дея­тельности, либо включает их в контекст своего мышления, знаний, теоретических представлений. Понимание предполагает определенную степень субъективности, но одновременно и тождества ис­ходному содержанию — нельзя понять нечто путем искажения сказанного, услышанного. При исследо­вании процессов понимания обычно ограничиваются достижением именно такой относительной идентич­ности понимаемого и понятого. Существует другая операция мышления, обратная пониманию, которая может раскрыть степень понимания вопроса субъек­том материала и свободного владения им,— объяс­нение.

Обычно во время лекций часть студентов почти механически записывает текст, не ставя перед собой задачу понять его. Однако группа студентов педа­гогического института, прошедшая накануне в шко­ле практику, представляла собой уникальных в этом отношении слушателей: они только что сами побывали в роли учителей, объясняющих текст, и обнаружили, что между пониманием и объясне­нием лежит дистанция огромного размера, большая интеллектуальная работа, а потому на лекции слу­шали с установкой на предстоящее объяснение. Объяснение как раз и является важнейшей проце­дурой социального мышления, дополняющей и уточ­няющей интерпретацию, поскольку оно направлено на обоснование, доказательство истинности того, что сообщается. Объяснение должно даваться и обще­ством при интерпретации социальных явлений, что ведет к активизации индивидуального мышления, формированию потребности понимания причинно­сти, и одним индивидом при передаче сообщений другому. При самых сложных интерпретациях, до­пускающих многозначность толкования, требуется не только объяснение, но и доказательство. Напри­мер, при интерпретации преступлений, законов, ста­тей закона, определяющих их состав, нужна система фактов и доказательств, из чего и строится судеб­ная процедура, включающая защиту, которая тре­бует доказательств вины подсудимого.

Как отмечалось, важнейшей характеристикой сознания является его диалогичность, выражающая коммуникативную направленность сознания и соот­ветственно особенность социального мышления. Од­нако коммуникативность мышления личности имеет, по крайней мере, три все более усложняющихся качества, или способности. Первое состоит в самой мысленной адресованности к другому человеку, в оценке его позиции и в учете его самого при мысленном рассмотрении проблемы, на чем мы подробно остановимся ниже. Второе состоит в пред­восхищении, т.е. в прогнозировании, в ожидании мнений другого человека, его оценок, понимания, суждений. Как уже говорилось, наше представление о том, что думает о нас другой, может совсем не совпадать с тем, что он думает на самом деле. Однако наше собственное мнение о его отношении может быть настолько фиксированным, что воспри­нять и понять его реальное отношение к нам так и не удается. Или, напротив, человек не видит оче­видного и требует от другого доказательств его хо­рошего отношения к себе (как это часто требуют любящие друг от друга). Однако, как мы увидим, эти экспектации (или атрибутивные проекции) у раз­ных людей развиты в неодинаковой степени, в раз­личной мере реалистичны, конкретны или обобщены и т.д.

Наконец, третья составляющая, или качество социального мышления, состоит в степени развития способности и склонности к диалогу. Это уже не сама по себе особенность сознания, но интеллек­туальная особенность личности. Последняя, скажем, может быть столь эгоцентрична, что не допускает ни возражений своему мнению, ни необходимости его обосновывать. Французский психолог М. Жилли идее очень интересным исследовательским путем, выявляя момент, когда у ребенка возникает такая способность: он сначала предлагает детям, сидящим друг против друга, сообща, совместно управлять движением несложной игрушки. Но их правые руки и соответственно представления о движении вправо асимметричны, что и требует мысленного перево­рачивания вектора движения при соединении уси­лий с партнером. Затем дети садятся перед компьютером, не видя друг друга, и таким образом они должны скоординировать свои усилия, опираясь не на зрение, а на теоретическое представление о другом и направлении его движения. Только при наличии такой теоретизации, учитывающей свою позицию, позицию партнера и равнодействующую усилий, можно, например, объяснить партнеру, по­чему он действует неправильно, и т.д.

Подобно этой в общем-то несложной теоретиза­ции происходит и коммуникация двух людей, имею­щих каждый свое мнение и желающих прийти к единому. Каждый из них должен постоянно совер­шать мысленные преобразования: представлять себе, как партнер видит его позицию, и соотносить это и со своим видением его позиции, и со своей реальной позицией. Эта способность к умственным преобразованиям и составляет способность к диало­гу и дискуссии. В ней присутствуют и аргументы своей правоты, и аргументы неправоты другого, и, главное, стремление совершить конструктивный синтез, т.е. найти то новое видение проблемы, при котором позиции не будут альтернативными, а сов­падут. Нетрудно заметить, что здесь, так же как и в проблематизации, присутствует противоречие, альтернативность.

Однако важнейшей является именно способность теоретически представлять себе позицию другого, а не замыкаться в своей. Это и есть существо спо­собности к диалогу, дискуссии. Когда в эксперимен­те со студентами им было предложено организовать дискуссию, обнаружилось, что ни теоретически, ни практически они к ней не готовы. Так, одна сторона, взявшись защищать преимущества американской системы образования, заранее не предвидела, что в качестве аргументов ей понадобятся конкретные данные об этой системе, не говоря уже о фактах ее преимуществ. Другая сторона, защищавшая пре­имущества советской системы, также не обладала знаниями, чтобы раскрыть недостатки американ­ской системы и на этом фоне показать преимуще­ства нашей.

В диалоге и дискуссии человек должен не только сообщить другому свое понимание, он должен по­нять позицию другого, мысленно сопоставить ее со своей, выявить степень понимания партнером своей позиции, выстроить систему аргументов в защиту преимуществ своей и раскрыть недостатки позиции другого. Самым главным является различие двух типов дискуссий, которое основывается на различии двух типов мышления. Если встречаются стороны, стремящиеся только опровергать друг друга или доказывать свою правоту и неправоту другого, то такая дискуссия не будет конструктивной и про­дуктивной, поскольку единства позиций выявить не удастся. Нужны специальная мотивация, установка личности не на конфронтацию, а на теоретическую кооперацию, взаимодополнение точек зрения, сня­тие их противоречий на новом уровне, выход в но­вое проблемное пространство, в котором не просто достигается согласие, а начинается новый совмест­ный продуктивный интеллектуальный поиск, дости­гается конструктивное решение.

Что препятствует продуктивной дискуссии? По крайней мере, два обстоятельства, каждое из кото­рых раскрывает новую процедуру социального мыш­ления. Первым является так называемая категори­зация, которая представляет собой социально-пси­хологическую особенность социального мышления, его социально-психологический механизм. Когда вырабатывается та или иная оценка, теоретиче­ская позиция и т.д., то она провозглашается как позиция данной группы, в которой частные мнения уравниваются, и одновременно как противополож­ная и противопоставляемая позиции другой группы. Происходит, с одной стороны, социальное выравни­вание позиций в точке зрения «мы», с другой — это выравнивание происходит за счет конфронтации с позицией, которую занимают «они». В наиболее ярком виде социальная категоризация в недавнем прошлом проявилась в формировании образа врага, противника и т.д., посредством которого осущест­влялась конфронтация двух крупнейших держав. Возникновение такого образа не только не случай­но, но и отвечает широко исследованным закономер­ностям формирования национального и других форм сознания и самосознания. Почему же катего­ризация препятствует конструктивной дискуссии? Прежде всего, потому, что теоретическому обсуждению уже заранее предшествует установка на непра­воту, на ошибочность точки зрения противника. В таком случае аргументами дискуссии являются не доказательства и обоснования, а лишь взаимные обвинения.

Конструктивному диалогу препятствует (или спо­собствует) индивидуально-психологическая способ­ность-неспособность к диалогу, но не с партнером, а с самим собой. Способность к внутреннему оппо­нированию есть способность и свидетельство зре­лости социального мышления личности. Личность не просто принимает на веру усваиваемое, предла­гаемое ей знание, информацию, а обладает внутрен­ней критичностью, способностью развернуть систему вопросов и обоснований. То же самое относится к положениям, мыслям, проблемам, которые личность хочет предложить другим. Их внешнему выраже­нию, высказыванию должна предшествовать стадия проверки, взвешивания аргументов своей правоты, истинности сообщаемого другим. Способность вести с собой диалог и даже дискуссию является предпо­сылкой конструктивного диалога с другим, посколь­ку уже изначально человек не считает свою точку зрения единственно возможной (или во всяком слу­чае уже мысленно прикинул возражения против нее, опроверг доводы и контраргументы).

Возвращаясь к трем перечисленным выше ком­муникативным особенностям мышления, необходи­мо подкрепить их эмпирическими данными, их рас­крывающими. В исследовании выявлялось, как один человек мысленно представляет себе другого, в ка­ком качестве он его мыслит. Для этого было уста­новлено, как он оценивает самого себя, других лю­дей (членов группы) и какие оценки ожидает от них, т.е. налицо три оценочных параметра.

В результате выделились различные типы лич­ностей по характеру связи само- и взаимооценива­ния. Три составляющие в сознании разных типов личностей были связаны следующим образом: у первого типа три отношения: к другим, к себе и других к нему (представленные характером само­оценок, оценок других и ожиданием их оценки) — оказались не связанными друг с другом. Например, он оценивает себя в отрыве от оценки других, без сравнения себя с другими, по другим основаниям и критериям, а ожидание их оценки (атрибутивная проекция) никак не связывает со своей оценкой других.

Второй тип имеет структуру сознания, в которой связаны преимущественно два отношения, а третье отношение изолировано от них или слабо выражено. Например, человек оценивает других в зависимости от ожидаемых оценок ими себя или самооценку связывает с ожиданием оценок, тогда как оценку других строит изолированно (самолюбивый тип, не­равнодушный к мнению о себе) или самооценку связывает с оценкой других, пренебрегая их мнени­ем (эгоцентрический тип, равнодушный к мнению о себе). Иными словами, второй тип имеет несколько подтипов, у каждого из которых две составляющие были связаны между собой в разных сочетаниях попарно, но третья была изолирована (или совсем слабо выражена).

Слабая выраженность или отсутствие третьей составляющей сознания проявлялись в том, что у одного была потребность оценивать окружающих, но не было потребности в их оценках (атрибутивной проекции), у другого — наоборот. Обнаружились и такие различия. У одних высокий уровень само­оценки сочетался с высоким уровнем оценки дру­гих. Напротив, у ряда испытуемых наметилась противоречивая зависимость: чем выше самооцен­ка, тем ниже оценка других, чем ниже самооценка, тем выше оценка других. Все результаты исследо­вания оценочно-самооценочных отношений были затем проанализированы и представлены в виде восьми типов.

1.Самооценка вне связи с оценкой себя другими и  своей  оценкой  других,  самооценка  постоянная, высокая. Тип получил условное название эгоцентри­ческого.

2.Самооценка,   даваемая  через   сравнение   себя с другими, опора на оценки других и себя другими, постоянная положительная самооценка (коллегиаль­ный тип).

3.Самооценка через свою «репутацию», т.е. через оценку себя другими   (директивный тип — с положительной, эгоистический — с отрицательной репутацией),   преобладание негативных  оценок  в адрес других.

4.Самооценка через сравнение с другими, но путем ориентации на нормы («хорошие студенты»), а не на их отношение, самооценка средняя, непосто­янная, потребность   оценивать   других   и   получать их оценку выражена слабо (функциональный тип).

5.Самооценка  проявилась как уверенность в хорошем отношении других и вместе   с тем как потребность  их  критически  оценивать  (инициатив­ный тип).

6.Рефлексивность и самокритичность вне связи со своей оценкой других и оценкой себя другими, самооценка  непостоянная  («рефлексивный» тип).

7.Самооценка неопределенная, невыраженная, вне связи с другими: есть   потребность в оценке другими, но нет потребности их  оценивать  («реф­лексивный» тип).

8.Противоречивая, низкая самооценка: есть по­требность оценивать других, но нет   потребности в их оценках.

Итак, самооценка может формироваться путем противопоставления собственного мнения о себе мне­нию окружающих, а может еще более парадоксаль­ным образом брать за основу мнение других, но отказываться от их реальных оценок. Далее, одни личности восприимчивы к мнению других о себе, но сами о них не имеют собственного мнения и т.д. Низко оценивая окружающих, определенный тип и не нуждался в их оценке, т.е. в сознании уже сформировался барьер: не было ожидания оценки, а потому и не было ее адекватного восприятия, когда она давалась. Другой тип, напротив, сильно нуждаясь в оценке (особенно при низкой самооцен­ке), не испытывал потребности оценивать других, а потому, скажем, у него отсутствовала способность сравнивать себя с другими и т.д.

Все эти данные о связи самооценки и оценок других (и другими) послужили основанием для выявления способа мышления о другом человеке, поскольку ожидание его оценки или его негативное (позитивное) оценивание еще не являются исчерпы­вающим показателем этого способа. В последующем исследовании каждый из студентов получил задание выступить организатором семинара (в форме диспута), для чего он должен был составить пред­варительную программу своих действий и задач участников. Когда сравнили программы, оказалось, что проектирование, прогнозирование действий дру­гих людей осуществлялось разными способами. Пер­вый тип прогнозировал действия других так, как если бы они были только исполнителями его указа­ний (по управленческому типу). Он писал о том, какие темы им даст, что они скажут, как сделают доклады. В его плане отсутствовала атрибутивная проекция: ожидание встречных действий, возраже­ний и т.д. Иными словами, он был совершенно не способен к диалогичному мышлению, мыслил эгоцентрически, монологически. (Так, вероятно, мыс­лили в эпоху застоя все авторитарные руководи­тели, исключавшие любую инициативу снизу.)

Второй тип прогнозировал встречные действия других, т.е. мысленно рассматривал их в качестве субъектов, а не объектов (он предполагал, что кто-то может отказаться, переменить тему, предложить свою и т.д.). Наконец, третий тип, который был условно назван «шахматистом», расписал все ва­рианты возможного взаимодействия (рассматривая при этом других как субъектов). План был состав­лен в категориях «если» (если он откажется, я пред­ложу такой-то вариант; если я скажу ему то-то, он может возразить то-то), что свидетельствует о диалогичности мышления. Это способность не только представить себе точку зрения партнера, но и рас­писать последовательность хода дискуссии, как это делается в шахматной партии. Ко второму и тре­тьему типу относились те лица, у которых по пер­вой типологии было выражено ожидание оценок со стороны других, т.е. отношений к себе других (ат­рибутивная проекция).

Когда все «организаторы» приступили на основе своих программ к проведению семинара, каждый тип оказался в совершенно различной когнитивной коммуникативной ситуации. Первый тип находился в наихудшем положении, поскольку он (как плохой полководец) не предвидел встречных действий, ини­циатив, отказов, т.е. проявлений субъектности со стороны своих «исполнителей». Когда же он реально с этим столкнулся, это было для него неожи­данностью, и ему пришлось либо выбирать страте­гию «взаимодействия», либо подавить «сопротивле­ние» волевым путем и добиться исполнения своих указаний (что довольно трудно для студента как еще неопытного педагога), либо пустить все на са­мотек. В поведении таких «руководителей» и вы­явились две стратегии — приказ или отказ от дела (приказ вел к конфликту и т.д.). Для второго типа ситуация была иной, поскольку он допускал мно­жество вариантов поведения других. Поэтому его взаимоотношения с другими складывались в виде диалогических проблем, где находился вариант сов­местного решения. Для третьего типа задача была чисто исполнительской, поскольку он уже «проиг­рал» в уме все варианты и теперь реализовывал один из них.

Итак, первый тип представлял себе партнера лишь как объекта своих действий, исполнителя своих планов, не предвидя, что он будет проявлять собственную инициативу, предложит собственную программу и т.д. Второй тип представлял партнера как субъекта, заранее предполагая, что тот будет поступать по-своему, иметь свое мнение, свою про­грамму и т.п. Соответственно последующая реали­зация этой программы для него представлялась как открытая проблема, которую придется решать в про­цессе ее осуществления в зависимости от активности партнера и совместно с ним. Третий тип планировал взаимодействие, также оценивая своего партнера как субъекта, и его программа представляла собой своеобразный расчет, наподобие расчета шахматных ходов с учетом вариантов встречных ходов. Третий тип не только воспринимал партнера как субъекта, но и прогнозировал варианты коммуникации с ним.

К первому типу относился такой тип (по первой серии), который имел высокую самооценку и низ­кую атрибутивную проекцию, т.е. не нуждался и не ожидал со стороны окружающих тех или иных оценок. Оказалось, что данный тип действует эго­центрически, планирует только собственные дей­ствия, только себя рассматривает как субъекта си­туации, сводя партнера к объекту, т.е. исполнителю своей воли и программы. Такая структура сознания принципиально некоммуникативна, поскольку не прогнозирует встречное действие. У этого типа в разных вариантах выявилась неспособность к уре­гулированию коммуникативной ситуации, неспособ­ность к согласованию своих действий с партнером.

Ко второму типу относились только те лица, которые имели атрибутивную проекцию (ожидание оценок), во-первых, и высокую оценку других срав­нительно с самооценкой, во-вторых. Иными словами, ожидание оценок со стороны других, потребность в этих оценках здесь сказались в проектировании другого человека в качестве субъекта. У второго типа выявилась способность к сотрудничеству и кооперации.

К третьему типу относились те лица, у которых были выражены все три оценочно-самооценочных отношения, т.е. комплекс был полным и гармо­ничным. Они обладают способностью к гибкой, не установочной коммуникации, а потому могут регу­лировать коммуникативные проблемы по ходу их осуществления и заранее прогнозировать их.

Способность к диалогичности мышления оказа­лась, далее, связана и с реальным способом обще­ния. Второй тип рассматривал взаимоотношения с другими как проблему, которая требует согласо­вания усилий, нахождения совместного решения. Первый тип оказался не способным к урегулирова­нию отношений, поскольку воспринимал партнера только как объект своих действий, не ожидая встречных, а когда сталкивался с ними, вступал в конфликт. Таким образом, выявились предпосылки и условия, при которых отношения с партнером рассматриваются как проблема, теоретически учи­тываются обе позиции. Так на основе проведенных исследований оценок и диалогичности мы вернулись к проблематизации взаимоотношений людей. Отсут­ствие диалогичности определялось отсутствием пред­ставления о другом человеке как субъекте, о его отношении к конкретным людям.

Те же данные подтвердились на группе молодых учителей младших классов, среди которых оказа­лось очень мало лиц, обладавших ожиданием отно­шения к себе детей, т.е. атрибутивной проекцией. Здесь мы столкнулись с тем, как в сознании зафиксировалась система бюрократических авторитарных отношений. Свое отношение к ученикам учителя строили наподобие управленцев, которые видят в подчиненных только исполнителей и совершенно блокируют, пренебрегают их отношением к себе, их оценками, их инициативами. Учителя рассматри­вали детей только в качестве объектов педагогиче­ских воздействий, но не в качестве субъектов уче­ния, хотя, казалось бы, профессия учителя выби­рается при любви к детям, а любовь предполагает ожидание встречного, внимательного, любовного отношения к себе. Конечно, педагог не должен пре­вращаться в игрушку детского отношения, идя на поводу любви или недоброжелательства, но в дан­ном случае мы столкнулись с тем, что в педагоги­ческом процессе, который и должен прежде всего пробудить в ребенке субъекта мысли, субъекта уче­ния, субъекта отношения к взрослому, это отноше­ние отсекается, причем оно «отсекается» в самой структуре сознания педагога.

Проблемное отношение к другому человеку (дру­гой как субъект, который может проявить себя не­определенным, заранее неизвестным образом), проблематизация отношений (коммуникации) с ним оказалась связанной с наличием определенных со­ставляющих в структуре сознания и связей между ними. Поэтому проблематизация, которая по суще­ству и есть в данном случае диалогичность мышле­ния, связана не только с мотивацией, интеллек­туальной активностью субъекта, но и со сложив­шимися и фиксированными структурами его со­знания.

Что дал нам типологический метод исследова­ния? Он показал разные варианты, разные причи­ны, в силу которых в сознании отсутствует атри­бутивная проекция, а потому способность видеть отношения с другими как проблему, требующую диалога, совместного продуктивного решения. По­этому проведенное исследование показало, что для разных типов нужны различные стратегии форми­рования у них этой способности. Общей стратегией для формирования такой способности должна стать коллективная практика взаимных оценок.

Когда   начали    проводить   исследование    среди старшеклассников на самооценку и оценку других, выяснилось, что такая процедура для них необычна и они ею не владеют. Они не владеют иным набором характеристик для оценки другого человека, кроме понятий «отличник», «отстающий», «комсомольскую работу ведет активно», «хулиган», в лучшем слу­чае — «умный», «способный», «надежный». Когда мы продолжили это исследование среди студентов, картина оказалась той же. Тогда мы исследовали педагогов, которые были способны дать характе­ристики учеников только по успеваемости и пове­дению: «вертится», «не любит отвечать у доски», «часто убегает с уроков». Эти данные свидетель­ствуют о социальной трагедии, поскольку, как уже отмечалось, в определенном возрасте ребенок стре­мится стать именно тем, что в нем видит взрослый. А взрослый дает ему в качестве перспективы лич­ностного развития убогий набор оценок, сводящихся к отметкам.

Чем разнообразнее, диалектичнее характеристи­ки, даваемые молодыми людьми друг другу, тем больше «измерений» личности они включают (не только поведенческих, но и отношенческих, не толь­ко социально-стандартных, но и личностно-психо-логических), тем быстрее формируются основания для восприятия другого человека как субъекта, тем больше активизируются размышления о его лич­ностных качествах. Педагог (и родители) и хороший руководитель коллектива должны видеть не только наличные, сегодня проявляющиеся качества лично­сти, но и будущие, т.е. строить проекцию личности, моделировать направление ее развития и тем самым ставить проблемы, связанные с этим развитием. Однако нужно прямо сказать, что если любой инже­нер умеет проектировать модель будущего станка, который сначала состоит из разрозненных деталей, то в отношении другого человека такой способ мышления мало кому доступен. Одновременно осу­ществляемая встречная оценка людьми друг друга, которая совершается с позиции признания в другом человеке субъекта, позволит каждому и более аде­кватно строить ожидания оценок со стороны других, и более гибко (под разными углами зрения) оцени­вать самого себя.

Способность видеть самого себя и «изнутри», и «извне», гармоничное согласование этих видений служат основой адекватного самосознания человека. Самосознание выступает не только как осознание своего «я», даже не только как осознание своих индивидуальных особенностей. Сложность работы самосознания в том, что определенные структуры сознания блокируют адекватное восприятие самого себя: человек видит себя как в кривом зеркале. Неважно, что один видит себя лучше, другой — хуже, чем он есть на самом деле, в обоих случаях человек оказывается «запертым» в субъективном видении самого себя, а потому и других. Поэтому одной из важных жизненных задач оказывается способность к пониманию самого себя, к формиро­ванию проблемного отношения к себе. Именно по­этому человек должен искать как можно большее, число проекций, планов, аспектов видения себя, своих проявлений. Он не должен зафиксироваться в позиции «пусть все принимают меня таким, каков я есть». Как уже говорилось, человек не останавли­вается в своем развитии, у него есть возможность изменяться, но она реализуется и интеллектуальным, и практически-жизненным путем. Как часто людям в жизни не хватает воображения, попросту усилий мысли, чтобы представить себя чем-то иным, по отношению к себе сегодняшнему, и как велика одновременно возможность самоизменения, стоит только человеку проблемно отнестись к себе, представить себя не как данность, а как иную возмож­ность. Эта возможность реализуется не путем усилий, направленных непосредственно на себя, а путем изменения своих жизненных стратегий, апробиро­вания новых позиций, обращения к новому классу жизненных задач. Это означает, что и сама жизнь, человека предстает перед ним не как задача, в ко­торой нужно только найти всем уже заранее из­вестный ответ, а как совершенно новая и никем не решавшаяся проблема.

Глава VI

 

ЖИЗНЕННАЯ СТРАТЕГИЯ:  КАК ЕЕ СТРОИТЬ?

 

1. Притязание, саморегуляция и удовлетворенность личности

До сих пор мы не ставили вопросы о том, поче­му, возникнув, тот или иной мотив не реализуется, какова «судьба» неудовлетворенной, нереализован­ной потребности, насколько она способна сохранить свою активизирующую силу, в каких случаях она принимает превращенные формы, компенсируется иными путями, наконец, что является причиной снижения уровня притязаний личности. Эти вопро­сы могут быть изучены только при учете обратной связи, которая является подтверждением (или отри­цанием) успешности, ценности проявленной жиз­ненной активности личности. Эта обратная связь выступает и в виде оценок окружающими резуль­татов и способов активности личности, и в виде обращенных к личности ожиданий, требований, и в виде ее собственной оценки удачных (неудачных) способов самовыражения.

Реализовавшись в деятельности, в общении и т.д., активность может быть оценена окружающими как бессмысленная, неуспешная и т.д. Тогда и воз­никают вопросы о внутренних результатах этой об­ратной связи: подавляет ли личность свою после­дующую активность (хотя сама может считать ее актуальной, ценной), продолжает ли она действо­вать прежним образом, игнорируя негативные оцен­ки, вносит ли коррективы и какого рода в после­дующий способ действия и общения?

Очевидно, что у взрослой личности вырабатыва­ется некая осознанная или неосознанная програм­ма, предшествующая ее активности или следующая за ней, в которой так или иначе моделируется весь (или частично) контекст ее активности, предвосхи­щаются ее последствия, оценки ее окружающими, запрос общества или группы на эту активность. Активность имеет определенную структуру, в кото­рой одно из важнейших мест занимают притязания личности.

Притязание — более обобщенный, глобальный механизм личности, чем ее мотивы. Если мотив можно рассматривать как конкретное побуждение, направленное на предмет, то притязания охваты­вают ту зону (смысловое пространство), в которой могут возникнуть мотивы. Если мотив может быть ситуативным, то притязания — это личностное вы­ражение потребностей. Притязания выражают един­ство стремлений личности и ее требований к тому способу, которым они должны быть удовлетворены. Если мотив — структурная составляющая деятель­ности, то притязание — важнейшая составляющая личностной активности. Притязания включают не только предметную, но и ценностную особенность связи личности с действительностью, они есть ас­пект самовыражения: ориентация личности на ха­рактер самовыражения. Именно притязания побуж­дают ее к осуществлению деятельности, причем не просто любой деятельности, а именно той, которая отвечает этим притязаниям.

В психологии понятие притязаний было введено К. Левиным и исследовалось соотносительно с дости­жениями личности. Методика экспериментального исследования уровня притязаний была разработана Ф. Хоппе. В. Н. Мясищев различал две стороны притязаний — объективно-принципиальную и субъек­тивно-личностную. Последняя тесно связана с само­оценкой, чувством неполноценности, тенденцией са­моутверждения и стремлением видеть в результа­тах своей деятельности снижение или повышение трудоспособности. В. С. Мерлин придавал большое значение социальным факторам, считая, что в одной и той же деятельности существуют различные со­циальные нормы достижений для разных социаль­ных категорий в зависимости от должности, спе­циальности, квалификации индивида.

Уровень притязаний непосредственно связан с образом «я» и самооценкой. Представление о своей личности, о своих возможностях, о планируемых, предполагаемых достижениях в жизни влияет на характеристику притязаний. Завышенная самооцен­ка непосредственно связана с завышенными притя­заниями, с переоценкой своих возможностей, талан­тов и перспектив. Заниженная самооценка, напротив, отражается в невысоком уровне притязании, ограничивает пространство будущей активности, проявляется в ожидании неудач, неуспеха и т.д.

Как показали исследования, самооценка опреде­ляется в комплексе отношений к другим людям и атрибуции (ожидании) их отношений к себе. Само­оценка складывается не только в общении, но и в деятельности, поэтому она зависит не только от взаимоотношений с другими, но и от успешности-неуспешности субъекта в жизни и деятельности. Сложность самооценки как личностного образова­ния в том, что она может сложиться (и зафиксиро­ваться) преимущественно на основе сравнения с другими (с их успехами, достижениями), например на основе их низких оценок данной личности. При этом оцениваемый, обладая способностями, просто еще не проявил себя в каком-либо значимом деле, не заявил о себе, но у него уже заранее склады­вается низкая самооценка, которая влияет и на последующую деятельность: он действует неуверен­но, заранее ожидает, предвидит неуспех, неудачу.

Заниженная или завышенная (т.е. неадекватная) самооценка в равной мере негативно влияет на ин­теллектуальную деятельность, на интеллектуальное развитие и социальное продвижение личности. За­вышенная самооценка ведет к самоуверенности, отсутствию критичности и самокритичности, ожида­нию легкого результата, неучету предстоящих труд­ностей и в итоге — к неудачам.

Притязания личности выражают не только же­лаемое (значимое), но и оценку желаемого по цело­му ряду критериев: легкости-трудности, приемле­мости-неприемлемости окружающими, значимости-незначимости, ценности (для личности и тех, кто оценивает) или ее отсутствия. Притязания выра­жают соответствие и всей деятельности, и ее резуль­тата определенным критериям, устанавливаемым личностью. Поэтому удовлетворенность, оценку ре­зультата, достижений соотносят с исходными при­тязаниями личности. Однако между притязаниями и достижениями как начальным и конечным мо­ментами деятельности находится процесс и способ ее осуществления, который часто упускается из виду. Он может быть обозначен как процесс саморегуляции. Важнейшей характеристикой этого про­цесса на основе исследования ответственности ока­залась следующая: в своих притязаниях личность выдвигает требования не только к ожидаемому успеху, но и к самой себе — уровню, качеству, спо­собу своей активности при осуществлении деятель­ности.

Притязания личности ярче всего выражают гар­моничность или противоречивость ее натуры и структуры. Высокие притязания могут сочетаться с небольшими способностями, и тогда личность сра­зу вступает в общение или деятельность с грузом противоречий. Она не предвидит ожидающих ее трудностей, не готова к ним. Высокие притязания блокируют адекватное восприятие и самого себя, и будущей деятельности, общения, и ожидания реальных результатов. Поэтому важно определить, насколько эти притязания фиксированны или гибки, могут ли они стать более адекватными или нет. Иногда разрушение завышенных притязаний при­водит к падению мотивации, к отказу от деятель­ности, к снижению активности. Притязания, отли­чаясь от мотива, включают в себя мотивацию дости­жения; при этом их соотношение также может быть разносторонним и противоречивым. Притязая на многое, человек может не иметь сильной мотивации достижения, и, наоборот, имея мотивацию, он не обладает большими притязаниями.

Таким образом, удовлетворенность соотносится не только с исходными потребностями и притяза­ниями личности на успех, но и с представлением о своих возможностях достигнуть его, а также с определенными требованиями к собственной дея­тельности. Выдвигая требования к собственной дея­тельности и определяя соответствующие критерии, личность оценивает соответствие-несоответствие уси­лий результату, ценность результата в соответствии с системой других ценностей, уровня трудности на основе притязаний и т.д. Поэтому часто человека не удовлетворяет чрезмерно легкая деятельность. Уже в последующем процессе саморегуляции лич­ность дозирует свои усилия, выявляет, какая мера этих усилий требуется для осуществления данной деятельности, а не только устанавливает меру активности относительно ожидаемого результата. Она притязает на определенный уровень трудности дея­тельности согласно своим представлениям о своих способностях, расширяет и сужает задачи деятель­ности в соответствии с этими ценностными крите­риями и т.д.

В свою очередь притязания опираются на пред­ставление человека о внешних условиях и внутрен­них возможностях достижения результата, на пред­ставление об их соотношении. Притязания предпо­лагают ограниченный выбор условий и средств до­стижения («я» претендую на результат, но только при таких-то условиях и таким-то способом полу­ченный) или, наоборот, предполагают неопределен­ное расширение пространства достижений (такой человек обычно обещает «золотые горы», строит грандиозные планы, берется сразу за многое и т.д.). Притязания дифференцируют то, что будет делать сам субъект, и то, что он относит к внешним усло­виям, обстоятельствам и ожидает от других людей. Поэтому на основе притязаний и очерчиваются кон­туры деятельности, ее пределы и выделяются внеш­ние и внутренние опоры.

Соотношение притязаний, саморегуляции и удо­влетворенности мы обозначили как семантический интеграл (который отличается от семантического дифференциала Осгуда и некоторых других мето­дов). Важнейшей качественной характеристикой притязаний, которая обнаружилась в ходе разра­ботки метода семантического интеграла, является адресованность, направленность притязаний на ок­ружающих или на самого себя, которые трудно вычленить при исследовании инициатив самих по себе. Между тем именно такая адресованность явля­ется, как оказалось, одним из ведущих мотивов инициативности (у старших школьников, у студен­тов I—II курсов). Показать другим, на что спо­собен, выделиться, доказать окружающим свое пре­восходство и т.п.— такова характеристика притя­заний. Она показательна как индикатор значимости группы, межличностных отношений или оценок са­мой личности. Однако только саморегуляция и удо­влетворенность обнаруживают, насколько такая ад­ресованность к социальным оценкам в реальной деятельности проявляется как самостоятельность-несамостоятельность, уверенность-неуверенность, ра­зумное и свободное отношение к оценкам группы (дифференциация их справедливости-несправедли­вости и т.д.), насколько социально-психологическое окружение служит действительной опорой в инди­видуальной деятельности.

Притязания соотносительны не только с резуль­татом, достижениями, но и со способом достиже­ния. Способ достижения объединяет в себе как структурирование (организацию) деятельности, так и организацию включаемых в нее личностных свойств. Именно в этом проявляется способность к саморегуляции. В ней выражается личностная на­стойчивость, уверенность, способность к контролю за ситуацией и событиями, самоконтроль. В ходе саморегуляции важно проследить, как соотносит субъект внешние и внутренние опоры, внешние и внутренние условия, внешний и внутренний конт­роль и как разрешает неизбежные противоречия между ними. Положившись на помощь окружаю­щих, субъект может утратить контроль над своей деятельностью, ослабить собственные усилия и т.д. Это в свою очередь зависит от того, что берется субъектом под свою ответственность, каковы его при­тязания на успех, одобрение, расчет на помощь и т.д.

Саморегуляция по своим параметрам (уверен­ность-неуверенность, самоконтроль, сохранение слож­ности деятельности и т. д.) служит показателем того, насколько связь с группой, прежде всего с ее оценками, является короткозамкнутой или опосре­дованной самой личностью, насколько она оказыва­ется жесткой, негибкой, разрушая самостоятель­ность, сводя на нет инициативу и ответственность субъекта. Эта связь обнаруживается в нестабильно­сти саморегуляции, в утрате внутреннего контроля, в сужении контура деятельности и т.д. при коле­баниях групповых оценок. Здесь не только высту­пает внешне детерминированное поведение, но и его внутренние последствия, проявляющиеся в способе осуществления деятельности (в ее упрощении, в ут­рате уверенности, в сокращении контура и т.д.). Напротив, опосредованный личностью тип связи с социально-психологическим окружением проявляется уже на стадии притязаний в обращении тре­бований не к другим, а к самому себе. При этом на стадии осуществления инициативно начатой дея­тельности саморегуляция отличается большой чет­костью, стабильностью, высоким уровнем самокон­троля и сохранением уровня сложности на всем протяжении деятельности.

Важным показателем личностных достижений является удовлетворенность. По этому показателю можно судить, насколько личность способна ниве­лировать рассогласование между первоначальными притязаниями, неудачами, оценками ее окружаю­щими и самооценками, на что она преимущественно ориентируется, испытывая удовлетворенность-неудо­влетворенность, насколько эффективно она может провести анализ своей деятельности. Оказалось, что лица с развитой ответственностью достаточно легко абстрагируются от негативных оценок и даже иног­да от малорезультативной деятельности, но удовлет­воряются тем, что им удалось преодолеть трудности (причем и негативные оценки окружающих они квалифицируют как трудности). При наличии ре­зультатов, но сбоях в саморегуляции (например, при вынужденном переходе к менее сложной дея­тельности и т.д.) такой тип личности испытывает чувство неудовлетворенности.

Другой тип личности, которого удовлетворяли позитивные оценки при явной для него самого не­успешности деятельности, обнаруживает признаки конформизма, что является причиной отсутствия чувства ответственности. К нему оказался близок и другой тип: объективно высокий результат дея­тельности не вызывал у него удовлетворенности, если результаты этой деятельности низко оценива­лись окружающими.

Таким образом, личность строит собственную систему деятельности, конечно, по определенным параметрам. При высоких притязаниях и низких способностях такая система становится противоре­чивой и поэтому требует от личности либо волевого усилия, либо внешней поддержки, опоры.

В традиционной структуре деятельности не учи­тывалось, что, имея мотив, личность не всегда сразу определяет цель, а, определив цель, может утратить мотивацию. Не учитывалось то, что усилия не всегда оцениваются как пропорциональные (или нет) цели, что, скажем, заранее может привести к отказу от деятельности, от инициативы («игра не стоит свеч»).

В процессе саморегуляции идет контроль за ка­чеством, временем и другими параметрами деятель­ности. Но в целом саморегуляция должна обеспе­чить единство субъективных и объективных требо­ваний деятельности. Она должна (в тенденции) стре­миться к оптимальному сочетанию и субъективных, и объективных требований, что и составляет лич­ностную сверхзадачу в деятельности. В характере саморегуляции сказываются типологические особен­ности (расчет на помощь других, принятие их оце­нок, передача им функций контроля и т.д. или, напротив, опора на собственные силы, самокон­троль).

Включение удовлетворенности в структуру ак­тивности не характерно ни для психологических традиций (уже отмечалось, что Левин рассматри­вал только соотношение притязаний и достижений), ни для социальных. И в психологии постоянно го­ворилось об эффективности, результативности, опти­мальности, успешности только по отношению к объективному результату. Понятие субъективного, психологического результата (как эффективности), а с ним и понятие удовлетворенности-неудовлетво­ренности нивелировалось в психологии, в то время как нарастающее противоречие между социальной объективной эффективностью и удовлетворенностью (неудовлетворенностью) в реальной жизни требовало своего решения. Получение результатов любой це­ной приводило к перенапряжению и неудовлетво­ренности людей. Валовые оценки результатов в про­изводстве, обесценение результатов труда, отсут­ствие гибких и реалистических его оценок и многие другие обстоятельства привели к зачеркиванию про­блемы удовлетворенности, к ее игнорированию.

Это сформировало типы людей, которые были удовлетворены низкими и некачественными резуль­татами, и типы людей, не удовлетворенных высоки­ми результатами, достигнутыми непомерными уси­лиями (авралами, штурмами и т.д.). Вопросы о критериях способов достижения результатов, о разумной цене их достижения но ставились, план вы­полнялся любой ценой. Поэтому был потерян субъек­тивный результат — удовлетворенность (неудовлет­воренность) людей своим трудом. И когда остро встал вопрос о причинах падения мотивации труда, мало кто связывал его с проблемой удовлетворен­ности. Между тем именно в наличии обратной связи между удовлетворенностью и последующей актив­ностью заключен источник возникновения и после­дующей мотивации, и активности.

Не учитывалось, что важен не только результат труда, но и общественная оценка этого труда. В пе­риод застоя оценка социальных достижений обще­ства в целом завышалась, а оценки конкретным достижениям конкретных людей не давались. Даже если речь шла о высоких показателях, например при подведении итогов социалистического соревно­вания, эти показатели не всегда объективно отра­жали реальный вклад людей. Не ставился вопрос о том, как — легко или трудно, квалифицированно или нет, профессионально или нет — получены эти достижения. Порой не ставился вопрос и о том, честно или нечестно, путем ли грубых нарушений, махинаций и т.д. получен этот результат. Анализ результатов труда был оторван от обсуждения орга­низации и качества производства, изучение которых только и могло способствовать повышению резуль­тативности, определять истинную ценность резуль­татов с точки зрения человека. На уровне индиви­дуального субъекта это и есть вопрос об организа­ции его деятельности, о повышении качества и спо­соба саморегуляции этой деятельности.

Изучение личности методом семантического ин­теграла, на наш взгляд, позволяет решить многие методологические и теоретические задачи. Оно дает возможность преодолеть разрыв составляющих ак­тивности (ее результаты и психологические лично­стные способы их достижения и т.д.), исследовать многие качества, параметры и уровни саморегуля­ции — этого оркестра деятельности, от слаженной игры которого зависит ее и объективный, и субъек­тивный результат.

Типы притязаний, являясь устойчивыми лич­ностными образованиями, представляют собой своего рода семантическое пространство, в котором воз­никают и с позиций которого оцениваются (иногда отвергаются) те или иные мотивы, побуждения («это меня недостойно», «это не стоит моих усилий» и т.д.). Иными словами, притязания личности так или иначе представлены в ее сознании и самосозна­нии, становятся или являются объектом самопозна­ния и самокритики. Конечно, есть люди, слабо осо­знающие свои притязания, хотя последние имеют большую побудительную мотивирующую силу. Есть категория людей, неадекватно осознающих свои притязания. Однако в целом «я»-концепция, образ «я» включает в обобщенном виде совокупность при­тязаний личности: ее требования, ожидания от жиз­ни, ее собственные намерения, устремления, цели и требования к самой себе.

Совокупность представлений о самом, себе, о сво­ем образе «я» зависит от адекватности-неадекват­ности, реалистичности-нереалистичности представлений о себе. (Наиболее ярко неадекватность высту­пает при завышении или занижении самооценки.) Одни люди оценивают себя намного лучше, чем они есть на самом деле, другие — занижают свою само­оценку. Такое завышение или занижение самооцен­ки представляет собой желательную для личности «поправку» к образу «я» (или концепции «я») ¹. Однако дело не только в факте завышения или за­нижения самооценки, но и в тех личностных при­чинах (барьерах), которые ведут к такому заниже­нию самооценки и притязаний. Притязания пред­ставляют собой не только самооценку и даже не только отношение к себе. Они скорее выражают от­ношение человека к миру, к людям и, главное, к жизни на основе того или иного отношения к себе. Притязания представляют собой обобщенное пред­ставление о себе, о том, на что претендует, надеется, чего ожидает человек от жизни, то, чего он хочет и считает, что достоин получить от жизни. Если мо­тивация выражает побудительную, динамическую сторону потребностей, а ее содержание — то, на что они направлены (т.е. их предметную адресованность), то притязания выражают ценностную харак­теристику и самого субъекта, и его жизни, отвечают ее смыслу.

Говоря о потребностях, заметим, что важнейшие жизненные потребности сходны у большинства лю­дей: это потребность в уважении и любви других людей, в самовыражении. Притязания данного че­ловека включают индивидуализированный, типич­ный для него комплекс и профиль потребностей. Основным же, как говорилось, является воплощен­ное в них представление о том, как человек хочет выразить, воплотить себя в жизни и что получить от нее. Именно притязания для одного человека делают ценными, значимыми одни сферы жизни, для другого — другие. Как показали работы     В. А. Ядова, М. X. Титмы и других социологов, ценностные ориентации, или диспозиции, личности определяют ее предпочтения, направления активности.

Способный и осознающий свои способности чело­век может снизить свои притязания, свою потреб­ность в самореализации в сложившихся жизненных условиях ². Не обладая высокой мотивацией дости­жения, силой воли, настойчивостью, он заранее осознает ожидающие его жизненные трудности и отказывается от борьбы за свой талант, за его вопло­щение в жизнь. Возникает концепция «скромной жизни», заявка на высокие профессиональные успе­хи заранее обесценивается, человек живет жизнью, которая заведомо ниже его возможностей. Это и есть его жизненная позиция, основанная на созна­тельно заниженных притязаниях. Лишь иногда по больному самолюбию данного человека можно рас­познать то, что он не сумел и не захотел реализо­вать себя в жизни.

Притязания довольно устойчивая характеристи­ка личности, но они возрастают или падают в зави­симости от реальных жизненных достижений, от решенности или нерешенности тех внутренних про­тиворечий, которые возникают в ходе жизни, в за­висимости от удовлетворенности или неудовлетво­ренности своими достижениями. Первые жизненные поражения или отсутствие достижений в жизни на первых ее этапах, невозможность выразить себя приводят иногда к падению притязаний молодого человека, хотя он по-прежнему может высоко оце­нивать себя, свои способности. Возникает чувство разочарования начавшейся (скажем, профессиональной) жизнью, и вслед за этим снижаются притяза­ния, возникает установка на легкую, состоящую из отдельных событий жизнь, отказ от серьезных жиз­ненных планов, перспектив.

Механизмом, который порой сильно воздействует на притязания и «я»-концепцию, является механизм социального сравнения и социально-психологиче­ской идентификации³. Этими сложными научными терминами обозначается механизм сознания, соот­носящий личность, ее «я», ее притязания с другими людьми. Человеку кажется, что он исходит из соб­ственных потребностей, желаний, устремлений, це­лей. На самом деле он (и что очень важно часто не­осознанно) ориентируется на принятые эталоны, на цели и устремления окружающих, подражательно усваивает эти цели и убежденно принимает их за свои собственные.

Например, потребность в любви, в семье является глубоко личностной потребностью, но сколь глубока и часто неосознаваема ориентация на то, что уже все вышли замуж, все женились и т.д. Здесь иногда и возникают притязания, несущие завышенную оценку своих данных безотносительно к своим ре­альным способностям, возможностям, чувствам, по­тому что они как бы «с чужого плеча». Человек по­буждается уже не тем, что он действительно хочет, но тем, что он не хуже (или лучше) других. Вместо продуманных представлений о том, что действитель­но нужно именно мне, что отвечает моим собствен­ным потребностям, человек создает (скажем, в каче­стве притязаний и ожиданий от партнера или парт­нерши) некие эталоны внешности, характера, при­вычек, в которых на первом месте стоят второстепен­ные признаки, тогда как представления о подлинно человеческих, желательных и тем более необходимых (в данном примере — для брака) качествах у него вообще отсутствуют. В таком случае его собственные притязания уступают место набору стандартов, об­разов будущей жены, будущего брака, будущей квартиры и обеспеченной жизни, совершенно очи­щенных от всякого индивидуального, личностного, вообще человеческого содержания.

Притязания на уважение, внимание, любовь, при­тязания на терпимость к своим недостаткам проявляются во всех отношениях и сферах семейной жиз­ни, во взаимоотношениях мужа и жены, родителей и детей. Родители убеждены, что дети автоматиче­ски при всех условиях должны их уважать, дети — что родители всегда должны о них заботиться, и т.д. Конечно, в этих примерах речь идет не о притяза­ниях в строгом смысле слова, а о тех ожиданиях (как их называют, экспектациях), которые бессозна­тельно усваивает личность, отождествляя себя с той или иной ролью, группой, социальной позицией. Но именно эти образования также входят в структуру жизненных притязаний, формируют реальную моти­вацию поведения.

Из сказанного можно сделать вывод о том, на­сколько важно, чтобы у человека сложился совер­шенно адекватный, реалистический образ самого себя. Иногда этого трудно достигнуть в силу психо­логических особенностей личности (чрезмерной эмо­циональности, становящейся барьером для само­оценки, и т.д.). Но тогда необходимо, чтобы соци­альное мышление, о котором шла речь как о функ­ционировании сознания, выделяло и ставило перед человеком те или иные проблемы (отношений к нему других людей, его возможностей и достижений, его собственных устремлений в отличие от готовых эта­лонов). При этом не менее важно, чтобы сознание не функционировало стереотипно, установочно.

Огромную роль в формировании образа «я» (осо­бенно у молодых или личностно незрелых людей) играет их образ, который создается в глазах окру­жающих. Есть люди, ориентирующиеся не столько на реализацию своих индивидуальных, личностных устремлений, сколько на этот имидж в глазах окру­жающих. Человек не осознает и не хочет осознавать, что он может жить более самостоятельно, интересно, по-своему, не ориентируясь на готовый эталон. Свой собственный образ как деловой преуспевающей жен­щины снижает притязания и возможность женщины выразить себя в том, что находится за пределами карьеры, деловых связей, деловой «выправки». Лич­ность постепенно утрачивает свое подлинное «я», отбрасывает сомнения, раздумья, сложности, пройдя через которые она могла бы стать глубже, значи­тельнее, тоньше, и превращается в своего рода социальную маску, живущую запрограммированной этим имиджем жизнью.

Когда женщина, следуя своему образу пример­ной матери, примерной жены, деловой женщины и т.д., вступает в противоречие с ходом жизни, когда ей, например, чтобы остаться примерной же­ной, приходится совершать поступки, противореча­щие этому образу, наступает осознание своих реаль­ных (а не мнимых) возможностей, реальных поступ­ков и, как это ни странно звучит, своих реальных желаний.

Эти два механизма — тенденция к завышению (или занижению) роли «я» и ориентация на оценки окружающих — могут непротиворечиво и гармонич­но сочетаться, что ведет к формированию реалисти­ческого образа «я». «Я» идеальное, каким бы мы хо­тели видеть себя, и «я» реальное, не совпадая, все же сближаются друг с другом. Глядя на себя глаза­ми окружающих, мы не просто приписываем себе их оценки и надеваем на себя чужой имидж, а начи­наем отчетливее осознавать, какое «я» является на­шим подлинным. Это позволяет делать не только внешние, но и внутренние поправки, вносить коррек­тивы. Разные оценки и суждения о нас разных лю­дей нами более или менее объективно обобщаются. Что-то в этих оценках отвергается, признается не­объективным, а что-то не прямо и непосредственно, но косвенно служит поводом задуматься о своем подлинном «я».

Притязания, даже будучи не всегда основаны на своих возможностях, способностях, желаниях, ста­новятся более реалистичными, когда у личности воз­никает требовательность к себе, ответственность за способ достижения этих притязаний. Человек такого типа способен сопоставлять свои действия и их по­следствия, свои намерения и свои реальные дейст­вия, видеть противоречия между ними, оценивать их, сопоставлять оценки своих действий и оценки окружающих, ставить перед собой проблемы пра­воты своей и других, а затем отстаивать свою пра­воту.

Личности, которых психологи называют амбици­озными, обладают другого рода притязаниями. Они не только не выдвигают требований к себе, но внутренне убеждают, оправдывают, фиксируют себя в своих притязаниях («да, я таков, и всем придется с этим считаться»}. Люди, не принимающие во вни­мание реальность обстоятельств, настойчивы до уп­рямства; требовательные к другим, они, как правило, добиваются определенных социальных успехов. Од­нако жизненная позиция таких людей часто глу­боко противоречива, поскольку они не реалистичны в оценке и себя, и своей жизни. Эти люди лишены (в силу характера притязаний и образа «я») способ­ности к тонким, дифференцированным оценкам, глу­боким социальным и нравственным суждениям, ин­терпретациям, которые обычно свидетельствуют о напряженной работе сознания, об активности соци­ального мышления.

Возникает ли образ «я» в результате углублен­ной работы самосознания, самопознания или усва­ивается как внешний имидж, он все равно изменяет­ся и подвергается испытаниям. Последние условно можно разделить на два вида: жизненные неудачи (или достижения, где проверяется личностная устой­чивость к «успеху») и социально-психологические оценки окружающих (негативные или позитивные). Образ «я» первоначально довольно однозначно опре­деляет жизненную концепцию молодого человека. Осознание своих способностей, своих «прав» форми­рует оптимистическую перспективу жизни и ее кон­цепцию. Однако трудности, неудачи, проба своих сил в разных сферах являются той обратной связью, на основе которой и образ «я», и концепция жизни изменяются и углубляются. Человек начинает осо­знавать свои не только профессиональные способно­сти, но и способности к жизни в целом: умение пре­одолеть трудности, неожиданности, с честью выйти из сложной ситуации, т.е. то, что называется обыч­но жизненной стойкостью и не имеет научного наз­вания.

К сожалению, исследования ценностных ориен­тации личности часто носили и носят внеличностный характер. В них преобладают скорее социоло­гические данные, хотя они также важны. Социоло­гические исследования выявляют ориентации лич­ности на образование, на те или иные профессии, на семью и т.д. В некоторых странах (например, в Болгарии) для многих людей становится ценно­стью не семья, а одиночество. Для психолога важно то, что такие люди не оказываются реально одино­кими в силу демографических или иных социаль­ных причин, а сознательно выбирают жизненный путь одиноких. За этим, вероятно, стоят некоторые жизненные концепции (стремление избегать трудно­стей, связанных с семьей, представление о большей социальной неуязвимости человека, не имеющего семьи, более высокая материальная обеспеченность одиноких людей).

Для психолога важен именно личностный аспект ценностных выборов (не та или иная профессия, а почему та или иная профессия и т.д.), а также ук­репляющаяся или ослабевающая уверенность в пра­вильности этих выборов в процессе их реализации. Человек не просто заявляет о себе в своих притяза­ниях, а приобретает жизненную стойкость, осознает правомерность своих притязаний, обретает уверен­ность в правильности выбранного им жизненного пути. Поэтому в образ «я» включается не только его стабильная индивидуальная характеристика, но и осознание своей индивидуальности и права на жизнь, соответствующую ей. Концепция жизни для челове­ка — это и есть его убежденность в адекватности способа своей жизни, своей личности. Удовлетворен­ность жизнью, а не только своими отдельными дей­ствиями и поступками, отдельными достижениями возникает только при такой убежденности. Напро­тив, даже при сохранении высокого уровня притяза­ний и при успешной их реализации человек может внезапно осознать, что он живет не своей жизнью, занят не своим делом, живет не так. Резко изменить жизнь не у всякого хватит сил, но в таком случае смысл жизни обесценивается, теряется, и тогда со­циальная активность падает. Это происходит, когда сознание личности фиксирует как данность пред­ставление о своем «я», а реальное проявление ее способностей, возможностей оказывается гораздо бо­гаче представления о себе, даже выше своих притя­заний. Казалось бы, что такая ситуация ведет к не­гативному осознанию уже сложившейся жизни. Но важна не сама по себе негативная или позитивная оценка, а способность на ее основе поправить свою жизнь, отрегулировать ее. Именно поэтому так важ­но формировать не раз и навсегда фиксированную «я»-концепцию, а активизировать работу самосозна­ния, выявляющего возможности, ограничения, пер­спективы, противоречия личности для постановки и решения жизненных задач.

Образ «я» становится неустойчивым и противоре­чивым в том случае, если человек не может свести воедино свои оценки себя и оценки окружающих. К тому же последние могут быть настолько противо­речивыми, что личность не в силах вывести обоб­щенную оценку себя другими. Как показали наши исследования, в таких случаях происходит либо от­каз от ориентации на эти оценки вообще, блокиро­вание потребности в оценке других, либо выбор тех оценок, которые ближе к самооценке. Человек пере­стает слышать о себе плохое, ориентируется только на тех, кто хвалит, поскольку оценивает себя пози­тивно. Однако возможны варианты более гибких ме­ханизмов сознания, когда личность приемлет проти­воречивые оценки, расхождение между самооцен­ками и оценками со стороны других, более того, при­знает наряду с позитивными и негативные сужде­ния о себе. Тогда деятельность сознания становится более проблемной, а самосознание — более глубо­ким.

Проводившиеся нами исследования показали, что способность обобщать и дифференцировать оценки себя со стороны других людей, выявлять их адекват­ность и причины — это социально-психологическая способность личности. К сожалению, эта способность достаточно редкое качество; процесс оценивания людьми друг друга, особенно в том возрасте, когда в этом имеется особая потребность, осуществляется далеко не всегда. Между тем именно взаимооцени­вание должно выделять не стандартные, формаль­ные качества людей (как отличников, успевающих, общественников), а индивидуальные, психологичес­кие, человеческие, нравственные качества. Именно во взаимооценивании может выработаться адекват­ность, принципиальность оценок людей, включен­ных в данную группу с точки зрения не случайных симпатий или антипатий, а ценностей данной груп­пы.

Психологи, работающие в школе, отмечают, что в подростковом и юношеском возрасте потребность в оценке взрослого, сверстников огромна, но она не удовлетворяется. Например, старшеклассники писа­ли сочинение на тему: «Кто я?» Они с нетерпением ожидали разбора этого сочинения. Но психолог, пред­ложившая тему сочинения, уклонилась от разбора, сославшись на то, что в классе плохие взаимоотно­шения и исповедь каждого о нем самом может быть высмеяна, воспринята неуважительно, может нане­сти вред автору. В последующие дни почти каждый ученик стремился узнать у нее в личной беседе, ка­ково ее мнение о нем.

После этого в классе была проведена беседа, в ходе которой обсуждались критерии оценок друг дру­га. Оказалось, что у старшеклассников очень беден набор этих критериев («хороший» «плохой» «ум­ный», «честный»). Однако после неоднократного об­суждения взаимооценок, выработки более тонких критериев школьники оказались способны на более диалектические суждения, например, такие, как инициативный, но инициативу реализовать сам не может; способный, но разбрасывается; вежливый, но не принципиальный; принципиальный, но не бо­рец за свои принципы; не смелый, но не предаст; умеет говорить правду в лицо; требователен к дру­гим и к себе и т.д. После прошедших дискуссий по поводу правильности оценок, их адекватности, их «обидности» для оцениваемого человека в этой груп­пе (классе) стали устанавливаться нормальные взаи­моотношения. Учителя отмечали рост активности, повышение интереса к учебе.

Из этого нетрудно сделать вывод относительно структуры сознания и самосознания: человек ока­зывается неспособным диалектически соотнести кри­тические и позитивные самооценки. Это имеет место в силу несформировавшихся образа «я», устойчи­вых притязаний, отсутствия осознания своего права на определенную жизнь и уверенности в своих при­тязаниях. К сожалению, иногда такое обобщение так и не совершается. Люди остаются психологически незрелыми, чрезмерно остро реагирующими на каж­дое критическое замечание в свой адрес, идут на по­воду у окружающих.

Когда же речь заходит о саморегуляции на ос­нове «я» концепции и притязаний, то она также ока­зывается слишком прямолинейной (если речь идет о линии поведения) или стереотипной (если речь идет о деятельности). В этом проявляется особен­ность притязаний (жизненных или ситуативных, ча­стных, связанных с данной работой, делом, событи­ем). Притязания, как показывает анализ поведения и деятельности, уже в ходе саморегуляции носят принципиально различный — констатирующий или перспективный — характер. Одни притязания (по­следний тип) как бы очерчивают зону возможностей (ошибок и неудач, достижений и успехов, трудно­стей и препятствий), другие — только качества че­ловека, с которыми он входит в ситуацию, дела или общение. Последний тип притязаний (даже если они не направлены на успех, на легкий результат и т.д.) таков, что они не сопоставляют возможности че­ловека с условиями и требованиями деятельности. В таком случае он и ставит цели, не учитывая ни ре­альную обстановку, ни свои возможности, цели, лишь открыто выражающие его притязания («победить во что бы то ни стало», «подчинить во что бы то ни стало» и т.д.). Поэтому саморегуляция таких людей носит негибкий, прямолинейный характер, они не выбирают средства, не строят стратегию, не учиты­вают, какие методы использовать сейчас, а какие в дальнейшем.

Какие изменения происходят в удовлетворенно­сти таких людей? Чаще всего у них блокируется обратная связь удовлетворенности с притязаниями. Они, если еще не встали на путь самообмана, разо­чарованы своим неуспехом, но обвиняют в нем дру­гих людей, обстоятельства и т.д., не делая никакой коррекции в своих притязаниях, не продумывая де­тально своей последующей деятельности (ее реалис­тичность, четкость цели, средства, качество осуще­ствления). В их дальнейшей активности проявля­ются все те же прямолинейность, нереалистичность, тенденциозность, которая свидетельствует уже не только о психологической и личностной незрелости, но и о фиксированности «я», об убежденности в не­погрешимости своей жизненной концепции, своей по­зиции.

2. Жизненные стратегии

Определение структур жизненного пути и харак­теристик его субъекта (как субъекта деятельности, как субъекта общения и как субъекта познания) позволило, далее, выявить, каким образом личность как субъект жизнедеятельности осуществляет ин­теграцию этих характеристик. В процессе своей жиз­ни личность выступает в качестве то субъекта обще­ния, то субъекта деятельности, являясь при этом субъектом своей жизни, объединяющим в единое целое свою жизненную практику, мировоззрение, отношения. В качестве субъекта своей жизни лич­ность получает возможность интегрировать свои спо­собности в разных сферах (профессиональной и лич­ной, духовной и обыденной), соотносить свои воз­можности с поставленными жизненными целями и задачами, распределять их во времени (и с точки зрения их своевременности, и с точки зрения пра­вильного соизмерения своих жизненных сил). Осно­вную жизненную стратегию личность осуществляет только в качестве субъекта своей жизни. Стратегия жизни — это ее интегральная характеристика. Это стратегия поиска, обоснования и реализации своей личности в жизни путем соотнесения жизненных требований с личностной активностью, ее ценностя­ми и способом самоутверждения.

Невозможно научиться правильно мыслить, рас­пределять время, общаться, тем более правильно действовать, если все эти отдельные жизненные про­цессы не связаны личностью в единую жизненную стратегию, которая помимо основной жизненной цели определяет и способ ее достижения (красота, этичность жизни, с одной стороны, и полнота, глу­бина — с другой). Вопрос о том, как прожить свою жизнь, отнюдь не праздный, но поиск конечного, «логического» смысла в ней не всегда дает ответ на этот вопрос. Ответ на него может дать сам процесс жизни, и по тому, как он организован личностью, и по тому, чем он наполнен. Поэтому этичность жизни не воспринимается как легкость, плавность, беспрепятственность жизненных периодов, как ло­гически вымеренная, математически точная после­довательность в «смене форм», а как наполненная глубоким личностным содержанием, значимостью, ценностностью, составляющими единственное под­линное основание всех жизненных перемен, перехо­дов, коллизий. Стратегия жизни в том, чтобы до­стигнуть такой этичности, и в том, какой ценой, какими средствами.

Стратегия жизни в широком ее понимании (в отличие от многочисленных жизненных тактик) — это принципиальная, реализуемая в различных жизненных условиях, обстоятельствах способность личности к соединению своей индивидуальности с условиями жизни, к ее воспроизводству и развитию. Для каждой личности (в соответствии с ее индиви­дуальностью) характерен свой, неповторимый (уни­кальный) способ жизни, способ ее структурирова­ния, организации, с одной стороны, и оценивания, осмысления — с другой. Возникает необходимость в научной (не только жизненной) дифференциации различных способов организации жизни. Типологи­ческий подход позволяет рассмотреть не только ин­дивидуальные особенности различных психических процессов (с точки зрения их биологической и лич­ностной организации), но и особенности их взаимо­действия, интеграции в организации личностью своей жизни.

К сожалению (или к счастью), приметами нашего времени становятся скорости, стрессы, которые ос­тавляют человеку мало жизненного пространства для размышлений, созерцания, наблюдения. Поэто­му правильная организация времени жизни превра­щается в одну из ведущих способностей личности к построению стратегии ее жизни. Способность лич­ности к регуляции времени жизни (ее темп, ритм, частота в смене жизненных ситуаций, отношений) выступает динамической предпосылкой для «опере­жающей» стратегии (иногда ее отсутствие является причиной возникновения стратегии «запаздыва­ния»).

Строгие временные режимы, ограничения, рам­ки, создавая во многом стандартизированный образ жизни, ограничивают и количество типов организа­ции личностью времени жизни. Рассмотрев эти типы, мы выяснили зависимость временных пара­метров и от личностной активности (пассивности), и от способов их регуляции (краткосрочного и дли­тельного), выделили основные временные страте­гии (четыре типа организации времени). Признавая тот факт, что каждый тип личности имеет и свою индивидуальную временную психическую структу­ру, и свой индивидуальный способ регуляции вре­мени, необходимо признать и существование соци­ально-психологических различий в регуляции и спо­собе организации других жизненных структур (ак­тивности, мышления, общения). Выявить эти осо­бенности также позволяет типологический метод исследования.

Вопрос о том, как соотносить (сообразовывать, структурировать) свой тип личности со способом жизни, составляет принципиальную сторону жиз­ненной стратегии. Если, например, в жизни живот­ных такое соответствие определяется строением ор­ганизма и образом жизни (одни живут на деревьях, другие — на земле, одни питаются растениями, дру­гие — животными) и не требует доказательств (в силу своей очевидности), то в жизни человека это соответствие устанавливается произвольно, в зави­симости от его способности организовать свою жизнь с помощью психики и сознания. Поэтому задача соорганизации (соотнесения) своей личности со спо­собом жизни (индивидуально присущим ей, инди­видуально характерным для нее) является, прежде всего, задачей человеческой психики, сознания, ко­торую человек (в отличие от животного с изначаль­но присущим ему природным соответствием стро­ения и образа жизни) должен решать постоянно. Решение этой задачи, осуществляемое человеком на протяжении жизни, составляет собственное содер­жание индивидуальной жизни. Общественным со­знанием и наукой признаются только различия спо­собностей (в соответствии с которыми, сегодня про­водится профессиональная ориентация). Однако ин­дивидуальность личности в целом является особенно существенной для определения самим человеком своего способа индивидуальной жизни, что проис­ходит как осознанно, так и бессознательно.

Личная жизнь, которая признавалась индивиду­альной как факт обыденной, реальной жизни, по­степенно становится объектом изучения науки. Для выявления существенных социальных и психологи­ческих различий в биографиях разных людей уже оказывается недостаточным понятие образа жизни, требуются новые критерии, новые точки отсчета. Понятие образа жизни, ставшее привычным в социо­логии (и социальной психологии), не дает ответа на вопросы, почему один тип личности имеет при­тязания, а другой — и притязания, и мотивацию достижения; почему один тип инициативен, а дру­гой — и инициативен, и ответствен; почему один руководствуется чувством долга постоянно, а дру­гой — время от времени; почему каждый тип лич­ности имеет такие особенности, с которыми он дол­жен соотносить свою жизнь?

Построение жизненных стратегий на основе уче­та типологических различий в способе индивидуаль­ной жизни является предпосылкой ответа на эти и многие другие вопросы. Если время — ведущий внешний фактор для выявления индивидуальных различий в способе жизни, то основным внутренним критерием личности в реализации ее жизненной программы становится активность. В самом общем понимании стратегия может быть либо активной, либо пассивной. Это активность или пассивность в организации времени, деятельности, познания, об­щения и т.д. Активность выделяется нами в веду­щий параметр при построении жизненных страте­гий, потому что она пронизывает собой все сферы жизни человека, служит своеобразным «лакмусом» на все виды человеческой жизнедеятельности. Ак­тивность личности в осуществлении ее жизненной стратегии и проявляется как способность к опти­мальному балансу между желаемым и необходимым, личным и социальным.

Такой баланс (оптимальный или неоптимальный для личности) устанавливается при помощи иници­ативы и ответственности в соотнесении меры жела­емого и необходимого, меры требуемого и достигну­того и т.д. В различных стратегиях личностью осуществляется индивидуальный способ реализации своей активности, при котором происходит распре­деление инициативы и ответственности (во времени, в способе жизни и т.д.). Если в структуре активно­сти преобладает ответственность, то такой тип личности всегда сам стремится создать себе необходи­мые условия, заранее предусмотреть, что нужно для достижения цели, подготовиться к преодолению трудностей, неудач. Тип личности с развитой ини­циативой находится в состоянии постоянного поис­ка, стремится к новому, а не удовлетворяется на­личным, готовым, заданным.

Инициативный человек руководствуется в основ­ном только желательным (в распределении желае­мого и необходимого), интересным, «загорается» своими и чужими идеями, охотно идет на любой риск. Но, столкнувшись с новым, неизвестным, от­личающимся от созданного его воображением, от замыслов, планов (поскольку редко отчетливо пред­ставляет себе, насколько они реальны), он не может четко обозначить цели и средства, отделить дости­жимое от недостижимого, наметить определенные этапы в реализации планов, определить зависящее и не зависящее от него.

Часто инициатива, не связанная с ответственно­стью, не достигает нужного (для личности) резуль­тата. Инициативный тип личности удовлетворяется чаще всего не результатом, а самим процессом поис­ка, его новизной, широтой перспектив. Несомненно, что даже при бедности жизненных событий иници­ативный человек живет интересно и разнообразно. Он сам постоянно «создает» противоречия, неожи­данности, поскольку без оглядки предпринимает нечто новое, предлагает, изобретает. Такая позиция создает (субъективно) разнообразие жизни, ее проблемность, увлекательность. (При этом стремление противоположного типа личности к упорядоченно­сти, определенности и размеренности жизни он вос­принимает как недостаток. Попытку ответственного типа сдержать его инициативу он отвергает.)

Конечно, инициативные люди бывают разными. Например, инженер-изобретатель «забрасывает» окружающих своими проектами, предложениями; ученый готов делиться своими идеями с учениками, всем о них поведать. Способ жизненного самовыра­жения таких людей — самоотдача, саморастрата, и тем более интенсивная, чем более они инициатив­ны. Такова их жизненная стратегия — они интен­сивно вовлекают многих людей в круг своих творческих поисков, берут на себя ответственность не только за их научную, но и за личную судьбу. Эти люди возлагают на себя ответственность за судьбы данной области и даже науки в целом только при гармоничном сочетании инициативы и ответственности. Инициативность других людей ограничива­ется благими и добрыми намерениями. Порой их инициативы не претворяются в жизнь, а ограничи­ваются лишь порывами, замыслами. Целостность или частичность («от сих и до сих») их активности зависят от характера их притязаний и степени связи с ответственностью. Таких людей мы часто встре­чаем в жизни; они постоянно меняют работу, место­жительство, даже семью, искусственно придавая ди­намичность своей жизни, избегая всякой стабиль­ности, статичности, и т.д.

Об инициативности как жизненной стратегии личности можно говорить, если человек постоянно идет на поиск новых условий, на активное измене­ние всей жизни. Инициативность из качества лич­ности становится жизненной стратегией, когда по­стоянно расширяется круг жизненных занятий, дел, общений. У инициативных людей всегда существует личностная перспектива, они не только постоянно обдумывают что-то новое, но и строят многоступен­чатые планы. Но насколько реалистичны и обосно­ванны эти планы, зависит уже от степени ответствен­ности, от уровня развития личности.

Способ самовыражения человека с развитой от­ветственностью также во многом зависит от его при­тязаний, его направленности. У исполнительного типа низкая способность самовыражения, индиви­дуальность выражены неярко, он не уверен в своих силах. Такой человек больше рассчитывает на под­держку окружающих, на внешние опоры, ситуати­вен, подчинен внешнему контролю, условиям, при­казам, советам. Вместе с тем он очень боится пере­мен, неожиданностей, стремится зафиксировать и удержать достигнутое. Он не имеет своего собствен­ного жизненного пространства, а напоминает рису­ющего ребенка, рукой которого водит взрослый, его жизнь сводится к тактике.

Другой тип личности испытывает удовлетворение от выполненного долга, самовыражается через его выполнение. Таким рисует Л. Н. Толстой Карени­на, всецело находящегося во власти долга (в его понимании), снова и снова возвращающегося к тя­гостному выяснению отношений, подавляющего не только свои чувства, но и чувства близких ему лю­дей (Анны) ради долга, порядка и т.д. Стратегия жизни таких людей в самопожертвовании, в посте­пенной утрате своего «я», в позиции униженной и зависимой от других, которая часто кончается жиз­ненным крахом, поскольку эти другие перестают платить им взаимностью.

Как часто нам встречаются люди, живущие рас­писанной до мельчайших деталей, безрадостной, од­нообразной жизнью, воспринимающие любое неза­планированное событие как вторжение в их личную жизнь. Они со страхом и раздражением относятся к мысли о возможных переменах. В чем же внутрен­ний личностный механизм такой жизненной стра­тегии?

Люди с таким типом ответственности определен­ным образом планируют свою жизнь во времени, живут определенным ритмом. Ежедневное, ритмич­ное выполнение раз и навсегда очерченного повсе­дневного круга обязанностей приносит им по окон­чании дня чувство удовлетворения. Жизнь таких людей, естественно, лишается далеких перспектив и горизонтов, они не любят мечтать, а в будущее заглядывают только постольку, поскольку нужно предусмотреть обязательные для тех же семейных нужд дела: через год кому-то что-то приобрести, скопить деньги. Они не ждут перемен, не ждут ничего для себя, но они всегда в ожидании и готовы выполнить чужие требования и даже капризы.

Встречаются люди с иного рода жизненной ответ­ственностью, которые могут иметь и друзей, и зна­комых, но по существу оставаться одинокими. Их одиночество проистекает из чувства «один на один» с жизнью, причем сознание этого исключает какую-либо ориентацию на поддержку, помощь, с одной стороны, и возможность кого-то «тащить» на себе всю жизнь — с другой. Они считают, что жизнь трудна настолько, что выжить можно только в оди­ночку, что ответственность за других увеличивает зависимость от жизни и тем самым связывает свободу самовыражения. Жизненная стратегия таких одиночек может быть достаточно разнообразна, по­скольку их ответственность реализуется в самых разных ролях.

У людей, сочетающих инициативу и ответственность, сбалансировано стремление к новизне с готовностью к риску, готовностью к неопределенности, связанной с риском, и т.д. Они стремятся к постоянному расширению семантического и жизненного пространства, но могут быстро и уверенно распределять его на необходимое и достаточное, реальное и желаемое и т.д.

Ответственность предполагает не только проду­манную  организацию деятельности,   создание для нее необходимых условий и средств, но и отстаивание права на предложенный личностью способ жизни и способ действия. Ответственность является та­кой формой активности, которая дает человеку воз­можность не быть на «короткой привязи», не жить ситуативно, а сохранять автономию и возможность, проявить инициативу, т.е. целостно и гармонично вписаться в социальный мир.                                        

Вопрос о том, как личность разрешает противо­речие между личной убежденностью в правильности своей жизни и своего дела и общественной оценкой, является очень   существенным. Это противоречие проявляется в реальном общении, в профессиональной позиции и т.д., но по существу это противоре­чие между стабильными, принятыми, апробированными и потому реализуемыми большинством людей способами  действия и  тем  новым,  что  предлагает данная личность.

Деятельность является основным общественным способом жизни человека: труд, профессия зани­мают главное место в его жизни. Мы видели типо­логические особенности субъекта деятельности, как индивидуальной, так и совместной. Они состоят в способности к организации целостного контура дея­тельности, ее структурированию, в свободном владе­нии всеми ее особенностями, в умении отделить ча­стные моменты деятельности от существенных, в способности выбирать средства, адекватные целям; деятельности, прогнозировать результат. Наконец, решающей для качественного осуществления деятельности, для достижения адекватного ее внешним и внутренним требованиям результата является способность к саморегуляции.

Эти способности субъекта определяются также основным для его жизни отношением к деятельно­сти, профессии, труду. Оно выражается в способе включения в труд как в дело всей своей жизни, ко­торое осуществляется по инициативе самого субъек­та, принявшего раз и навсегда ответственность за это отношение. Другие люди, хотя и осуществляют это дело добросовестно, все же сводят его только к отдельным занятиям, мероприятиям, уничтожая его значение как дела всей жизни.

Однако все эти характеристики, являясь сущест­венными при формировании отношения к труду, должны быть рассмотрены в более широком плане. Выше говорилось о самовыражении, объективации личности в жизни. Но объективация представляет собой лишь одну из сторон основного жизненного противоречия: между объективацией (как отдачей своих сил обществу) и присвоением (как потребле­нием) того, что общество дает личности в обмен за ее труд.

Опираясь на понятия опредмечивания и распред­мечивания, выдвинутые К. Марксом, можно так рас­крыть суть присвоения и объективации: присвоение указывает на степень активности личности в овла­дении культурой, опытом, социальными возможно­стями; оно раскрывает меру активности, самостоя­тельности, творчества, а также меру целостности при овладении общественным опытом, профессией, культурой и т.д. Понятие объективации обозначает аспект деятельности, участия индивида в обществен­ном производстве (в широком смысле слова — ду­ховном и материальном), его индивидуальный вклад в деятельность. В этой объективации самовыража­ется, самоосуществляется, самореализуется лич­ность. С. Л. Рубинштейн, например, выделяет два способа существования человека, один из которых связан с реализацией непосредственных отношений, связей. Сначала это отношения в семье, затем в группе (сверстников), в коллективе (сотрудников), причем эти отношения никак не связаны между собой (не имеют преемственности на уровне личности, не совершенствуются, не усложняются, опыт общения переносится «автоматически» с переходом из одной возрастной группы в другую).

Другой способ жизни связан с отношением к жизни в целом, с умением абстрагироваться от ее излишней «конкретики», «специфики» отношений, в которых человек только «вязнет», но не развива­ется, не двигается вперед. Для такого способа жизни нужна, с одной стороны, самореализация как по­стоянное практическое выражение своего «я», а с другой — философское осмысление жизни для постоянной обратной связи между поступками человека и его ценностями, между активностью и самоконтролем как средством ее регуляции. «Марксист­ское понимание сознания распространяется при этом на понимание созерцательности как иного по отно­шению к действию (курсив наш —       К. А.) способа отношения к миру, восприятия, осознания мира че­ловеком»,— писал          С. Л. Рубинштейн ⁴.

Для психологии важен вопрос, насколько полно, целостно, творчески личность воплощается в своей деятельности, в ее процессе, продуктах, в способе ее осуществления. Однако деятельностный момент при­сутствует и в процессе присвоения: в отличие от пассивного участия присвоение предполагает такую деятельность и активность, которые дают человеку не только знания, впечатления и т.д., но и возмож­ность их воспроизведения, переживания, приме­нения на практике.

Присвоение предполагает свободное распоряже­ние присвоенным, его индивидуальную переосмыс­ленность. Присвоение предполагает также воспро­изведение духовным индивидуальным образом при­своенного, т.е. внутреннюю жизнь. Между тем пси­хика, сознание и сама личность часто рассматри­ваются лишь как своего рода «компьютер», как средство для более точного и оптимального функ­ционирования чего-то другого, для достижения результата. В присвоении раскрывается не узкопраг­матический смысл внутренней жизни.              

Поисковый характер процесса присвоения, отвечающий на вопросы, что я хочу, могу, что я должен и в каких формах дать обществу и получить от общества, позволяет понять и объективацию не как простое функционирование личности в обществе, а как индивидуальный вклад в его ценности, как ее «отдачу» и самоотдачу. Таким образом, объектива­ция — это присущий личности способ воплощения себя в жизни, структурирования жизни, ее условий, который создает существенные для ее самовыра­жения отношения, выявляет направления ее актив­ности, формирует определенное жизненное простран­ство. Сюда включается и значимая профессиональ­ная деятельность с точки зрения способа ее личност­ной организации (как исполнителем, участником или субъектом, о котором выше шла речь).

Объективация — это своеобразная «отдача» лич­ности, ее вклад в общественное производство, спо­соб участия в нем и одновременно опора личности на те или иные общественные тенденции, условия, которые обеспечивают более или менее оптимальное для личности и общества осуществление этого вклада. Объективация как способ самовыражения личности в ее жизненных отношениях, деятель­ности, общении может быть более творческим, инди­видуализированным или исполнительским, стан­дартным, может предполагать большую или мень­шую степень активности личности (причастность, самоотдача, самопожертвование и т.д.). Стратегия жизни отвечает избранному способу объективации, соотношению потребления и отдачи.

Объективация соотносит способности личности и меру (характер) их реализации в деятельности, тру­де. Способ самовыражения, найденный личностью в данных условиях жизни, может отвечать или не от­вечать ее способностям и потребностям (в призна­нии, достижении и т.д.). Личность реально живет ниже своих возможностей, способностей, потребностей или, полностью их реализуя, постоянно разви­вает их. Противоречия объективации (неадекватный способ самовыражения, неполнота самовыражения, отсутствие оценки обществом этого способа самовы­ражения и т.д.) в свою очередь активно разре­шаются личностью или ведут к падению активности.

По соотношению потребления и объективации жизненная позиция личности может быть или про­дуктивной для общества, или ограниченной, не­устойчивой, несамостоятельной, ведущей к застоям, регрессу личности, ее пассивности. Не овладев отно­шениями, которые способствуют развитию личности, не выработав продуктивных опор и перспективных направлений активности, человек снижает уровень жизненных притязаний, превращается в пассивного потребителя.

Соотношение объективации, отдачи и потребле­ния по-разному складывается в жизни каждого. Потребляются не только знания, но и результаты труда других людей, их способности, их позиции и т.д. Если соотношение между тем, что человек отдает обществу, и тем, что он получает от него, складывается в пользу получения, потребления и в ущерб объективации, то возникает потребительство. Один тип личности живет по принципу само­сохранения, увеличивая «фонды» своего потребле­ния, другой готов себя растратить, целиком вложить во что-то, от третьего этого требует общество, кон­кретная ситуация. В юности преобладает накопление, поскольку человек преимущественно получает и мало отдает (причем это касается не только про­фессии, труда, но и взаимоотношений с. людьми, прежде всего с родителями). Затем появляется по­требность в самовыражении, самореализации, само­отдаче, которая сопровождается теми или иными притязаниями на способ потребления — притяза­ниями на социальную оценку, успех, положение, блага, свободное время. Происходит выбор сферы са­мореализации и ее способа («отдать то, что похуже, получить то, что получше»). Некоторые сразу ориен­тируются на низкий уровень активности («ничего не получать, но ничего и не тратить»). Все эти соотношения складываются у всех по-разному, хотя кажется, что все трудятся одинаково.

Удовлетворенность связана с выявлением цен­ностного содержания жизненных потребностей. Один удовлетворен не просто тем, что получил мак­симум любых благ, а именно тем, что получил лег­ко, ничего не затратив (под затратами имеются в виду любые их формы — труд, время, личные уси­лия и т.д.). Другой, напротив, получив максимум социальных благ, испытывает состояние неудов­летворенности, потому что не затратил никаких усилий, ничего не внес «своего».

Соотношение потребления (присвоения) и объ­ективации (отдачи) определяет смысл жизни лич­ности, концепцию жизни. Встречаются люди, кото­рые считают, что они как бы должны платить «вы­куп» за полученное в жизни, даже если это касается таких «благ», как хорошая семья, удачная профес­сиональная карьера, которые, собственно, никто им не «выделял». Они легко соглашаются работать сверхурочно, готовы прийти на помощь незнакомым людям, поскольку оценивают себя незаслуженно одаренными жизнью. Другие, напротив, считая себя обделенными, недополучившими от жизни, обще­ства, культивируют в себе сознание права получать, брать и даже отбирать. Это право брать, а не зара­батывать определяет их реальную жизненную стра­тегию. Такова иногда бывает философия молодого поколения, когда оно стремится к жизненным бла­гам, которые заработаны всей жизнью старшего поколения.

Довольно распространены взаимоотношения, свя­занные с потреблением и объективацией, основы­вающиеся на принципе «ты — мне, я — тебе». Экви­валентами обмена становятся самые разные предме­ты, услуги (денежные, человеческие, статусные). Это и устройство на работу как плата за помощь в защи­те диссертации или получении квартиры; доставание различных дефицитов в обмен на «располо­жение» начальства. Не хватит фантазии, чтобы пе­речислить все формы таких обменов. (Кстати говоря, нередко социальные условия жизни (наличие дефи­цитов) толкают людей на эти часто кажущиеся ди­кими обмены.)

Смысл жизни каждого человека определяется только в соотношении содержания всей его жизни с другими людьми, писал С. Л. Рубинштейн. Отно­шение к другим как к субъектам, прежде всего, ха­рактеризует самого человека как этического субъек­та, способного строить человеческие отношения с другими людьми. Причем имеются в виду не те характеристики, которые обычно называются ком­муникативными особенностями личности, такие, как общительность, способность интересоваться партне­ром (собеседником), умение общаться и т.д. Здесь существенны даже не те особенности характера человека, которые делают его для других «легким» или «трудным» в общении (упрямство, вспыльчи­вость, подозрительность и т.д.). Мы выявили (в пер­вом приближении) и обратили внимание на такие характеристики субъекта общения, обладая кото­рыми человек в состоянии проблемно, т.е. непред­взято, широко строить взаимоотношения с другим человеком, способен учесть его намерения, желания, его личность. Он способен и к внутреннему, и к внешнему диалогу, который имеет целью не кон­фронтацию позиций, не доказательство только своей правоты, не настаивание только на своем, а выра­ботку совместной позиции сотрудничества, коопера­ции. Выше говорилось, что такие люди могут столк­нуться с очень сложными жизненными противоре­чиями, но можно с уверенностью сказать, что они готовы и способны разрешить эти противоречия.

Считают, что способ разрешения противоречий сводится лишь к выбору одной из альтернатив, ко­торые часто представляют довольно примитивно.

С. Л. Рубинштейн писал, что «надо отдать себе отчет в том, что при всей необходимости перестрой­ки общества никакой общественный строй не устра­нит всех горестей человеческого сердца». В то же время он отмечал, что «неверно валить на «при­роду» человека беды, порожденные капиталисти­ческим строем, но заблуждением, иллюзией являет­ся... представление, будто разрешение социальной проблемы — распределения всех производимых обществом материальных благ — ликвидирует все жизненные проблемы, всю проблематику человече­ской жизни».

Стратегия жизни и состоит в разработке определенных жизненных решений как  конструктивных способов преодоления этих противоречий. Творчество личности  проявляется именно в способности вырабатывать такие решения, с помощью которых преодолевались бы, казалось, неразрешимые жиз­ненные проблемы. В этом и состоит сущность со­циального мышления личности, ее мудрость.

Социальное мышление играет принципиальную роль в принятии человеком жизненно важных ре­шений. К сожалению, долгие годы в нашем обществе социальная жизнь не способствовала развитию социального мышления ни в плане глубокого осозна­ния общественных проблем, ни в плане решения личных. Росли социальная и интеллектуальная пассивность, безответственность, поверхностность. На уровне личности не развивалось прогностическое мышление, его конструктивность, проблемность, спо­собность предвидеть последствия. Даже интерпрета­ция тех или иных проблем, как правило, носила поверхностный, ситуативный характер, поскольку были расплывчаты или противоречивы критерии общественных оценок.

В течение нескольких десятилетий набор крите­риев оценки людьми друг друга обеднялся, стандар­тизировался, лишался идеальных эталонов. Соответ­ственно и способность выявлять все противоречия, определять их иерархию, ценностный характер, кон­структивно сформулировать проблему не развива­лась. Зрелость социального мышления встречалась лишь у немногих людей. Ориентация на сиюминут­ные жизненные потребности формировала жесткие стереотипные установки, эмоционально блокировала мысль. Отсутствовала ответственность за принимае­мые решения, которая обычно расширяет кругозор личности, позволяет видеть варианты решений.

Однако каждый человек, несмотря на сложив­шуюся инерцию мышления, несмотря на установки и стереотипы, должен уметь проблемно относиться . к своей жизни. Только тогда, когда он сумеет осоз­нать свои цели, цели окружающих его людей, при­чины и следствия своих действий, он перестанет, жить автоматически. Только тогда он сможет вырабатывать стратегию своей жизни, спрашивать себя, отвечают ли его каждодневные действия и поступки основным принципам его жизни. Сегодня, когда идет процесс демократизации советского общества, ощу­щается огромная потребность в активности, в ини­циативности масс. Однако формирование этой актив­ности, скорее ее восстановление, может происходить как в социальной жизни в процессе развития демо­кратии, так и в личной жизни. Причем под личной жизнью имеется в виду отнюдь не сфера семьи, быта или досуга, как она трактуется социологами, а именно жизнь с точки зрения осмысления, по­строения, организации личностью своего жизненного пути. Право и обязанность (перед самим собой) каждого человека состоят в том, чтобы разумно распорядиться собственной жизнью, суметь привести в соответствие свои данные природой способности и типологические личностные свойства с условиями жизни, ее возможностями и ограничениями.

Сегодня остро стоит вопрос о воспитании нрав­ственности, о культуре общения, о высоком профес­сионализме, об освоении мировых культурных цен­ностей. Однако глубоко заблуждаются те, кто счи­тает, что эти качества можно воспитать лишь на рациональной, логической основе. Необходимо в первую очередь учитывать все достижения наук о человеке, о его психологии в особенности. Уровень культуры, нравственности, профессионализма не только характеризует человека как личность, не только изначально присущ ему, но и формируется самой личностью на протяжении всей жизни.

Довольно интересны исследования уровня обра­зования родителей школьников, условно разделен­ных на две группы: ориентированных и не ориен­тированных на изучение предметов гуманитарного цикла (история, литература). «Опрос родителей по­казал, что уровень образования родителей двух групп школьников мало различается (74% родите­лей у ориентированных на литературу и 65% у не­ориентированных имеют высшее образование). Однако родители любителей литературы чаще пред­почитают книги другим видам искусства, чем роди­тели нелюбителей чтения (69% против 52%). В то же время более 2/3 родителей и в той и в другой группе ничего не знают о литературных интересах и любимых героях их детей» ⁶.

Вопрос о приобщении к культуре в семье должен ставиться, прежде всего, с точки зрения преемственности культурных традиций (семья композиторов, семья режиссеров и т.д.). При этом вовсе не обязательно, чтобы дети осваивали дело, начатое родителями (в науке, искусстве, литературе), они могут выбрать свой индивидуальный путь и добиться при этом больших успехов и без протекции. Важно другое: чтобы культурный уровень детей (нравственный, ценностный) не понижался по сравнению с культурным уровнем родителей. В этом состоит стратегия семейной жизни, когда семья выступает хранительницей своих традиций, принципов, ценностей, передающихся из поколения в  поколение. В основе культуры, нравственности лежит и способность  личности   построить свою жизнь в соответствии с ценностями, и способность их переживать, т.е. психологически присваивать ценность жизни, удовлетворяться ее ценностным  характером, и искать, открывать для себя новые ценности. Таким образом,   самореализация человека в собственной жизни, в своих делах, поступках,   взаимоотношениях, ситуациях может достигать уровня, отвечающего общечеловеческим ценностям, т.е. в конечном счете ценностям нравственности, творчества, культу­ры в широком смысле слова, непреходящим прин­ципам духовности человека.

Человек стремится установить соответствие своих интересов условиям жизни на основании критериев, которые избираются им самим или помимо него. Легкость жизни может служить таким критерием для людей одного типа. Нельзя сказать, что эта легкость служит смыслом жизни, но, как говори­лось, своеобразным чувством оптимальности жизни, ощущением ее правильности является наиболее доступный способ удовлетворения потребностей. Выбирая стратегию легкой жизни, без затраты уси­лий, человек должен быть готов к тому, что однаж­ды все легко дающееся будет исчерпано. Для дру­гого типа людей таким критерием (или ориенти­ром) служит принцип эгоцентризма, созданный са­мосознанием образ «я», за которым нет определен­ной концепции жизни, кроме «мне нравится», «мне удобно», «я привык поступать так». Для людей третьего типа — принцип соответствия внешним тре­бованиям, поскольку им не приходилось даже заду­мываться, чего они, собственно, хотят и как они обычно поступают, для четвертого — принцип следо­вания общественным целям, интересам и т.д. Одна­ко определенный способ (или принцип) жизни не всегда выбирается человеком в соответствии со стро­го продуманной системой жизненных правил, уста­новок, а часто случайно, когда жизнь сама застав­ляет рано или поздно на чем-то остановиться.

Именно поэтому каждый человек должен найти возможность, даже когда нет ни времени, ни усло­вий, осознать, что можно жить, следуя разным принципам, разным ориентирам. Соответствие лич­ности характеру ее жизни должно быть опосредо­вано самопознанием. Человек должен осознавать и свои способности, и свои личностные качества, та­кие, как инициатива, ответственность, способ мыш­ления, способ организации времени, не говоря уже об особенностях своего характера. Говоря о само­познании, мы не имеем в виду только логический, рациональный способ познания себя. Убедиться в своих возможностях чаще всего удается в жизнен­ных испытаниях, противоречиях, увидев себя глаза­ми других людей, и т.д. Но такие итоги нужно под­водить постоянно, чтобы осознать самого себя, свои жизненные критерии, ценности. При этом самопозна­ние не должно становиться самоцелью.

Познавая себя, человек может научиться «приме­ривать», мысленно «прикидывать» на себя предстоя­щие, предлагаемые или соблазняющие на первый взгляд жизненные возможности, ситуации, дела, статусы. Такого рода жизненная рефлексия у мно­гих происходит только постфактум, после того, как события или поступки совершены. «За это не нужно было браться», «с этим не нужно было связывать­ся» — так говорит себе человек, который, взявшись за непосильное дело, терпит неудачу, попадает в сложные взаимоотношения. Но рефлексия вполне может предварять поступки, действия, выбор че­ловека, не соответствующие его склонностям, спо­собностям, чертам личности, уровню профессиона­лизма, осуществляясь своевременно и заблаговре­менно.

Несовпадение у большинства людей реальных и идеальных качеств (как показывают специальные исследования самооценки) рассматривается в психо­логии как своеобразное противостояние «я» идеаль­ного и «я» реального. Интересно, что, осознавая свой идеал, его отличие от своего реального «я», многие люди не стремятся себя изменить. А в этом-то и заключается важнейшая потребность лично­сти — потребность в саморазвитии. Самосовершен­ствование (саморазвитие) включает, на наш взгляд, процесс приобщения к культуре (своего общества, своей эпохи), постоянное повышение уровня своих знаний (в процессе непрерывного образования, по­полнения имеющихся знаний новыми) и, наконец, процесс активной реализации себя в жизни (в тру­де, творчестве). Самосовершенствование — это такая жизненная стратегия, в которой человеком осу­ществляется поиск более адекватных своим возмож­ностям путей их реализации, воплощения в жизни. Для зрелой личности этот поиск необходимо не меньше, чем для личности формирующейся. При этом не существует идеального принципа в осу­ществлении такого поиска. Самосовершенствование происходит неполно (или невозможно совсем) не только в том случае, если отсутствует один из выше­названных процессов, но и в том случае, если пути самореализации личности выбраны неадекватно ее возможностям.

Наиболее тонким и непосредственным критерием адекватности личности и жизни, имея в виду, конеч­но, ее конкретную ситуацию, род занятий, конкрет­ные события, дела и т.д., является способность к удовлетворению, или ценностному переживанию. Среди множества разнообразных жизненных чувств — страха, грусти, гнева, зависти, злобы, ра­дости — существуют чувства, которые дают нам ощущение подлинности, полноты данного момента жизни, ее данного состояния, достижения.

Так, многие люди могут изучать прекрасные про­изведения искусства, не переживая эстетического чувства; пытаясь что-то понять в картине, как-то ее интерпретировать, они не способны пережить эстети­ческое наслаждение. Аналогичны и особенности пе­реживания ценностности жизни: стремление к пере­живанию не всегда порождает само переживание, оно может возникнуть (или не возникнуть) только в результате определенного адекватного соотноше­ния личности с жизнью.

В детстве ребенок не связан с жизнью необхо­димостью, долгом, ответственностью, поскольку его потребности удовлетворяют взрослые, а он только пассивно потребляет, ничего не отдавая взамен. Однако именно в этот период он свободно проявляет, апробирует свои способности, возможности, развивая их под руководством взрослых. По мере взросления к нему уже предъявляют определенные требования, он вынужден приспосабливаться к окружающим условиям. При этом формируется потребность лич­ности в автономии, возникает концепция «я», кото­рая в последующем дает возможность личности осо­знать себя как целостность и апробировать свою способность целостным образом соотноситься с жизнью. Разные типы людей во взрослой жизни уже по-разному соотносятся с жизнью: одни в основном приспосабливаются к ее требованиям, другие — при­спосабливают условия жизни к своим требованиям, третьи — постоянно разрешают противоречие меж­ду собственными требованиями и требованиями жиз­ни и т.д.

Очень  часто  стратегии  жизни,  как  отмечалось, складываются стихийно. Они могли бы быть более оптимальными, если бы строились на основе учета всех индивидуальных типологических особенностей личности. Зная себя, человек мог бы избегать  тех видов деятельности, которые требуют от него осо­бых, несвойственных ему качеств, не соответствуют его возможностям организации времени, и стремить­ся к тем, где его особенности могли бы проявиться оптимально. Он мог бы избегать социальных ролей, чуждых ему, и искать те, которые развивали бы его данные.  Трудно  быть  педагогом так называемому интроверту, т. е. обращенному в  себя,  малообщительному, малоразговорчивому человеку. И, тем не менее, многие люди тратят огромные волевые усилия на  преодоление несоответствия своих типологиче­ских особенностей и жизненных обстоятельств, которые они выбрали сами или позволили их себе навя­зать. Еще более трагичны такие соотношения лич­ности и жизни, при которых она либо не может в полной   мере проявить присущие ей способности, либо теряет их.                                                           

Психологические и личностные потери, к сожалению, сопровождают весь жизненный путь человека. Например, условия воспитания и образования в школе приводят ко многим личностным потерям: активности, инициативности, способности к обще­нию, чувства товарищества, умения согласовывать свои действия с другими людьми, уважения к взрос­лым. Гармоничная для каждого возраста связь между словом и делом, поступком извращается. Дети, особенно подростки, видят бесчисленные при­меры нарушения взрослыми этой связи: ложь, без­ответственность поступков и т.д. Еще не проанали­зирована психологическая роль в этом разрушении телевидения. Можно представить себе, как придет к преступлению человек, никогда не видевший пре­ступлений, не знающий, что такое убийство: он дол­жен пройти свой психологически личностный путь к этому преступлению. Его может толкнуть на это либо сильнейший аффект, либо неразрешимые, выстраданные жизненные противоречия. Совершенно иным оказывается смысловое пространство совре­менного подростка, который уже тысячи раз увидел и знает, что такое преступление. Нарочито заостряя постановку проблемы, можно сказать, что в первом случае переживание является причиной поступка, действия, во втором — действие воспроизводится, чтобы испытать переживание.

Ситуативность жизни навязывается личности и тем самым либо затрудняется, либо вообще не возни­кает способность к формированию обобщений, стра­тегий, перспектив жизни. Человек начинает плани­ровать свою жизнь по совершенно иным критериям, делать то или иное дело по мере его срочности, внешней необходимости и перестает формировать собственные планы. Возможность располагать собой, условиями своей жизни исчезает, а вместе с ней исчезает и соответствующая способность строить стратегию жизни.

Так личность лишается возможности органично связать во времени, согласно внутренней логике, все сферы своей жизни, равномерно и сообразно внут­ренним ценностям распределить свою активность не функционально, а осмысленно. Следовательно, не формируется ответственность за свою жизнь, исче­зает инициатива, жизнь становится безличностной, т.е. складывается помимо воли личности, страте­гия превращается в пассивную.

Способность человека выработать и осознать свою устойчивую жизненную позицию, отделить сущест­венные отношения, из которых складывается эта позиция, от случайных общений, случайных бес­смысленных встреч и отношений, осознать дело своей жизни и отделить его от мелких, преходящих, формальных дел и есть жизненная стратегия. Она по самому большому счету есть способность огра­дить свою жизнь от всего мелкого, суетного, навя­занного и внешнего. Говоря о внешнем, мы не имеем в виду необходимость, требования общества, окру­жающих, которые не являются случайными, по­скольку они составляют объективную характерис­тику жизни человека. Но можно и нужно задумать­ся и о преодолении стихийного, стереотипного, слу­чайно навязанного способа жизни, когда с челове­ком как бы помимо него самого что-то происходит, в чем он вынужден участвовать.

Конечно, введенная нами категория субъекта жизни, который способен сам направить события, изменить ход своей жизни, на первый взгляд, явля­ется научной абстракцией, идеалом. Однако эта абстракция нужна, чтобы донести до сознания каж­дого человека такую возможность, чтобы перенести идеал из тех социальных высей и далей, которыми человек сплошь и рядом живет (и которых никогда не достигает), в те выси и дали, которые доступны воле отдельного человека,— в перспективы его соб­ственной жизни. Будет заблуждением считать, что тем самым личность перестанет активно участво­вать в общественной жизни и, всецело посвятив себя личной жизни, останется во власти мещанских цен­ностей. Наиболее полноценны, уже в смысле обще­ственном, узкосоциальном, люди счастливые, удо­влетворенные, живущие собственной жизнью.

 

3. Типология личности и стратегия жизни

В данной книге речь шла о типичных особен­ностях организации времени, мышления, инициа­тивы и ответственности личности. Резюмируя, мож­но высказать ряд соображений о том, что же такое типология личности, как она строится, чем отли­чается от индивидуальных различий и, наконец, как связана с жизненной стратегией. В советской пси­хологии (в отличие от зарубежной, где издавна строились различные типологии) долгие годы пре­обладал взгляд на личность, который отвечал опре­деленному социальному стандарту и предполагал, что существует один тип личности — советский че­ловек.

Между тем за последние годы уже за пределами науки возник огромный интерес к гороскопам (сво­еобразным личностным календарям), определяющим индивидуальные черты, особенности поведения (вплоть до любви к власти и умения одеваться). Но, критикуя «научность» этих календарей, следует подумать о том, какой человеческой потребности отвечает это увлечение и, главное, правомерно ли выделять разные типы людей. По-видимому, в этом кроме неистребимого интереса человека к своей судьбе проявляется и потребность в самопознании, желание знать свои психологические особенности и качества личности. Стандартизация общественной жизни, которая долгие годы выравнивала всех лю­дей, все же не сумела до конца истребить этого интереса к индивидуальному, особенному в другом и в самом себе.

Психология обязана давать тот материал, те средства и язык, с помощью которого научно и вместе с тем жизненно могут быть описаны, схва­чены и познаны разные качества разных типов лю­дей, а вместе с ними своеобразные профили их жизни. На наш взгляд, типология не является са­моцелью и тем более не может быть средством простой классификации людей, за которой обычно скрывается желание доказать, что один — лучше, другой — хуже. Типология, или типологический подход, тем отличается от индивидуального, что число индивидуальных различий бесконечно и в своем пределе ведет к утверждению неповторимости каждого. Между тем в разных типах представлено и определенное разнообразие (отличие одного типа от другого) и сходство, поскольку в один тип вклю­чается множество людей с некоторыми вариациями присущих данному типу особенностей. Тип челове­ка — ключ к его истории, жизни, ее коллизиям, удачам. Например, построение типологии актив­ности позволило нам не только констатировать ее отсутствие, но и показать причины пассивности, безынициативности: у одного типа эти причины ухо­дят в далекое детство, у другого они связаны с внут­ренними противоречиями, у третьего — с взаимоотношениями в группе, которые блокируют актив­ность.

Используя научные данные о своем типе органи­зации времени, особенностях мышления, сознания и т.д., каждый человек может строить свою страте­гию жизни. Например, зная свои особенности орга­низации времени (трудности или преимущества ра­боты в одном из многих режимов времени), человек сможет выбирать более адекватные для себя ситуа­ции, предпочитать работу в подходящих для себя режимах, избегать трудных режимов и т.д. Это стратегия учета своих наличных возможностей. Но при тех же знаниях своих особенностей возможна и другая стратегия — стратегия развития способ­ности к рациональной организации времени, стрем­ления к работе в трудных для себя режимах. Это будет своего рода стратегия развития, совершенствования своих психических возможностей, а не просто учета своих особенностей. Возможна и третья стра­тегия — избегание неадекватных для себя условий, трудных ситуаций, видов работы, общения и т.д.

Это же относится к таким качествам, как ини­циатива и ответственность. Человек, зная, что ини­циативные качества у него особенно развиты, а чувство ответственности несколько занижено, может оптимально «использовать» их в жизни, работая там, где нужны инициаторы, и избегая тех участков, где за свои инициативы нужно отвечать. Это стра­тегия использования наличного. Но и в данном слу­чае возможна развивающая стратегия, суть кото­рой — формировать у себя чувство ответственности, искать трудные для себя задачи, брать на себя от­ветственность, подавляя неуверенность.

Если человек, чтобы не стать инвалидом, не дол­жен поднимать веса, превышающего его физические возможности, то он в такой же мере не имеет права пренебрегать своими психическими особенностями, превышать «нагрузку» на них. Однако часто полу­чается именно так, поскольку психические особен­ности людей сплошь и рядом мало известны даже им самим. Если сегодня так остро встал вопрос об экологии природной среды, то не менее важна про­блема психической экологии — бережного, рацио­нального использования психических возможностей, психических особенностей людей. Такой должна быть не только личная, но и социальная стратегия. Однако бытует представление, что психика — это постоянное средство, которое всю жизнь должно нам безотказно служить. Между тем если старится тело человека, если оно уродуется в результате непра­вильного образа жизни, то психика в еще большей мере подвержена «износу» и даже ломке. При не­подлинной жизни сильные побуждения, стремления, порывы исчезают, глубокие чувства притупляются, при жизни убогой они вообще не развиваются, мыш­ление остается бедным, сознание — поверхностным, а сама личность — грубой, пассивной, примитивной. Психика, которая могла бы возвысить внутренний мир человека до вершин человеческого духа, запи­рает его в мир телесных радостей и элементарных потребностей.

Но пока общество еще недостаточно учитывает психические особенности людей, человек должен сам бережно и разумно расходовать этот потенциал своей жизни, адекватно его использовать и охра­нять. Он должен научиться не только согласовывать свои намерения и действия, но и придавать единст­во, цельность своим разнообразным психическим свойствам. Если у человека есть способности, но нет силы воли, характера, то эти способности в конце концов бездумно растрачиваются. Если мотив, жела­ние не поддержаны волевым усилием, то могут ис­чезнуть, не воплотиться в цель, если чувства выхо­дят из-под власти ума, то человек перестает конт­ролировать свои поступки и т.д. Слаженность, со­гласованность всех модальностей, «инструментов» психической жизни личности умножает его жиз­ненные возможности, и наоборот.

Способность действовать, общаться, познавать (прежде всего мир людей и человеческих отноше­ний), а также способность к организации времени есть высшие жизненные способности. Если способ­ность к организации времени сочетается с интеллек­туальными особенностями оптимальным для данной личности образом, то она действует своевременно и адекватно. Знание человеком своих высших лич­ностных жизненных качеств дает ему возмож­ность стратегически использовать их и наиболее оптимально сочетать. Ум, чувство, воля действуют слаженно или вступают в противоречия, рассогла-суются друг с другом в зависимости от того, на­сколько личность способна к саморегуляции, само­контролю, насколько она стремится к гармонии. Способность к организации времени, использованию особенностей своего мышления, направлению своей активности (инициативы и ответственности) может стать предметом самосознания и самоорганизации, может согласовываться, изменяться, совершенство­ваться. Здесь необходима работа самосознания не только по упорядочиванию своих психологических особенностей, но и по их развитию и использованию для выработки собственного способа жизни.

Человек должен осознавать и свои цели, и особен­ности своей психики, и масштабы своей личности, их соответствие-несоответствие обстоятельствам, оп­ределять, что и как нужно изменить для достиже­ния этих целей, в каких пределах, каким спосо­бом что-то нужно изменить, а чем-то и пожертво­вать. Стратегия жизни и есть составление опреде­ленной композиции того, чем обладает, распола­гает личность, что она использует, потребляет, что создает, что от нее требуется и чего она способна достичь.

Такие задачи большего или меньшего масштаба люди решают всю жизнь — ежедневно. Соглашаясь на новую должность, связанную с руководством людьми и большой ответственностью, человек, осо­бенно молодой, радуется получаемой самостоятель­ности, свободе от подчинения другому. Но всегда ли он предвидит, может представить себе те каче­ства, способности, которые окажутся нужны для но­вых обязанностей, всегда ли учитывает, что его не­зависимость может обернуться гораздо большей зависимостью, если эти качества он в себе не сможет быстро сформировать.

Человек должен предвидеть, что при высоких притязаниях мелкие, но быстрые достижения не­избежно приведут к разочарованию, потере смысла жизни. В этом плане стратегия выжидания своего времени, своего часа, стратегия, противоположная погоне за мелкими успехами, благами, почестями, практически всегда оправдывает себя. Боязнь упустить время, упустить свою выгоду приводит к не­разборчивости и потерям в главном: получая жиз­ненные мелкие удачи, человек начинает обманывать сам себя. Жизненная суетливость не имеет ничего общего со своевременностью, которая как раз пред­полагает точный расчет внешних и внутренних обстоятельств для «главного удара». Обладая яркой индивидуальностью, большими способностями, чело­век должен понимать, что стремление достичь цели, «как все» (самым простым, легким и, главное, быст­рым путем), неизбежно приведет к утрате этой инди­видуальности или к утрате высоких целей. И наобо­рот, завышение жизненных притязаний при слабом характере, неразвитых способностях неизбежно при­ведет либо к разочарованиям, либо к утрате нравст­венных качеств.

Очень важно осознать не только свои достиже­ния, но и возможные, иногда даже явно не ощу­щаемые потери, например жизненного времени. Часто такие потери просто неисчислимы. Хорошо, если человек жертвует временем своей жизни, своего цветения, своего восхода, желая уступить дорогу другому, дать ему возможность реализовать себя. Но жаль, когда потоки времени тратятся на пустые разговоры, пустое времяпрепровождение, пустые взаимоотношения, когда люди, обманывая себя, за­полняют этим лучшие часы и годы жизни. Так же бессмысленно и бесцельно тратятся не на того и не на то направленные лучшие человеческие чувства, когда, ничего не получив взамен, человек позже уже оказывается неспособным ни на что высокое и большое. Здесь речь идет не о жертвах ради чего-либо осмысленного, но просто о потерях.

И вместе с тем диалектика жизненных противо­речий требует от личности и способности к риску как значительным, крупным жизненным шагам. Отсутствие чувства ответственности всегда связано со страхом перед таким риском, в результате чело­век хочет только удержать то, что есть и как есть, и разменивает жизнь на «мелкую монету». В зару­бежной психологии существует большое число исследований, посвященных проблеме риска. Конеч­но, проблема риска очень обширна, но для нас су­щественными характеристиками личности является не авантюризм, не тяга к опасностям как тако­вым, а именно смелость, способность отвечать за многое, способность отвечать за радикальные пре­образования, которые особенно ответственны в социальной жизни. Самый глубокий конформизм личность проявляет не тогда, когда соглашается на любые социальные условия, боясь риска, но тогда, когда боится изменить раз и навсегда данные, за­данные условия собственной жизни, придержи­ваясь пассивной стратегии.

Как говорилось выше, среди жизненных условий есть существенные и частные, способствующие и препятствующие целям личности, приятные и не­приятные события, ситуации и т.д. Иногда совер­шенно бессознательно личность вырабатывает осно­вание жизненной стратегии, которое фактически превращается в постоянное условие ее жизни (при­нимать в расчет только приятное, легко достижимое, только полезное и т.д.). Однако тем самым воля личности, активность, устойчивость к трудностям, неожиданностям жизни атрофируются. Таким обра­зом, между складом личности и ее жизненной стра­тегией, позицией и линией существуют прямые и обратные взаимосвязи.

А потери ее не только объективны, но и субъек­тивны, личностны. Подводя итоги проблемы жиз­ненных потерь, о которой шла речь, можно сказать, что личностные потери бывают трех видов. Потери в результате отсутствия условий для развития того или иного качества (его несформированности или последующей утраты сформированного, но не на­шедшего применения качества), потери в результате неадекватного их применения (несоответствия усло­вий жизни или неспособности личности использо­вать свои психические качества), незнания лич­ностью своих особенностей, неумения их развить, направить, соединить с другими, наконец, потери в результате нерешенных жизненных противоречий.

Последний случай потерь может быть исключен, если человек узнает о своих возможностях, типоло­гических особенностях и сумеет компенсировать, правильно использовать в жизни свои сильные и слабые стороны. Но и познание и апробирование их требует особой психологической установки: своеобразной «открытости», готовности к нестандарт­ному, нетрадиционному способу действия.

Способ самовыражения личности, о котором выше шла речь, иногда начинает сводиться к опре­деленному узкому стилю, который человек, подобно покрою платья, боится менять, даже когда он уже вырос из него, когда ему стало тесно в нем. Притя­зания — большие или меньшие — часто также фик­сируются как бы в одном регистре, не позволяя человеку развернуть все разнообразие своей лич­ности, испробовать все ее тональности и тембры. Поэтому познание самого себя, своих личностных особенностей не должно толкать на путь самообре­чения, на путь самоограничения, сведения себя к данному и заданному типу.

Отношение к себе как к субъекту, как к источни­ку жизненных перемен, как к причине событий и поступков позволяет не ограничивать себя рамками своего типа, а выявлять новые, еще никогда не испробованные личностные особенности, стремления, силы. Если, заострив их различие, сравнить европей­ский и восточный типы человека, то окажется, что (согласно общепринятому мнению) западный чело­век растворяется в деле, в известном смысле теряя ощущение своей личности, тогда как восточный — сосредоточивается на рефлексии, замыкается во внутреннем мире, забывая о действии. Эта дилемма нашла свое отражение и в психологическом тезисе, что осознание наступает тогда, когда невозможно действие, старый его способ. Но возможно и осозна­ние себя как деятеля, как источника действия, что и дает возможность особенно взвешенно, продумы­вая разные варианты, совершать его наиболее адекватно.

Подобный тип связи сознания и деятельности является скорее идеалом, потому что прошедшая эпоха была безальтернативной, она предлагала единственный и притом предписанный вариант пове­дения и жизни. Между тем альтернативность есть сердцевина любой стратегии. Она предполагает на­личие способности мыслить вариантами — моделя­ми объективных ситуаций и субъективных реше­ний, поступков. За подобным сознанием, за осозна­нием себя субъектом выбора, субъектом действий, преобразующих наличные условия, лежит особый способ мышления — диалог. Диалогичность мышле­ния, известная древним философам, составлявшая способ их мышления и образ жизни (сократовские беседы, диалоги), была в значительной мере поте­ряна психологами как важнейшая характеристика мышления. Только недавно в некоторых работах начинает раскрываться все значение этой характе­ристики мышления, особенно роль диалога с самим собой. Последний воплощает в себе самую суть диалектичности мышления: за предположением сле­дует возражение, предположение включает множе­ство альтернатив, каждая из которых взвешивается, обдумывается и проверяется. Продумывание вариан­тов, составление разных композиций действий, си­туаций, шагов составляют ядро не только способ­ности к игре в шахматы, но и способности строить жизненную стратегию. Диалог предполагает взве­шивание и обдумывание не только внешней стороны дела, объективных событий, но и собственно внут­ренней. Человек может отдать себе отчет в своих истинных и неистинных желаниях, отбросить, все взвесив, ложные, ничтожные мотивы и низкие по­буждения, оценить свои силы. Таким образом, диа­лог составляет решающий интеллектуальный центр саморегуляции личности. В таком диалоге выра­батываются оценки своих поступков, когда человек мысленно прикидывает и их оценки окружающими, и возможные последствия и выверяет собственные намерения.

В диалоге человек каждый раз заново открывает себя, выверяет свою правоту, осознает вину. В нем он вырабатывает отношение к происходящему. Чело­век не может одинаково активно действовать по внутреннему убеждению и принуждению. Поэтому, когда возникает такая вынужденная жизненная ситуация (которых множество или большинство в нашей жизни), он вырабатывает к ней свое отно­шение: пока я вынужден этому следовать, я потерп­лю, но потом буду свободен поступать как хочу, такой ценой я заработаю себе свободу в будущем. Во внутреннем диалоге проверяется и то, что ис­ходит от субъекта,— его собственные активные шаги, поступки и начинания, и то, что предлагает или требует от него жизнь (неожиданно или посто­янно). Внезапные внешние события ломают, меняют наши глубокие и важные жизненные планы, наме­рения. Мы должны достаточно быстро преобразовать их в соответствии с новыми жизненными обстоятель­ствами, требованиями, пойти им навстречу или отка­заться и т.д. Здесь также необходим внутренний диалог, глубокое размышление, взвешивающее все «за» и «против», прослеживающее все цепи взаимо­связей, которые могут возникнуть при том или ином варианте. Между тем наше мышление сплошь и ря­дом поверхностно, поспешно, исходит из плоских альтернатив. Либо все внешнее давит, мешает, нега­тивно, либо, напротив, все увлекательно, интересно и значительно, за чем мы устремляемся по «первому зову», забыв свои намерения, цели, убеждения.

Между тем даже при отсутствии разнообразия во внешней жизни человек всегда благодаря диалогу и многогранности своего мышления может жить увлекательной внутренней жизнью, не всегда лег­кой, приятной, часто трагичной, в силу оторванности от внешнего мира, но глубокой. Как писал Ромен Роллан, «в одном человеке обитает множество раз­ных людей». Борьба между ними, их спор и проти­воречия не так страшны, как стремление все сгла­дить и примирить в себе, заглушить в себе разные мысли и голоса, свести себя к плоскому, одноли­нейному, живущему однообразной жизнью человеку, для которого в жизни нет проблем. Только внутрен­няя диалектика, борьба побуждений, мотивов, диа­лог с самим собой дают человеку при всей труд­ности внешней жизни чувство внутренней свободы, привычку и способность поступать по внутреннему побуждению, с чем и связано осознание себя как субъекта, способного изменить течение событий. Та­кой диалог с собой, такая потребность в рефлексии, в осознании жизненных проблем даже ценой потери на время темпа жизни, ее продуктивности является свидетельством силы, а не слабости духа. Такая глубоко личная потребность выплеснулась сейчас в формах общественной рефлексии, которую Н. Скатов назвал так верно — «дух взыскующий». Он цити­рует Достоевского, который писал: «Недаром заяви­ли мы такую силу в самоосуждении, удивлявшем всех иностранцев. Они упрекали нас за это, назы­вали нас безличными людьми без отечества, не замечая, что способность отрешиться на время от почвы, чтобы трезвее и беспрепятственнее взгля­нуть на себя, есть уже сама по себе признак вели­чайшей особенности» ⁹.

Отсутствие такой внутренней жизни порождает внутреннюю незрелость, неопределенность, неуве­ренность, которая часто прикрывается нарочитой внешней жесткостью, бравадой, властностью. Не разобравшись в себе, такой человек берется руко­водить другими людьми, решать за них, навязывать им свое мнение. У такого человека может возник­нуть чувство осознания себя субъектом, подобное описанному выше, но это чувство — иллюзия, по­скольку он не обладает ответственностью ни за себя, ни за других. Такой тип также был порожден эпохой застоя, когда определенная категория актив­ных людей, нарушив или разрушив внутренний план своей активности, придала ей прямолинейные, жесткие формы и направила на других.

Внутренний диалог ведет к подлинной цельности и твердости, а не к вечным сомнениям, как это может показаться. Обобщая поступки, события, взве­шивая и оценивая их в своем сознании, человек постепенно вырабатывает внутренние принципы и убеждения. Они не всегда так однолинейны и просты, как нам многие годы рисовала художествен­ная и общественно-политическая литература. И на их основе у каждого формируется своя стратегия отстаивания своих убеждений и принципов — и от самого себя, и от «соблазнов» и давлений жизни. Один человек, желая сохранить свои принципы и честь, стремится от всего в жизни уклониться, остаться в стороне. Другой, наоборот, настойчиво проводит их в жизнь, но хочет строить в соответ­ствии с ними жизнь других людей, а не свою соб­ственную. Такие стратегии довольно часто встре­чаются у стариков, поскольку они уже не могут реализовать выработанные принципы жизни, но настойчиво рекомендуют их молодым, не замечая своей навязчивости, авторитарности.

Однако как согласовать наличие постоянных убеждений и изменчивость жизни, ее требований, изменчивость самого человека? Как согласовать верность своим принципам и адекватность изменяю­щейся действительности? Эта проблема является одной из самых сложных в разработке стратегии жизни. Основной подход к ее решению, на наш взгляд, заключается в следующем. Безусловно, принципы, идеалы, убеждения требуют их отстаива­ния, и не только внешнего, но и внутреннего, по­скольку внешние уступки часто ведут к внутренним компромиссам. Когда человек не может отстоять свои ценности, ему приходится идти на жертвы, потери, о которых выше шла речь, т.е., сохраняя одно, терять что-то другое — дорогое и значитель­ное. Наконец, природа и убеждений, и подлинных ценностей такова, что, будучи постоянными, они отличны от всяческих канонов, жестких правил.

Поэтому, сохраняя и защищая свои ценности, а особенно выбирая путь их реализации в жизни, че­ловек должен уметь одно — каждый раз обдумы­вать, взвешивать, принимать нужные решения в новых обстоятельствах. В этом смысле способность к осознанию, диалогу, размышлению, о которой все время шла речь, отвечает изменчивости, новизне жизни, не предавая убеждений и принципов чело­века. Жизненные принципы — это не рецепты на все случаи жизни. Именно человек, обладающий ими, должен постоянно ставить перед собой проблемы, как поступить в новых, изменившихся условиях, какое решение принять с позиций своих принципов. Сущность жизненной стратегии — решение жизнен­ных проблем в соответствии со своими принципами.

Действие, которое выражает отношение человека к миру, к другому человеку, в котором он воплощает свои принципы и убеждения, смелый, открытый шаг человека в сложных жизненных обстоятель­ствах называется поступком. Таковым, например, было обращение Ф. Раскольникова к Сталину с открытым письмом в условиях всеобщего молчания. Своим поступком человек может подписать себе смертный приговор, один лишь поступок может выразить весь смысл его жизни. Одним поступком может быть изменена жизненная позиция самого человека, поскольку он, желая выразить свой протест, закрывает себе возможность дальнейшего благополучия. Можно рассматривать как поступок дарование жизни побежденному врагу и другие проявления великодушия, смелости, принципиальности. Посту­пок отличен от обычного поведения, в котором соеди­няются с перевесом в ту или иную сторону внутрен­ние и внешние, но достаточно обыденные, текущие побуждения. Поступок отражает личность. Глубо­чайший анализ проблемы поступка — его единствен­ности, его смысла, его переживания — предпринял М. М. Бахтин в работе «К философии поступка». «Каждая мысль моя с ее содержанием есть мой инди­видуально-ответственный поступок, один из поступ­ков, из которых слагается вся моя единственная жизнь как сплошное поступление, ибо вся жизнь в целом может быть рассмотрена как некоторый слож­ный поступок: я поступаю всею своею жизнью, каж­дый отдельный акт и переживание есть момент моей жизни — поступления». Такое понимание жизни как поступления совпадает с нашим понятием стра­тегии в подлинном ее смысле — как активной жиз­ненной стратегии.

Поступок как выражение и реализация сущности человека, как борьба за свою сущность в любых жизненных обстоятельствах присущ только субъекту жизни. Поэтому в понимании поступка мы следуем С. Л. Рубинштейну, который видел в нем такое прояв­ление субъекта жизни, которое меняет жизненное соотношение сил, меняет расстановку людей, возвра­щая побежденному нравственное превосходство над победителем, и т.д. Поступком субъект жизни выра­жает свое отношение к происходящему, не совпа­дающее со всеобщей оценкой или позицией.

Смысл поступка определяется не только субъек­том, который выражает им свое отношение к челове­ку, к делу, к событию, но и контекстом (как отме­чает Бахтин), ситуацией, в которой и благодаря ко­торой данный поступок приобретает особую смелость, неординарность, социальное значение (а иногда вопреки намерению субъекта превращается в фарс).

Джавахарлал Неру дал глубокое философское осмысление проблемы поступка как социальной стра­тегии человека, анализируя такие политические по­ступки, как голодовка. Он показал, что бездействие иногда приобретает смысл действия — поступка. Непротивление злу насилием и известная пассив­ность — суть всем известной философии жизни Льва Толстого. Неру доказал, что пассивность (голодовка как пассивное непротивление) в некоторых случаях равносильна активной политической борьбе. Иными словами, и бездействие, неучастие может принять форму поступка, стать выражением социального про­теста в определенном политическом контексте. Но самым страшным и трагическим оказывается такое соотношение, когда люди в силу социальной ситуации оказываются не в состоянии совершить поступок, будучи по природе принципиальными и активными.

Когда люди, подобные Бухарину, боровшиеся за дело Советской власти, вступили в конфронтацию с другими социальными силами, лицами и группами, представлявшими эту власть, они оказались в со­циально трагической, безысходной ситуации: они не могли бороться против своих, тогда как «свои» боро­лись с ними как с врагами. В период 50-х годов Рубинштейн решал сознательно эту задачу: как, не борясь со своими, не уступать своих позиций, сохра­нить верность себе и своим социальным идеалам. Он выработал свою стратегию жизни, свою филосо­фию — «отступая (т. е. не сопротивляясь), не усту­пать». К сожалению, его жизнь сложилась так, что эта стратегия была основной стратегией его жизни *.

Если отношение к жизни оказывается пассивным, стандартным, подражательным, то можно говорить о массовом, типичном для людей поведении, способе жизни, стандартных жизненных позициях. Эпоха застоя породила такие социально-психологические стратегии, которые выражали добровольность подчи­нения принуждению. Это проявилось в расцвете пси­хологии «старательности», «угодничества», в посто­янной готовности демонстрировать свою старатель­ность и т.д. Стоящие «наверху» априори наделялись властью. Мало кому приходило в голову требовать доказательств правомерности их власти. Признание власти выражалось в необходимости беспрекослов­ного подчинения. Специфика индивидуального созна­ния была такова, что оно принимало на веру все социальные правила, нормы, распорядки. Личность должна была либо подчиняться существующему пра­вопорядку, либо оказаться вне общества, вне закона.

Построенное на вере в справедливость и «пра­вильность» общественной жизни сознание исключало сомнения, возражения, вопросы — оно было безаль­тернативным. Социальное мышление становилось ри­туальным, констатирующим, «верующим». Поэтому и в личной жизни, личных судьбах исчезала способ­ность людей к поступку. Люди не поступали так или иначе, что предполагает выбор, альтернатив­ность, обоснованность поступка, а «вели» себя как «надо».

Наиболее распространенной среди пассивных стратегий оказалась стратегия психологического ухода. Выше, когда уход рассматривался как не­способность разрешить противоречия жизни, как стратегия перехода в новую область жизни, как бы свободную от противоречий, как бы открывающую возможность «все начать сначала», не был отмечен один принципиальный момент. Стратегия ухода от противоречий как признание поражения в данной области жизни, как признание своей неспособности разрешить сгустившиеся противоречия является тем не менее пусть иногда и иллюзорной, но стратегией надежды, т.е. уход, избежание одного почти всегда связано с новой жизненной перспективой. Это либо новая семья, новая, «хорошая» (в отличие от преж­ней, «плохой»)

 

* Когда еще в расцвете своих творческих возможностей, в разгар активной общественной деятельности он был вынужден оставить преподавание философии в Одесском университете и уйти (став директором одесской публичной библиотеки) в под­валы-книгохранилища, то он отступил, но не уступил. Он повел свое наступление несколькими годами позже, когда, ознакомив­шись со всем богатством мировой психологической науки в библиотеке, ставшей его вторым университетом, он вошел в совет­скую психологию, чтобы произвести в ней полный переворот, разрешить ее кризис и заложить основы нового здания совет­ской психологической науки. Он оказался вынужден отступать и в пятидесятых годах, когда и его настигли гонения, как и других крупных ученых, но не уступил, не сломился ни физи­чески (несмотря на преклонные годы), ни морально и, лишенный постов и званий, унижаемый «проработками», продолжал еще целых десять лет, до самой последней минуты жизни, создавать труды о личности и человеке. Заложенные в этих трудах идеи способны были поддержать человека тогда, когда социальные условия достигли полной бесчеловечности, посягая на его жизнь, достоинство, внутренний мир.

 жена, новая, лучшая работа. Но не всегда уход, т.е. изменение внешней жизни, спасает жизнь внутреннюю. Некоторые формы уходов оказа­лись равносильны внутренней гибели и жизненному тупику. Таким уходом стало массовое пьянство — стратегия забвения реальной жизни и предательство жизни внутренней. И если сотни страниц пишутся о пьянстве как традиции и ритуале, то хотя бы одна должна быть написана о нем как об уходе от жизни.

Поведение людей в эпоху стагнации становилось безличным. За стандартными, типичными дейст­виями, как за ширмой, люди стремились скрыть свои действительные цели и намерения. Мы сегодня много говорим о теневой экономике, но нельзя забывать и теневую психологию. Стратегии состояли не только в том, чтобы достичь своих личных целей, но и в том, чтобы замаскировать их, придать им форму общественно полезных и общественно одобряемых действий. И вероятно, можно вспомнить целую гале­рею лиц, которые в открытую пользовались благами общества, поскольку остальные безусловно призна­вали за ними это право. Смешение правды и реаль­ности поступков и психологической неправды, двой­ственности имело для психологии людей разруши­тельные последствия. Именно поэтому необходима перестройка «рабского» (по выражению Гегеля) со­знания как предпосылка для возрождения и развития способности, умения совершать поступки, строить сознательные стратегии.

Социологический анализ сегодняшних обществен­ных тенденций — различных форм демократических движений, типов противоречий между старыми, бю­рократическими формами и новыми, критическими и конструктивными — не может дать ответа на основ­ной вопрос: как пойдет перестройка внутренних тен­денций личности, как возродятся ее собственные жизненные силы? Сегодня мы можем лишь констати­ровать, что перестройка психологии, мышления, со­знания одних людей происходит стремительно, тогда как другие сохраняют свой консерватизм, пассив­ность, продолжают действовать по стереотипу. По­этому очевидно, что хотя в целом внутренняя пере­стройка зависит от общественных тенденций и усло­вий, но эта зависимость опосредована самой лич­ностью, ее жизненной позицией. Она будет (или не будет) осуществляться только ей самой.

В период стагнации активность некоторых людей противоречила социальным условиям, тогда как в настоящее время, напротив, обстановка содействует активности, но часть людей отвечает на нее привыч­ной внутренней пассивностью. Это противоречие, или несоответствие, внешнего и внутреннего должно быть устранено. Внутреннее пробуждение возможно только одновременно с ликвидацией такого противоречия.

Все типы людей расположены как бы между двумя полюсами, между которыми находится центр их жиз­ненного равновесия. На одном из полюсов (на кото­ром и оказывались многие люди в предыдущую эпо­ху) происходило неадекватное, бессмысленное расхо­дование активности, способностей, совершалась рас­трата душевных сил. Жизнь людей, оказавшихся на этом полюсе (не уравновешенных с социальными условиями, а в конечном счете и с самими собой), была подобна бессмысленной хищнической растрате природных богатств. Незнание человеком своих осо­бенностей, неумение адекватно (к месту, времени и жизненным задачам) расходовать свои психические данные (или социальная невозможность их полно­ценного применения) приводили в одних случаях к неадекватному перенапряжению, в других — к бес­смысленной растрате сил. Имела место экстенсивная эксплуатация человеком своих психических данных. Например, для достижения трудно дающегося со­циального успеха, положения, как говорилось, чело­веку приходилось поступаться не только своими принципами, но и лишать себя свободы самовыраже­ния, а тем самым ограничивать свои способности, отказывать себе в удовлетворении естественных потребностей, в результате чего и возникали внутрен­ние диссонансы, несоответствия.

Для типов, расположенных на другом полюсе, характерно оптимальное, т.е. разумное, плодотвор­ное, применение способностей и душевных сил. Соот­ветственно этим полюсам строятся оптимальные или неоптимальные жизненные стратегии. При оптималь­ном соотнесении человеком своих возможностей с жизненными задачами происходит не только их разумное использование, применение, но и постоян­ное восстановление, возрождение, умножение.

Таким образом, экстенсивный или интенсивный способы существуют не только в сфере организации экономики, промышленности и земледелия, они явля­ются различными способами организации жизни, благодаря которым по-разному расходуются психиче­ские, личностные и в конечном счете жизненные силы человека.

Неоптимальные жизненные стратегии обнаружи­вают не только отсутствие гармонии, всесторонности личности (которая лишь рекламировалась в годы застоя), но ее дисгармоничность, ее несоразмерность самой себе, ее внутренний разлад. А стратегия жизни в таких случаях являлась своего рода «борьбой с недостатками», поскольку растраты в одном влекли за собой внутренние дисгармонии, которые снова нужно было уравновесить или чем-то компенсиро­вать, и так без конца.

Именно с точки зрения интенсивного или экстен­сивного расходования психических сил человека можно понять процесс развития или антиразвития личности. Психологами обычно подчеркиваются ог­ромные возможности, потенциал психического раз­вития, а в качестве примеров описываются особен­ности развития и совершенствования органов чувств (изощренность вкусовой способности дегустатора, тонкость и совершенство слуха пианиста и т.д.). Однако отсутствует описание процессов совершен­ствования высших жизненных и личностных спо­собностей, не связанных с тем или иным видом профессиональной деятельности. Между тем совер­шенствуются не только психофизиологические спо­собности, но изменяется глубина и сила мысли, возрастают интеллектуальные интересы, а вместе с этим усиливается, оттачивается мотивация жизнен­ных достижений, воля, настойчивость личности в реализации принятых решений, уверенность в своей правоте. Жизненные силы такой личности возраста­ют, умножаются.

Практика жизни свидетельствует, что стойкие жизненные интересы, проверенные временем, стано­вятся привычкой, умением, не требующим допол­нительных усилий и затрат. На основе прочных жизненных ценностей и интересов складывается верный образ самого себя, своего «я», поэтому не возникает необходимость каждый раз заново приводить в соответствие свои возможности с целями и задачами жизни (что и требует лишних психических затрат — при экстенсивной жизненной стратегии).

Если к началу включения человека в активную социальную жизнь образ своего «я» сформирован, то социальные требования воспринимаются им объективно и адекватно (позитивно или критично в зависимости от их конкретного характера). Каждое требование не вызывает взрыва эмоций, состояний неуверенности, сомнений и т.д., что происходит с человеком, еще не разобравшимся в себе, не опре­делившим своей позиции, а потому неадекватно — бурно, болезненно или поверхностно — реагирую­щим на все окружающее. Человек с несформирован­ным образом «я» выполняемые им (на службе, в семье и т.д.) нормы, требования вначале воспри­нимает болезненно. Затем они переходят в рутинную привычку, которая постепенно переносится и на лич­ную жизнь. Эти нормы, стандарты, сначала чрезмер­но переживаемые, занимают сознание, вытесняя необходимую работу над собственными целями, проблемами, а затем, напротив, выполняются по привычке, без всякого внутреннего отношения, жи­вого интереса, чувства. Такое равнодушие в жизни парализует личность в целом. Начинают совершать­ся только вынужденные, внутренне не выношен­ные, не обдуманные действия. Собственно замыслы отступают на задний план перед постоянными жиз­ненными требованиями. Несложившийся образ са­мого себя заменяется социальным стандартом. Жиз­ненные стандарты, характеризующие способ жизни, отрицают ее внутренний смысл, сохраняя одну форму.

Стандарты — это совокупность готовых приемов (действий, поступков, решений), которые уже не изменяются в зависимости от внутреннего содержа­ния жизни человека, его целей, даже «здравого смысла» (а ведут к их постепенной утрате). Дей­ствия, требуемые окружением от человека, выступая по отношению к нему как вынужденные, случайные, одновременно требуют от него либо постоянной го­товности — стереотипов, либо чрезмерных психиче­ских затрат, но в том и другом случае оказываются либо психически не подкрепленными, либо личностно несостоятельными. Так происходит неадекват­ная растрата психической и личностной активности. Набор стандартов (самых различных в разных об­ластях жизни) не дает личности удовлетворенности, не ведет к возрастанию жизненной психической активности. В свою очередь неудовлетворенность порождает различные компенсаторные стратегии, когда больное самолюбие толкает на неадекватные поступки, вызов, риск или полную пассивность, страх начать собственное серьезное дело. Противо­положным полюсом по отношению к стереотипному способу жизни является творческая поисковая мо­дель организации жизни, при которой личность не удовлетворяется готовыми рецептами и стандарта­ми. Обычно много говорят о творчестве в труде, в деятельности, но редко задумываются, в чем со­стоит творчество жизни. Если все условия жизни социально даны и даже заданы, неизменны, жестки, то как возможно творчество? Тайна жизненного пути личности в том, что при видимой (и даже очевидной) данности условий ее жизни реально она создает эти условия сама, ищет их и творит. Ей не дано будущее, в которое она строит мост, не имея всех будущих опор. Данные ей условия существуют в самых разнообразных формах — требований, возможностей, ситуаций, задач, в фор­мах позитивных и негативных, значимых и не­значимых для данной личности. Многие условия скрыты, личность должна их выявить или даже создать, воссоздать. Творчество начинается с того, что личность конструирует из этих условий жизнен­ные задачи (а не принимает их как готовые), рас­сматривая одно — как данное, другое — как тре­буемое, искомое, одно — как желательное, другое — как вынужденное. Она выявляет жизненные пробле­мы, которые порождаются соотношением ее целей и жизненных данных, определяет пригодные или не пригодные для их достижения средства. Она, нако­нец, конструктивно решает их, рассчитывая усилия, затрачиваемые на эти решения, определяет их про­порциональность, приемлемую или неприемлемую «цену». Творческая модель организации жизни, деятельности требует от личности пролонгированной активности, умения максимально варьировать свои действия, находить неожиданные решения, абстра­гироваться от всего незначимого, несущественного, преходящего.

Творчество жизни — в избежании бесконечных проб и ошибок, из которых складывается стихийная, эмпирическая жизнь. А это в свою очередь дается особой способностью личности к гармонии, к свое­временности, к конструктивности. Как кисть мастера интуитивно находит оптимальные пропорции кра­сок, так личность вырабатывает и шлифует мастер­ство своих жизненных решений, интегрируя в них все силы ума, воли, чувства. Конструктивность жиз­ненной стратегии не только во внешнем действовании, но и в способности к накоплению и осозна­нию своих душевных сил, в мужестве, в умении противостоять негативным случайностям, выдержи­вать жизненные удары и собственные поражения.

Развитие, таким образом, это не только уровень и качество психических процессов, даже не совершен­ство отдельных личностных свойств, способностей, но конструктивный творческий характер способа жизни личности. Для характеристики развития лич­ности уместно понятие личностной зрелости. Под зрелостью имеется в виду способность человека к пропорциональному жизненным задачам расходо­ванию, продуктивному применению своих личност­ных возможностей и особенностей своего типа лич­ности. Только зрелый человек затрачивает пропор­циональные усилия на значимые и незначимые дела, владеет способностью к саморегуляции, кото­рую можно назвать жизненным самообладанием. Только зрелый человек способен своей волей опре­делять и направлять ход событий и расстановку сил в своей жизни. Он сам формирует ситуации жизни, предлагает и задает стиль общения, влияет на окру­жающих его людей. Стандартные стратегии или способы организации жизни иногда оказываются более легкими для реализации, иногда более эффек­тивными социально. Но внешнедетерминированный, следующий социальному стандарту тип людей, в первую очередь успешно выполняя обязательные дела, не способен скоординировать свою жизнь в целом со своими потребностями.

Преобладание внутренней детерминации в организации жизни есть проявление своеобразного эго­центризма. Однако последний отнюдь не всегда сов­падает с эгоизмом, не служит показателем «зацикленности» человека на своей персоне, не связан с отрицанием авторитетов и т.д. Эгоцентризм означает, что происходит преломление внешней детерминации через внутренние условия, следовательно, имеет место единая внутренняя логика, исходя из которой все внешнее принимается или отвергается, преобра­зуется и осуществляется. Эгоцентрическая личность поэтому не подвержена излишней тревожности, различного рода страхам и переживаниям, прису­щим внешнедетерминированным людям. Она способ­на к охране своего «я», своих жизненных границ, своих интересов, своего способа жизни. Образ «я» таких людей, способность к рефлексии — к само­контролю, к самосовершенствованию позволяет им достичь такой гибкости и динамичности в органи­зации своей жизни, которая недоступна внешнеде­терминированным, ситуативно ориентированным лю­дям.

Однако возможен и такой тип внутренней детер­минации, когда человек перестает активно относить­ся к внешнему миру, замыкаясь в себе. Такой тип людей относительно легко переносит тяготы жизни, так же как и относительно равнодушно встречает ее радости — в силу удаленности его внутреннего мира как от плохого, так и от хорошего. Такой тип эгоцентрика скорее работоспособен, чем активен, не предприимчив, не инициативен, но вынослив, про­являет устойчивость.

Напротив, человек с конфликтным соотношением внешнего и внутреннего обычно неустойчив, склонен к преувеличению внешних требований или внутрен­них возможностей, а потому мало способен к про­лонгированной организации своей жизни, к после­довательности жизненных шагов, к обоснованности жизненных решений. Ему не свойственна стабиль­ность, надежность, постоянство и способность к ясным, внутренне обоснованным решениям, которые присущи эгоцентрику. Постоянный конфликт между внешним и внутренним приводит к быстрому исто­щению психических и нервных сил, падению работо­способности и даже жизнеспособности. Такие люди многое обещают, но малого добиваются, даже для самих себя.

Гармония внешнего и внутреннего у эгоцентриче­ского или творческого типа личности, как и гар­мония всех «составляющих» внутреннего мира, всех жизненных проявлений и притязаний, достигается не за счет раз и навсегда осуществленного соеди­нения, суммирования внешних и внутренних жиз­ненных координат, а именно за счет их постоянного согласования посредством целенаправленной конст­руктивной активности личности.

Однако внешнедетерминированный тип людей, склонных к принятию готовых стереотипов, делится на существенные подтипы по характеру жизненных стратегий. Как говорилось, существуют ситуатив­ные, функциональные типы людей, которые облада­ют высокой активностью, направленной на лучшее схватывание и быстрейшую реализацию той или иной ситуации, того или иного стандарта. Это гиб­кие люди, которых можно назвать тактиками. Фак­тически они не способны к построению собственной жизненной стратегии (если не считать стратегией способность плыть по течению и приспосабливаться к требованию момента). Но среди внешнедетерминированных лиц резко выделяется тип консерваторов. Его характеризует отсутствие гибкости в восприятии себя и окружающих событий, нежелание призна­вать новое, приверженность к однообразному укла­ду, порядку жизни, а потому нередко — пассив­ность. Эти качества личности — само воплощение ее неспособности и ее отрицания стратегии жизни, своего рода антистратегия. Однако, на наш взгляд, ошибочно считать, что консерваторы — это только какие-то «другие», «старого склада» представители административно-командной системы, не имеющие ничего общего с нынешним поколением.

Консерватизм прочно внедрился в психологию и сознание людей нашего общества, он есть даже там, где звучит самый новейший рок, который является по сути не чем иным, как консервативным копиро­ванием старых зарубежных стандартов. Наиболее стойким психологическим выражением консерватиз­ма является «щелевое» сознание, которое порождает и своеобразную тактику жизни. Для обыденной жизни такое сознание в известном смысле удобно, поскольку четко структурирует ежедневные бытовые проблемы, действия, не «засоряя» душу лишними мыслями, сомнениями, вопросами. Узость взглядов, нежелание проникать за рамки повседневности — такова тактика настоящих противников внутренних бурь и проблем своей духовной жизни. Сознание, которым, казалось бы, человек наделен самой при­родой для решения сложнейших задач, функциони­рует минимально. Кое для кого сознание — враг, которого постепенно нужно подавлять, или обман­щик, искажающий истинное положение дел, выдаю­щий желаемое за действительное. Но наиболее ярко консерватизм «щелевого» сознания обнаруживается тогда, когда человек отрицает какое бы то ни было право быть непохожим на других, на всех, жить не как другие. Художественной и публицистической литературой описаны многие негативные социально-психологические явления, распространившиеся и расцветшие за 70 с лишним лет в нашей жизни,— зависть, равнодушие.

Консерватизм сознания закрепился и в привычке все терпеть, все принимать как данное, как должное, принимать, что «выдали» или «не дали», «выбро­сили» или «разрешили». Можно сказать, что такой консерватизм мало чем отличается от психологии рабства. При этой жизненной позиции невозможна никакая активная жизненная стратегия. Сегодня, когда во многих сферах общественной жизни реали­зуется плюрализм мнений, мышления, соответствен­но должны быть преодолены консерватизм индиви­дуального сознания, психология нетерпимости по отношению к инакомыслящим и инакоживущим. И одновременно индивидуальное сознание сможет обратиться на осмысление собственного способа жизни вместо постоянного, назойливого внимания, подглядывания и порицания чужой жизни. Осозна­ние своих жизненных задач, осмысление возмож­ных решений и их последствий, обобщение позитив­ного опыта своей жизни и прогнозирование ее буду­щих перспектив — эта внутренняя духовная работа человека позволит ему построить наилучшую стра­тегию собственной жизни, прожить свою жизнь плодотворно и интересно.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ВМЕСТО ЗАКЛЮЧЕНИЯ

 

Огромный водораздел между наукой и жизнью, который был особенно глубоким для общественных наук, привел к тому, что развитие научных знаний о человеке, личности, ее психологии мало влияло на использование этих знаний широким кругом людей, мало помогало в осмыслении, а тем более в улучшении их жизни. Как известно, в западно­европейском и особенно американском обществе играл и продолжает играть такую роль психоанализ. Люди нуждаются в помощи психолога, в совете, в участии. У них возникает потребность выговорить­ся, с чьей-то помощью понять себя. Конечно, практи­ки психоанализа опирались на теорию, во многом не выдерживающую критики. Но за этой критикой советские психологи проглядели самое главное — практическую потребность людей в их помощи, в том, чтобы перевести сложные научные данные в формы, понятные, необходимые человеку в жизни (в силу чего и стал так популярен психоанализ и психоаналитик, выполнявший эту функцию). Сей­час это положение в нашей стране выправляется — созданы различные психологические консультации, куда можно обратиться по разным вопросам, психо­логи выступают в широкой печати. Однако все эти шаги еще очень незначительны.

Вопрос о том, созрело ли наше общество до обсуж­дения вопросов психологии и личной жизни каждого человека, является дискуссионным. Многие сочтут, что там, где люди не обеспечены продуктами пита­ния, жильем, где не решены проблемы охраны здоровья, «не до психологии» и тонкостей душевной жизни. Но можно взглянуть на вещи иначе. Там, где особенно трудна жизнь, в тот момент, когда для многих людей померкли идеалы, когда оказалась подорвана вера в преподнесенное «сверху» благо­получие, потребность разобраться в себе, построить свою жизнь разумно и счастливо может оказаться главной, а решение такой задачи может стать реаль­ной жизненной ценностью. Именно для этого написана данная книга, именно этот вопрос она ставит, а решить его сможет каждый для себя сам.

Приведенные в разных главах данные о типологи­ческих особенностях людей изложены не так полно и последовательно, как того требовал бы научный трактат, не каждый человек найдет здесь ответы на все свои конкретные жизненные вопросы. Это может сделать психолог, который выслушает и даст совет. Эта книга написана для тех, у кого уже возникла потребность познать самого себя, привычка обдумы­вать свою жизнь, а потому желание самому прини­мать жизненные решения, обосновывать свои поступ­ки, строить жизненные планы.

Понятие стратегии, хотя ему в тексте давалось множество разнообразных определений, и означает в конечном итоге способность к самостоятельному построению своей жизни, к принципиальному, осмысленному ее регулированию в соответствии с кардинальным направлением.

Стратегия была определена и как способность строить жизнь в соответствии со своей индивидуаль­ностью, типом личности, и как способ разрешения противоречий между внешними и внутренними усло­виями реальной жизни, в которой внешние условия отнюдь не всегда соответствуют и способствуют потребностям, способностям, интересам данного че­ловека. Она была определена и с точки зрения диалек­тики взаимодействия личности и общества — полу­чения, потребления общественных благ индивидом и обратной отдачи им обществу своих сил, труда, способностей. Она определялась и в аспекте актив­ности личности, и в аспекте ее способности к органи­зации времени жизни (как активная, пролонгирован­ная стратегия), и, наконец, в аспекте способности личности социально мыслить, т.е. теоретически определять свое место в мире сложных человече­ских взаимоотношений, находить адекватный реа­листический образ самого себя. Выяснилось, что ряд социально-психологических типов людей, сложив­шихся в эпоху стагнации, не способен к построению стратегии в принципе: эти люди, их психический личностный склад оказались в известном смысле «отравленными» определенными социальными условиями, которые непосредственно повлияли на их конкретную жизнь и личность, они стали носи­телями и распространителями вируса стагнации, иногда сами того не ведая. Некоторые строили вынужденные, неоптимальные, обходные, отступаю­щие жизненные стратегии, но тем самым сохранили себя как личность.

Подытоживая, можно сказать, что на формиро­вание жизненной стратегии в немалой степени влияет жизненная позиция человека, совокупность жизнен­ных целей и задач. Если эти задачи предельно при­митивны, жизненный кругозор человека узок, нет жизненных перспектив, необходимость в стратегии сама по себе отпадает. Если позиция противоречива, неустойчива, стратегию построить трудно. Прежде чем начать обдумывать стратегический план жизни, нужно разобраться в этих противоречиях, постарать­ся определить их суть, начать разрешать. Потреб­ность в определении, формировании и реализации своей жизненной стратегии тесно связана с потреб­ностью сделать свою жизнь более насыщенной внутренними событиями, более интенсивной духовно, более осознанной. Избегание проблемности в жизни, нежелание «усложнять» себе жизнь чем-то выходя­щим за рамки повседневного распорядка равносиль­ны отказу от стратегии и организации своей жизни.

Если жизненная позиция служит своеобразной платформой для жизненной стратегии, из которой она возникает и формируется, то стратегия в свою очередь создает условия для дальнейшего совершен­ствования жизненной позиции, осознания своей роли и своего назначения в жизни и их реализации. Стратегия помогает увидеть возможности дальней­шего расширения жизненных перспектив, сохранять и выявлять последовательность в реализации жиз­ненной линии. Стратегический план жизни — своеоб­разная форма активного осознания и конструктивной организации будущего. Выстраивая последователь­ность и определяя связь сегодняшних и завтрашних жизненных задач, человек способен видеть разные варианты их связей, избежать издержек, ошибок в принимаемых решениях. Стратегия предполагает умение принимать решения. В определении принци­пов решения жизненных задач и заключается суть стратегии, в которой проявляется и конструктивность, и творческая активность личности. Умение прини­мать решения и должно отличать стратега в повсе­дневной жизни; качество, перспективность, оператив­ность принятия решения отличают стратега от тактика. Осмысляя задачи стратегического характера (как жизненно значимые), человек не стремится поскорее «отделаться», сбросить их с себя, а осуществляет их решение и с учетом предыдущего опыта и с перспек­тивой на будущее. Сами эти задачи решаются не «одноразово», а последовательно и пролонгированно. Стратегический план не есть совокупность жизнен­ных шагов, совершаемых по рецептам на все случаи жизни (женитьба, диссертация, ребенок), он наполнен индивидуальным личностным содержанием — тем, как личность хочет выразить себя, от чего уберечь, в чем найти.

Мы любим заглядывать в будущее с помощью гаданий, предсказаний гороскопов. Нет ни одного человека, который был бы равнодушен к тому, что ждет его впереди. Однако часто взгляды в будущее либо связываются с «волей судьбы», либо остаются «розовыми мечтами», не находя своего воплощения в упорных, активных действиях человека по построе­нию этого будущего сегодня. Жизненные цели, мечты, надежды приобретают форму и статус социальной реальности только на основе стратегического плана жизни. Этот план не на бумаге, даже не только в голове, он, прежде всего, в душе, он-то и наполняет реальным смыслом все текущие дела, месяцы, годы, превращая их в жизнь. Стратегический план жиз­ни — это ее замысел, «дизайн», своеобразная картина жизни. Но, рисуя ее своим воображением, своим действием, упорством, разумом и волей, мы не должны забывать о том, что картина эта — наша, что рисует ее тот, кто хочет и может многое прек­расно и неповторимо в своей жизни осуществить. Это картина того, что осуществлялось и что еще должно осуществиться, что запомнилось на всю жизнь и что еще предстоит осознать, почувствовать, пережить.

Однако знание своих индивидуальных, типологи­ческих особенностей еще не является гарантом того, что человек может изменить свой личностный склад в желательном направлении, поскольку последний обладает определенной устойчивостью. Осознать, что личность хочет в себе изменить, и осуществить эти изменения можно в процессе решения жизненных за­дач, в которых всегда представлено и личностное, и общественное. Накапливая жизненный опыт реше­ния этих задач, подводя некий баланс своих достиже­ний и неудач, возможностей и ограничений, человек делает более-менее осознанный вывод о том, чем он удовлетворен — не удовлетворен в жизни, в себе, в своей позиции.

Понять, какую роль играет в конкретном жизнен­ном раскладе именно тот или иной фактор — внеш­ний или внутренний, иногда бывает очень сложно. Например, вздорный характер может быть следстви­ем неудовлетворенности человека своей жизнью, но он может быть сам первоисточником жизненных оши­бок, жизненное самочувствие может отражать неудов­летворенность общественной жизнью и вместе с тем удовлетворенность своей собственной. Одновременно и общественные условия по-разному определяют жиз­ненную судьбу каждого человека. Поэтому только с помощью социально ориентированного мышления человек может и оценить особенности своего харак­тера с точки зрения своей жизненной роли, и отдать себе отчет в своих притязаниях, а главное, понять механизм своей связи с обществом, осознать, может ли он использовать социальные возможности или, напротив, будучи используемым обществом, сам те­ряет свои личностные возможности, утрачивает свою индивидуальность.

Поставим вопрос, насколько целесообразно обще­ство использует людей, какими критериями оно руко­водствуется при этом? Не вдаваясь в детали, мож­но определенно сказать, что ни одно общество не ориентируется на индивидуально-психологические особенности людей, не формирует идеальную с точки зрения психологических критериев личность, хотя его волнует состояние сознания людей. Общество его ак­тивно формирует, направляет, обрабатывает и т.п. В результате возникает парадокс: человек объектив­но несчастен, но считает себя счастливым до тех пор, пока не осознает свое истинное положение. По­этому каждому необходимо разобраться, изменить ли свое несчастное сознание или восстановить свое реаль­ное жизненное самочувствие.

Любое общество, ориентируясь на разные типы людей, само типизирует их в зависимости от того, служат ли они его развитию и функционированию или стабилизируют, сохраняют его статус-кво. Соот­ветственно первый тип людей проявляет способность к творчеству в социальной сфере, второй — к адапта­ции, активному социальному действию, третий — к консерватизму. Большая независимость одного типа в творческом плане оборачивается его большей соци­альной зависимостью и более глубоким переживани­ем этой несвободы в силу его творческого склада, тог­да как функционеры всегда имеют большую свободу, но в рамках общественного гарантированного направ­ления, одновременно лишаясь творчества, тонкости, сложности.

Сегодня в нашем обществе произошла более зна­чимая психологическая, чем экономическая, диффе­ренциация людей. Ее последствия гораздо серьезнее, чем последствия невысокого уровня материального благосостояния, поскольку первые последствия каса­ются социальной жизнеспособности людей. Опреде­ленная часть людей стремится защитить свои соци­альные позиции, другая — видит новые перспективы и желает социального обновления, увлечена открыв­шейся возможностью социального творчества и т.д. Но часть людей, которые ежедневно в течение всей жизни отдавали обществу без остатка свои силы, здо­ровье, ум, надеялась на то, что на каком-то этапе, когда уже иссякнут их силы, им не нужно будет снова каждый день доказывать свою социальную состоятельность. Именно эти люди, которые убили в себе самолюбие, снизили притязания и потребности ради надежности, которую им обещало общество, сегодня вряд ли способны к новому старту.

Невольно мысль возвращается к фрейдистской кон­цепции, которая вскрыла противоречие индивида и общества и проследила эволюцию этого противоречия в глубинах не только личного сознания, но и на уро­вне бессознательного. В целом идеи Фрейда сегодня представляются оптимистическими, поскольку он счи­тал, что дефицит в одной сфере (сексуальной) может компенсироваться в другой (творческой), что противоречие, загнанное в глубь личности, можно вызвать из глубин и разрешить с помощью другого человека. Сегодня психологи обязаны сказать, что порожденные нашим обществом противоречия, которые были загна­ны в глубь личности и с которыми она умудрилась про­жить всю свою сознательную жизнь, делая при этом вид, что все хорошо, подвели многих людей к опас­ной черте. Знать, что ты напрасно терпел всю жизнь лишения, стократ тяжелее, чем потерять состояние или плод своего труда. Это тяжелейшее обессмыслива­ние жизни подвело некоторых людей к той грани, за которой следует не психическая патология, а начи­нается ее психическая, личностная смерть.

Поэтому, прежде чем требовать от людей новых со­циальных инициатив, нужно представить себе, чем они реально сегодня являются. Думать, что чело­век — такое идеальное устройство, которое может каждый раз начинать с энтузиазмом все заново, пе­рестраиваясь в своих мотивах, желаниях на новый лад, моментально привыкая к новой правде,— значит думать нереалистично. Это обязаны учитывать новые строители общества в своей социальной стратегии, в своих призывах и осуждениях. Даже экономически лечить последствия наступившей деградации или психической смерти (преступность, алкоголизм, нар­комания) дороже и труднее, чем не доводить людей до этой черты.

Одной из особенностей плюрализма как нового мы­шления, по-видимому, должно стать не наличие мно­жества взглядов на одно и то же явление, а видение множества его аспектов благодаря наличию взаимо­дополняющих оценок, мнений. Спору нет, социаль­ная, экономическая оценка функций общества и чело­века всегда возьмет верх над психологической и вый­дет на передний план. Но чтобы эта оценка не оказа­лась новой утопией, нужно, чтобы в ней учитывалась реальная взаимосвязь социальных и психологичес­ких пружин, механизмов бытия человека, приводя­щая их в действие. Потеря общей жизненной мотива­ции ведет к потере мотивации труда, при которой уже никакие материальные стимулы не оживят главную производительную силу.

Хочется надеяться, что в сегодняшнем социаль­ном громкоголосье будет услышан голос психологов.

Увлечение молодежи психоанализом есть не более чем детская игра на фоне трагедии, состоящей в не­понимании обществом роли психического, его ценно­сти и факта его истощения. Наше общество только что подошло к осознанию социальной и личной ценности здоровья, но оно еще далеко от осознания роли психи­ки, психологии личности как реального двигателя жизни человека. Данная книга написана для тех, кто захочет и сможет это услышать.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

СПИСОК ЦИТИРУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

 

К главе I (6-39)

¹ См.  Рубинштейн  С.  Л.  Проблемы  общей  психологии.   М., 1976. С. 344—345.

²  Телешов Н. Записки писателя. М., 1987. С. 74.

³  См. там же. С. 114.

⁴  Рубинштейн   С.   Л.   Основы   общей   психологии.   М.,   1946. С. 684.

⁵  Там же. С. 683.

⁶  Рубинштейн  С.  Л.   Бытие  и   сознание.   М.,   1957.   С.   310.

⁷  Маркс К.,Энгельс Ф. Соч. Т. 3. С. 19.

⁸  Рубинштейн  С.  Л.   Проблемы  общей  психологии.   С.   345.

⁹  Рубинштейн С. Л. Николай Николаевич Ланге / Народное просвещение. Одесса, 1922. № 6—10.

¹⁰  Рубинштейн  С.  Л.  Проблемы общей психологии. С. 351 — 352.

¹¹ Рубинштейн С.  Л. Основы общей психологии. С. 676—677.

¹²Рубинштейн С.  Л.  Проблемы  общей  психологии.  С. 346.

¹³Рубинштейн С.  Л. Дневники. Частный архив. С. 54.

¹⁴Рубинштейн С.  Л.  Проблемы  общей  психологии.  С.   347.

¹⁵ См.: Ананьев Б. Г. Человек как предмет познания. Л., 1969. Исследования              Б. Г. Ананьева были продолжены его учениками (см.: Карсаевская  Т. В.  Прогресс  общества  и  проблемы  биосо­циального  развития  современного  человека.  М.,  1978;  Логино­ва   Н. А.  Развитие личности и ее жизненный  путь / Принцип развития в психологии. М., 1978).

¹⁶ См.: Стиль жизни личности. Киев, 1982.

¹⁷ См.: Томэ Г. Теоретические и эмпирические основы психо­логии развития человеческой жизни / Принцип развития в пси­хологии. М., 1978.

¹⁸ См.: Активность и жизненная позиция личности. М., 1988; Жизненный путь личности. Киев, 1987.

¹⁹  См.:  Сарджвеладзе  Н.  И. Личностная   позиция   и   реп­резентация   жизненного   пути   у   молодежи / Психология   лич­ности и образ жизни. М., 1987.

²⁰  Рубинштейн С.  Л.  Проблемы  общей  психологии.  С.  379.

²¹ См.: Парыгин Б. Д. Научно-технический прогресс и про­блема самореализации личности / Психология личности и образ жизни.

²²  Рубинштейн С. Л. Дневники. Частный архив. С. 35.

²³ См.: Патаки Ф. Социально-психологические    вопросы смены  поколений / Социально-психологические и нравственные аспекты изучения личности. М., 1988. С. 11.

²⁴ См.: Будилова Е. А. Социально-психологические проблемы в русской науке. М., 1983.

²⁵  Goffman E. The presentation of self in everyday life.  1978.

²⁶  Chein I. The awareness of self and the structure of the ego / Psychol. Rev. 1944.

²⁷ См.: Коган Л. Н. Цель и смысл жизни человека. М., 1984.

К главе II (40-65)

¹ См.: Абульханова К. А. О субъекте психической деятель­ности. М., 1973.

²Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества. М., 1979. С. 5.

³ См.: Скороходова О. Как я воспринимаю окружающий мир. М., 1949.

⁴ См.: Русанова В. Зависимость психического напряжения от некоторых характеристик личности / Актуальные вопросы психологии личности. М., 1988.

⁵ См.: ЯроК. Юмориегопарадоксальнаямикросоци­ологическаяфункция / Psychological  Development and  Persona­lity Formative Processes. Психическое развитие и формирование личности: Сб. 5-й Пражской международной конференции. Прага, 1988.

⁶ См.: Воловикова М. И. Моральное развитие и активность личности / Активность и жизненная позиция личности.

⁷ См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.

⁸ См.: Узнадзе Д. Н. Экспериментальные  основы   психоло­гии установки. Тбилиси, 1961.

⁹ См.: Леонгард К. Акцентуированные личности. Киев, 1981. С. 32.

¹⁰  Там же. С. 33.

¹¹Микшик О. Методологические вопросы изучения личности и ее саморегуляция / Психология личности в социалистиче­ском обществе. М., 1990.

¹²Couch С. Elementary forms of social activity / Studies in Symbolic Interactionism. L., 1986.

К главе III (66-78)

¹  Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. I. С. 114.

²  См.: Трубников Н. Н. Время человеческого бытия. М., 1987.

³  См.: Абульханова-Славская К. А.  Деятельность и пси­хология личности. М., 1980. С. 20 и др.

⁴  См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии.

⁵  Buhler Ch.  Der  menschliche  Lebenslauf  als  psychologisches Problem. Leipzig, 1933.

⁶  МарксК., ЭнгельсФ.Соч. Т. 46. Ч. I. С. 116 — 117.

⁷  Там же. С. 117.

⁸  Там же.

⁹ См.: Сэв Л. Марксизм и теория личности. М., 1972. С. 424.

¹⁰Gadbois Ch.  Conditions temporelles em regulations de 1'activite au travail et hors travail. P., 1988.

¹¹ Biographie and Psychologie. Berlin; Heidelberg, 1987.

¹²Kastenbaum R. The dimensions of future time perspective and experimental analysis / Journal General Psychol. 1961. Vol. 65.

¹³  Buhler Ch. Der menschliche Lebenslauf als psychologisches Problem.

¹⁴  См.: КовалевВ. И.Психологическиеособенностиличност­нойорганизациивременижизни:  Авторефератканд. дис. М., 1979.

¹⁵  Frank L. К. Time perspective / Journal Soc. Phil.  1939. 4.

¹⁶См.: АнаньевБ.  Г.  О проблемах современного  человекознания. М., 1977.

К главе IV (79-95)

¹ Иванов В. П. Человеческая деятельность — познание — искусство. Киев, 1977. С. 201.

²  Bodieu P. Le sens en practique.  Approche sociopragmatique des personnels. P., 1985.

³ См.: Мышкина В. Т. Психологическая готовность к художественно-творческой деятельности. Ч. II. М., 1987.

⁴ Cм.: Психология личности и образ жизни.

⁵ См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.

⁶ См.: Рубинштейн С. Л.  Бытие и сознание.

⁷ См.: Абульханова-Славская К. А. Деятельность и психология личности.

⁸ См.: Кучинский  Г.  М.   Психология   внутреннего   диалога. Минск, 1988.

⁹ См.: Абульханова К. А.  О субъекте психической деятельности.

¹⁰ См.: Ломов Б. Ф. Особенности познавательных процессов в условиях общения / Психологический журнал. 1980. Т. I. №  5.

¹¹ См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии.

¹²  Shaw М. Е., CostanzoP. R. Theories of social psychology. N. Y., 1970. P. 255.

¹³ См.: Бодалев А. А. Восприятие   и   понимание   человека человеком. М., 1982.

¹⁴Khol I.Rozhodovani v  Kazdodenni Zivotni a Ridici praxi. Praha, 1987.

¹⁵  См.: Бахтин М. М. Эстетика словесного творчества.

¹⁶ См.: Сыркина В. Е. Понимание   выразительности,  речи школьниками / Известия АПН РСФСР. 1947. № 7.

¹⁷Рубинштейн С.  Л.  Проблемы  общей  психологии.  С.   370.

К главе V (96-117)

¹Wertheimer M. Productive thinking. N. Y., 1945.

²  Taylor  D. W.  Thinking and creativity. N.Y. 1960. 91. P. 108 — 127.

³ См.: Йолова Х. Г. Соотношение самооценки и  некоторых компонентов умственных способностей:  Автореферат канд. дис. М., 1989.

⁴  Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С. 353.

⁵  Волошинов В. Н. Марксизм и философия языка. М., 1929. С. 101 — 102.

⁶  Там же.

⁷  См.: Рубинштейн С. Л. Основы общей психологии. С.  429 идр.

⁸  Hant Mс. V. Intelligence and experience. N. Y., 1961.

⁹  Рубинштейн С. Л. О мышлении и путях его исследования. М., 1958. С. 14.

¹⁰ См.: Коржева Э. М., Наумова Н. Ф., Сазонов Б. В.Социо­логическая интерпретация понятия «проблема» в системных исследованиях  / Системные исследования. Методологическиепроблемы: Ежегодник. М., 1985.

Кглаве VI (118-150)

¹  Hilgard Е. R. Human motives and the concept of the self / Amer. Psychologist.  1949;  The study of personality.  N. Y.,  1954.

²  Raimy V. C. The self-concept as a factor in counseling and personality organization:     Unpublished doctor's dissertation. Ohio State Univ., 1943.

³ Curle A. Mystics and militants / The study of a wareness, identity and social actions. L., 1972.

⁴  Рубинштейн  С.  Л.  Проблемы  общей  психологии. С. 347.

⁵  Там же.

⁶  См.: Социально-психологические проблемы нравственного воспитания личности. Л., 1984. С. 150.

⁷  Arrow К. J. Social choice and individual values. N. Y., 1963.

⁸  Бахтин М. М. К философии поступка / Философия и социология науки и техники:  Ежегодник 1984 —1985. М., 1986. С. 83.

⁹  Скатов Н. Дух взыскующий / Правда. 1989. 13 нояб.